Атлантический океан - Жорж Блон

Бриг «Африканец» бросал якорь поочередно у всех причалов на берегу Гвинеи, и Фуре на самых выгодных условиях получил такое количество негров, сколько мог вместить корабль. Управляющий Дам Жулен, обязанный наблюдать за этими пассажирами, записывает в своем дневнике много подробностей о жизни этих негров на борту корабля.

От заката до восхода солнца взрослых мужчин, скованных по двое, держали в трюмах с открытыми люками. Иногда в открытом море с некоторых снимали оковы, если их покорность не вызывала сомнения. Женщины и дети передвигались свободно. Каждое утро для туалета невольников наполняли чаны морской водой. Полагалось вымыть лицо и руки, потом пополоскать рот уксусом, профилактическим средством против цинги. Около десяти часов всем раздавали, в котелке на шестерых, примерно 400 граммов на каждого, смесь риса или кукурузной муки с небольшим количеством мяса или соленой рыбы. В течение дня негров заставляли плести тросы, перебирать сухие овощи, драить палубу. Второй раз их кормили в четыре часа дня, примерно тем же самым.

Еще одна забота была у работорговцев: опасение, как бы нервная система рабов не сдала настолько, что они начнут чахнуть и даже, как это уже бывало, покушаться на свою жизнь. Поэтому их каждый вечер заставляли петь и танцевать, а нанятые негритянские исполнители, которым хорошо платили, пели на их языках песни о том, что отъезд их будет для них раем. В такие сказки мало кто верил.

27 марта 1738 года Дам Жулен записал в своем дневнике: «Негры подняли бунт. Сегодня в пять часов утра двое из них появились из люка вроде бы скованные и направились к часовому как будто за разрешением выкурить трубку. Они навалились на него, вырвали из рук оружие и в несколько ударов прикончили. В тот же миг все они выскочили, словно безумные, с железными брусками в руках...»

Из дальнейшего рассказа выясняется, что не у всех было такое оружие, некоторые держали просто полено или даже с голыми руками набрасывались на своих похитителей, стараясь их задушить, и прежде всего офицеров. Боцман и один лейтенант были убиты, Фуре смертельно ранен. Но остальные офицеры успели пустить в ход пистолеты, а кому-то пришла в голову мысль вытащить на палубу огромный котел, где варилась каша. «Они набирали ее большим черпаком и выплескивали на негров». Итог: убито девять негров и трое белых.

«Вчера в восемь часов самые виновные негры были привязаны к палубе за руки и за ноги животом вниз. Мы приказали их выпороть и кроме того изрезали им ягодицы, чтобы они лучше почувствовали свою вину.

Когда от ударов хлыста выступала кровь, мы натирали их порохом, лимонным соком и рассолом толченого перца вместе с каким-то другим снадобьем, что добавил хирург. Это средство предотвращает гангрену и вдобавок у них горят от него ягодицы».

Негр, ранивший капитана Фуре, подвергся особому наказанию: пороть его в течение целой недели и смазывать потом упомянутой смесью обязали самих негров. В пятницу 5 декабря Дам Жулен мог закончить в своем дневнике: «Сегодня этот негр умер». С неосознанным цинизмом он добавляет: «Он умер от резкого удара в грудь и еще от одного удара в живот, полученного в день мятежа».

Помощнику капитана ничего больше не оставалось, как пополнить убавившийся груз, что он и сделал, а потом продал негров на Мартинике и Сан-Доминго с очень большой выгодой для судовладельцев. 18 июня 1740 года, через два года после отплытия, «Африканец» с грузом сахара, ванили, хлопка и кофе благополучно возвратился в Нант.

Негры, проданные в Америке, попадали в разные условия в зависимости от обстоятельств, характера или настроения своих хозяев. Самым большим для них горем была разлука с семьями, прекратилось это только с отменой рабства. Честь первого серьезного протеста, поднятого против торговли рабами, принадлежит секте квакеров[33], которые стали вести борьбу за отмену рабства с 1727 года. Во Франции Конвент проголосовал за отмену в 1794 году, Наполеон аннулировал этот декрет, окончательное запрещение относится к 1848 году. В Соединенных Штатах рабство отменено в 1865 году. Англия начала преследовать торговлю рабами с 1807 года из соображений не только гуманных, но и экономических, опасаясь конкуренции, возникавшей при использовании такой дешевой рабочей силы.

Официальный запрет торговли «эбеновым деревом» не сразу положил ей конец. Она продолжается тайно. Продавцы (монго африканского побережья) покупатели (поставщики рабов в колонии) договорились об этом между собой. Англия, ставшая после падения Наполеона безраздельной владычицей морей, преследовала невольничьи корабли в Атлантическом океане, но они действовали все смелее и становились быстроходней, а это достигалось сокращением тоннажа при той же парусности и удлинением профиля, так что негры оказывались на них еще в большей тесноте, чем прежде. Планы этих кораблей, показывающие, сколько места отводилось для живого товара, приводят в содрогание. Негры, тесно скученные в трюмах, где каждый занимал «меньше места, чем покойник в гробу», по очереди выходили на палубу, чтобы не погибнуть от паралича или удушья. «Когда море и погода не позволяли держать люки открытыми, – писал капитан Лакруа, – загоны для рабов представляли собой просто ужасающее зрелище. Обессиленные, сжатые, как сельди в бочке, негры лежали на полу среди крови, слизи, мокрот и испражнений, почти все страдали от морской болезни или от того рода дизентерии, которую стыдливо именуют расстройством желудка».

