Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга

— Я знаю и верю, пушинка, — как только с губ слетело ее прозвище, она с облегчением хохотнула, широко улыбаясь.

— Боже, как я ждала этого, милый, — обнимает меня еще крепче. В такой хрупкой женщине столько силы. Утыкаюсь в изгиб шеи и плеча, целуя и обдувая горячим дыханием. Собственный аромат моей жены ни с чем несравнимый, всегда в моей памяти. И теперь, будто вновь его ощутив, я воскрес. Или вовсе вернулся в прошлое. Мы стоим по середине ее комнаты. Отмечаю, что это не камера, а палата для временных посетителей. Нахмурившись, делаю пометку себе, что следует выяснить, когда моя пушинка оказалась здесь. И где, черт возьми, она была все это время. Кто стоит за всем? Ибо, узнав, я не ручаюсь за себя.

— Поехали домой, — тяну ее на выход. Оля согласно кивает, хватаясь мертвой хваткой за мою руку. На выходе нас встречает испуганный администратор в сопровождении еще нескольких коллег. Все женщины уставились на нас, не понимая, что происходит.

— Простите, — одна из них подбегает к нам и с паникой в глазах, глядит то на меня, то на Олю. Моя пушинка задрожала, впиваясь пальцами в предплечье. Я похлопываю ладонью, затем сжимаю, безмолвно говоря, что теперь все хорошо.

— Да? — останавливаемся. — С завтрашнего дня я временно не доступен, — тут же предупреждаю ее.

— Но, Леонид Владимирович, — пытается возразить, потому нарывается на мой грубый взгляд. Мне не до ее болтовни, когда как хочу скорее очутиться дома и узнать от моей пушинки все, что она может рассказать. Украдкой поглядываю на нее, она напуганная и уставшая, и потому разговор придется отложить на некоторое время точно. Администратор сжимает губы в тонкую полоску и все-таки продолжает: — Игорь Андреевич попросил вас задержаться здесь на пару минут.

— Нет, — категорично отвечаю, качая головой. — Он знает, где я живу. Пусть туда приезжает. К тому же, он ведь в командировке, разве не так?

— Вернулся, — подчеркивает. Отсалютовав, мы с пушинкой покидаем здание, ставшее нашим знаменем.

Холодный воздух ударяет в лицо, освежая накалившиеся до предела нервные окончания. Снимаю с себя пальто и укутываю Олю, желая отдать все свое тепло. Пушинка благодарит, а я насмотреться на нее не могу. Все еще пребываю в некотором трансе, будто по щелчку она вдруг исчезнет, превращаясь в дымку. Открываю пассажирскую дверь в своем автомобиле, помогая ей сесть. И только я выпускаю ее плоть из своих рук, тут же охватывает паника. Не чувствую ее согревающего тепла. Бегом огибаю машину и присаживаюсь на свое место, заводя мотор автомобиля.

— Родная моя, — оборачиваюсь к ней лицом, желая вновь прикоснуться, и понять, что это все правда.

— Лёня, отвези меня домой скорее, — тонкий голосок играет на нотах сердца, и только ей они подвластны. Будто пианист, подобравший звучание инструмента, способен им сам управлять, и никто кроме.

— Конечно, — я все-таки притягиваю ее, оставляя с чувством поцелуй. Оля улыбается, а глаза, наконец, обрели вновь ту искру, которую только я способен разглядеть. Срываясь с места, наверняка оставляю хороший след от протекторов шин. Улица практически пустая, лишь изредка обгоняем машины, которые едут, в отличие от меня, спокойнее. Сжимаю оплетку руля, а сам то и дело поглядываю на жену. Будто в плену у разума, никак не могу поверить, что это все же реальность.

— Скажи что-нибудь, — срываются слова с моих уст. Хочу слышать ее голос, так буду уверен в своем рассудке. Пушинка поворачивается ко мне полубоком. Ремень безопасности мешает движению, но ее это абсолютно не волнует. Уставшим взглядом сканирует мой профиль, тоже пытается осмыслить суть, что мы теперь вновь вместе. Закутавшись в мое пальто, она втягивает аромат моих духов, и закрыв глаза, с облегчением выдыхает.

— Ты не представляешь, как давно я желала ощутить запах твоих духов, милый, — искренне признается, получая от меня улыбку и прикосновение к ее щеке. Погладив по которой, я тут же все свое внимание перевожу на дорогу.

— Могу представить, любимая, — кивнув головой, отвечаю, затем бросаю взгляд на нее.

