Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга

— Если завтра я проснусь, и вновь окажусь одна, — улавливаю волнение и страх. Настораживаюсь. — Покончу с собой. Не вынесу такого обмана разума, — отрицательно мотает головой, едва сдерживая поток новых слёз. — Просто не смогу, Лёнь. Устала. Очень.

Черт возьми, я будто сам не свой, срываюсь с места и хватаю в объятия жену, по которой безумно скучал.

— Не смей думать об этом, — почти закричал, беря ее лицо в ладони, чтобы только в глаза, внушить слова. — Ты и я — мы здесь, сейчас, — мой голос рвется и надламливается, потому каждое слово произношу по-отдельности. Затем целую ее, лишая обоих воздуха. Все вокруг перестает иметь для нас значение, ведь оно совершенно неважно, когда как наши души, наконец, соединились вновь. Поцелуй углубляется, объятия становятся жестче оттого, что так долго я не знал в своих руках плоти любимой. Но я не забыл ни мягкости, ни нежности. Мы прерываемся, оба тяжело дышим. Соприкоснувшись лбами, удерживаю пушинку одной рукой за талию, а другой за затылок, врывшись пальцами в волосы. За время отсутствия они стали длиннее. — Нам надо остановиться, любимая. Не сегодня.

— Знаю, — со стоном отвечает, оставляя легкое прикосновение губ на моих. — Давай ложиться спать. Соглашаюсь с ней.

За окном начинает заниматься рассвет, и первые лучи солнца заполняют нашу комнату, играя на стенах красным сиянием. Я так и не смог успокоиться, словно охранял покой моей пушинки, которая мгновенно уснула, стоило коснуться головой подушки. Накрываю ее, беспокоясь, что может промерзнуть, а потом вовсе за талию притягиваю к себе, согревая своим теплом. Хочу, чтобы Оля чувствовала его, даже во сне, и знала — я рядом. И по утру этот мираж не рассеется, а только наберет силу. Подстраиваюсь под ее глубокое дыхание, вторю каждому движению грудной клетки, чтобы скорее отправиться в мир нирваны вместе с ней. Тело все напряжено, а мозг, будто юла, запускает шестеренки. Вечер оказался слишком тяжелым. Свалилось все, что только могло быть, не считая лишь его окончания. Я дал слово Аврааму, что подумаю насчет отцовского предложения. К слову, которое беспокоит меня не на шутку. В голове не укладываются и не состыковываются одна деталь с другой, будто меня намеренно вводят в заблуждение. А отсутствие Марка, вовсе настораживает. Брат не соизволил мне позвонить, или как-то напомнить о себе, хотя раннее без этого он не мог. Считал, что обязан поддеть меня и намеренно пнуть по больному. Вольность, что теперь творится в клубе, превращает заведение в подобие ада, творящегося теперь наяву. И куда смотрит отец, мне не ясно. Будучи еще юными парнями, до того, как угодили в ловушку штаба, мы с Марком однажды видели весь процесс, которым руководствовался наш отец. Видел в глазах каждого его подчинённого уважение и боязнь. Многие желали оказаться на лакомых местах, завоевав таким образом доверие владельца. Некоторые находили лазейки и брали шантажом, но вскоре их тела всплывали далеко от города. А теперь, почему отец вновь не прибегнет к жестоким методам, чтобы приструнить шум вокруг клуба. Чего он боится, что готов отдать мне право на заведение, а не Марку?

Оля чувствует, что я ворочаюсь. Она оборачивается ко мне лицом, утыкаясь носом в грудь. Улыбается. Сердце мое бежит галопом, ведь знаю, что пушинка его слушает. Пусть сквозь сон почувствует, как сильно я ее люблю. И заставлю каждого пройти круги ада, кто помешал нам быть счастливыми.

— Прекрати думать, милый, — сонным голосом произносит, чуть приподнимая голову. Гладит мою грудь, зарываясь в поросль волос. Нежные касания Оли меня убаюкивают, словно она нашла к ним личный бальзам, с помощью которого теперь успокаивает. Даже спустя столько времени она чувствует меня на интуитивном уровне, и словно не было той ямы, которая вдруг образовалась в нашей общей жизни.

— Не хотел тебя разбудить, прости, — она снова опускает голову мне на грудь, и я обнимаю ее, зарывшись носом в затылок. Под тихие вдохи мы, наконец, оба уснули.

Отдаленно слышу звук мобильника, который оповещает меня, что пора вставать и собираться на работу. Зарывшись в подушку, никак не мог раскрыть своих глаз, ведь сам скорее выдумал, что моя Оля теперь рядом со мной. Провожу рукой по второй половине кровати, но там пусто и холодно. Вздыхаю. Потом поворачиваю голову, где действительно обнаруживаю пустоту. Разум мгновенно затмевается помутнением, а потом вдруг слышу шум воды в ванной. Черт возьми, это вовсе не сон, и моя пушинка со мной. Подрываюсь с постели. Наверное, я слегка перенервничал, и влетев в ванную, лишь напугал жену. Она полоскала рот, а когда поднялась, увидела в отражении зеркала меня — взъерошенного и взволнованного.