Едва ли надо говорить, что эпидемии производили опустошения на этих плавучих каторгах. Особенно страшила судовладельцев и капитанов оспа. Больных пытались изолировать, поили их иногда «особой микстурой с настойкой опия», которая в основном давала им спокойно умереть. Трупы без всякого обряда выбрасывались за борт. Эпидемии принимали порой характер странный, почти бредовый.

6 апреля 1819 года французский бриг из Гавра «Скиталец» покинул Бонни на западном побережье Африки. На борту его было сто шестьдесят невольников и двадцать два человека команды. Через две недели, вблизи экватора, корабельный лекарь заметил, что у некоторых негров очень красные, налитые кровью глаза и они жалуются на сильную боль. Через несколько дней этот недуг распространился среди всех невольников.

– Это происходит оттого, – сказал лекарь капитану, – что негры очень скучены и получают недостаточно питьевой воды.

Уже несколько дней на человека давали по полстакана воды в день.

Эту порцию немного увеличили, когда прошли спасительные дожди.

Капитан согласился также, чтобы негры подольше были на палубе, но многие уже так страдали, что сами выбрасывались за борт. В последующие дни некоторые из них совсем ослепли. А так как они к тому же сильно страдали от дизентерии, капитан, опасаясь распространения заразы, приказал выбросить их в море.

Через несколько дней матрос, спавший недалеко от люка, ведущего в трюм, почувствовал сильную боль в глазах и вскоре почти ослеп. За ним заболел еще один молодой матрос, потом капитан и другие матросы. Ужас охватил команду.

– Скоро мы все потеряем зрение, и негры нас перережут.

Тревога достигла предела, когда мимо них, на расстоянии слышимости, очень медленно с плохо поставленными парусами прошел корабль, на палубе которого видны были только лежавшие люди. Один из них поднялся и крикнул на испанском языке:

– Это «Леон» из порта Кадиса. Мы почти все ослепли, и никто не может управлять кораблем. Просим помощи.

Команда «Скитальца» сама была в слишком плохом состоянии, чтобы оказывать помощь, к тому же вид этого похожего на призрак корабля ни у кого не вызывал желания приблизиться к нему. Испанский матрос еще раз повторил просьбу, но ему не ответили. «Леон» продолжал медленно удаляться и больше о нем никто никогда не слышал.

21 июня 1819 года «Скиталец» достиг наконец Гваделупы. Вся команда сильно страдала от боли в глазах, но полностью зрение никто не потерял. В судовом журнале было записано, что трупы (?) тридцати девяти негров были сброшены в море. Двенадцать невольников ослепли на один глаз, у четырнадцати осталось бельмо на роговице. Что это была за болезнь, установить так и не удалось.

Кончается все, и плохое тоже. Борьба за отмену рабства и экономическое развитие нового континента взяли верх над силами, заинтересованными в работорговле. Но за кораблями, возившими «эбеновое дерево», остался страшный след: негритянские революционеры в Соединенных Штатах предъявляли иск той Африке, откуда были вырваны их предки, – ужасному сообщничеству черных царьков.

– Можете мне поверить, я сам видел его и даже на близком расстоянии. Мы находились милях в двадцати от Мальвинских островов и шли на юг, чтобы обогнуть мыс Горн. Я стоял у шлюпбалки левого борта во время вахты с четырех до восьми. Ветер свежел от часа к часу, по темному морю пробегали барашки. Свет луны в ее последней четверти сливался со светом зари, но временами все затягивалось тучами. Там был просвет, и вдруг, повернув немного голову к корме, я увидел «Летучего голландца». Он шел на всех парусах тем же галсом, что и мы, только гораздо быстрее, как будто и впрямь летел. Он проплыл довольно близко от нас, так что я мог видеть матросов на палубе. Они стояли неподвижно, держась за брасы правого борта, как будто собирались маневрировать ими, и смотрели в мою сторону. Вслед за тем со мной поравнялся полуют: никого за штурвалом. Я застыл, словно парализованный, и страх сковал меня еще сильней, когда я услышал жалобный крик, вырвавшийся из уст неподвижных матросов. Это не были внятные слова, а что-то вроде печального вздоха. Встряхнувшись, я поспешил на корму, чтобы доложить обо всем вахтенному офицеру, но, когда я дошел до него, призрачный корабль исчез, словно растворился в синеватом свете. Я ничего не сказал ни офицеру, ни своим товарищам, когда возвратился в кубрик после окончания вахты. Я знал, что лучше молчать. Они бы не стали меня слушать...