— Мне казалось, я скоро сойду с ума, — это жестоко слышать, но частично я понимаю, о чем говорит моя жена. Бездна, способная затянуть даже здравый разум, навсегда затмевает все, что раньше казалось важным. Становишься призраком, тем, от которого нет никаких проблем, словно тело покидает душа и остается оболочка. Ею легко управлять, чем нежели сопротивляющемуся рассудку. Вспоминаю Михаила и его помутнение ума на почве убийства собственной семьи. Тьма порождает тьму, и это аксиома, для которой не нужно доказательств.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я искал тебя всюду. Отчаялся, но продолжал верить, что обязательно найду, — из меня рвутся все признания, которые готов обрушить на Олю. Никаких тайн. Они лишь усугубляют жизнь, и теперь понял на собственной шкуре. — Знаешь, — завладеваю ее взглядом, а потом Оля кладет свою теплую ладонь мне на колено, сжимает, даря безмолвно поддержку. — Мне следовало давно тебе рассказать, кто я на самом деле. Завербованный наемник, пушинка. — Замолкаю, дав возможность Оле переварить этот факт.

Моя девочка замирает, но потом с облегчением выдыхает. Еще раз сжимает колено, оставляя сотни иголок в том месте.

— Неважно, — ее губ касается едва уловимая улыбка. — Ты — мой муж, — подчеркивает. А потом глядит на правую руку, где красуется обручальное кольцо, которое я не снимаю. Она сначала радостно принимает этот момент, а потом вдруг загрустила, опуская голову.

— Что такое? — я обеспокоен.

— Мое кольцо, — поднимает руку, разглядывая безымянный палец. Ее подбородок начинает дрожать, а затем скатывается слезинка, освещенная фонарным светом. — Оно осталось в гримерной в тот вечер. — Олю знобит, и она сильнее прижимает руки к груди, прячась в полах пальто.

— Не думай о прошлом, родная, — тихо шепчу, пытаясь успокоить ее. Пушинка закрыла глаза, чтобы собраться с силами и перебороть теперь свой личный страх. Он долго будет преследовать ее, но я молчу. Не скажу об этом сейчас. Ее израненная душа пока не обрела должного спокойствия, чтобы вновь быть потревоженной. Протянув руку, оставляю легкое поглаживание на плече, а затем провожу и по голове. — Пройдет время, и ты сама расставишь все по полочкам.

— Лёнь, — Оля шмыгает носом, пряча от меня свои заплаканные глаза. — Мне не хватит и жизни, чтобы отмыться от всей грязи, которая в один прекрасный момент оказалась на моей голове, — голос надрывается. Вижу, что хочет рассказать мне все — здесь и прямо сейчас, но я останавливаю ее, покачав отрицательно головой.

— Не сейчас, — прошу пушинку. — Давай сегодня будет только нашим, без всего лишнего.

— Да, — она соглашается со мной, и впервые широко улыбается, утирая с глаз последние росинки.

Через полчаса мы оказались в квартире. Поднимаясь в лифте, Оля затаила дыхание. Замкнутое пространство, черт возьми. Держу ее крепко, помогая преодолевать страх. Наконец, металлические дверцы распахнулись, и мы оказались на пороге дома. Как бы я хотел этот момент перенести во Францию — в наш дом и перенести свою пушинку через порог, будто вновь поженились. Молча входим, раздеваясь в прихожей.

— Ты давно тут? — спрашивает, осматриваясь по сторонам. Каждую деталь и ее местоположение. Привычки. Я буквально вижу каждое ее движение, которые ежедневно наблюдал у своих пациентов в психиатрической клинике в Америке. Нахмурившись, принимаю пальто в руки и убираю в шкаф. Оля переминается с ноги на ногу, не решаясь ступить дальше без моего разрешения.

— Нет, вот только-только заехал. Я прибыл позавчера, пушинка, — крепко держу ее за предплечья и смотрю в карие глаза. Боже, я теперь никогда не забуду этот полупотухший взгляд своей жены — границы безумия и отчаяния. — Идём, тебе надо отдохнуть, любимая. Уже скоро рассвет, давай встретим его с новыми силами. — Улыбаясь, веду ее в спальню. Моя пушинка не сопротивляется, а потом, будто в ступор впадает, когда видит двуспальную кровать. Она отпускает мою руку, и подходит ближе к ней, касаясь ладонью атласного покрывала. Затем поднимает на меня свой взгляд, который вдруг искрой зарядился, и я замечаю в ней проснувшееся желание.