— А! — зубная щётка выпадает из ее рук, оттого что все тело вздрогнуло. — Зачем так врываться? — возмущается, но уже с улыбкой.

Я сканирую все ее тело, потому что моя Оля абсолютно нагая — стоит передо мной. В глазах мутнеет от вспыхнувшего вожделения, которое тоже возрождается во взгляде пушинки. Она ступает несколько шагов, и касается моей груди теплыми ладонями. От горячей воды тело покрылось легкой испариной, а руки стали еще мягче, чем вообще возможно. Она ловко проводит ими по моей груди, а затем заводит за спину, начиная царапать ноготками. Я закрываю глаза, отдаюсь полностью ощущению, которое током прошибает в каждой клетке. Оля целует меня: сначала в шею, затем подбородок, неспеша добирается и до губ. Боюсь не сдержаться. Кладу руки ей на талию, приподнимая на уровень своих глаз, а затем сам обрушиваюсь на ее губы, теряя свой собственный рассудок. Возбужден до предела, и, когда Оля буквально запрыгивает на меня, сцепляя ножки в кольцо и захватив меня в плен, вся моя выдержка рушится в одночасье. Я уношу ее из ванной обратно в спальню. Аккуратно укладываю на постель, которая все еще хранит утреннее тепло. Мы не можем оторваться друг от друга, поглощая самих себя до самого дна.

— Если мы не остановимся сейчас, то… — не успеваю договорить, пушинка вновь овладевает моими губами. Ловкие ручки опускаются к моему паху, стягивая с меня боксеры, затем Оля накрывает ладонью мое достоинство, и начинает двигать рукой, разбавляя желание с остротой вожделения. Я на грани, как и она. Разрываю поцелуй, глядя в ее карие глаза, в которых сконцентрировано всё — каждая эмоция, что готова выплеснуть для меня. Потому что только мне она может доверить свою душу. Переведя дыхание, я оставляю дорожку поцелуев от ее губ до ключицы, словно так залечиваю душевную рану. И буду всегда это делать, пока не увижу тот самый девичий блеск в глазах, который сразил меня в нашу первую встречу. Опускаюсь еще ниже, уделяя внимание каждой груди, по которым безумно скучал. Целую, покусываю, словно оставляю отметины, чтобы вновь заявить на нее права. Оля прогибается в пояснице от удовольствия, граничащее со скорым высвобождением оргазма. Не теряя ни секунды, вновь возвращаюсь к ее губам, накрывая ее собой. Просовываю под попу жены руку, хватая за ягодицу, сжимаю, но не сильно, только чтобы удерживать ее на уровне со мной. — Готова? — с хрипотцой в голосе, задаю вопрос, а сам гляжу в упор на пушинку. Она раскрывает веки, и я замечаю, как от возбуждения у нее потемнели глаза, затаивая в себе чертовщину. Оля сводит меня с ума. Никто прежде не мог так влезть в мой разум, будто под кожу вживили особый датчик, реагирующий только на мою женщину.

— Да, Лёнь, — отвечает, едва шевеля губами. Затем сама вновь захватывает меня в плен, и я упираюсь членом в ее промежность: разгоряченную и готовую принять меня. — Я так скучала по тебе, — продолжает, поглаживая меня ладонью по лицу.

— Люблю тебя, — шепчу у губ, получая взамен улыбку, а затем Оля притягивает меня за шею к себе, обрушиваясь с неимоверным желанием на мои губы. Языки сплетаются, как и наши тела, соединяясь в единое целое. Одним резким толчком вхожу в нее, и из Оли вырывается стон, который ловлю.

— Ах!

Я останавливаюсь, чтобы пушинка могла привыкнуть к ощущениям наполненности. Она так крепко впилась ноготками мне в шею и спину, а затем опускает руку мне на ягодицу, надавливает, безмолвно прося о движениях. И в это мгновение мы оба теряемся друг в друге. Поглощены так, что мир вокруг нас перестает быть значимым — только мы и наше слияние. Переворачиваюсь на спину, и теперь моя пушинка на мне, удерживается руками над моей головой, а я играю с ее грудью. Захватываю ртом сначала один сосок, играя рукой с другим: покусываю, пощипываю, а потом целую и награждаю свободой. Моя жена выпрямилась, чем сменила угол проникновения, словно наездница, она выгибает спину, приподнимая руки к голове, утопает в своих собственных ощущениях. Шлепки соединения наших тел разносятся по комнате, наполняя особенным запахом желанного и долгожданного занятия любовью. Удерживаю Олю за талию, помогая вбирать всего меня. Мы оба на грани. Движения усиливаются, как и стоны.