Рекламщик в ссылке для нечисти - Олли Бонс

Дом, конечно, выделили самый убогий, на который никто не польстился. Рядом стоял хлев, тут же держали гусей. Воняло будь здоров, но Василий всё равно не собирался открывать окно.

— Васенька, слово даю, не желала я тебе зла! — повторяла Марьяша. — Дядька Добряк меня встренул, спросил про серп, я и отдала, а сказать о том позабыла.

— Ага, — хмуро отвечал Василий, не глядя на неё.

Она пришла помогать. Принесла одеяло, вымела полы, развесила какие-то сушёные травы на балках — от скверного запаха, впрочем, не помогло. После взялась тоже втыкать лезвия в косяки и притолоки, и всё не унималась.

— А окно это... Душно ведь, трое в доме, да с вечера печь топилась. Приоткрыла немного, ведь не думала я...

— Ага, я так и понял, что не думала. Всё, молчи, я с тобой не разговариваю.

Работу они закончили сердито и в полном молчании. Марьяша ушла, потом вернулась, поставила на стол корзину. Василий думал, там ещё лезвия, так она грохнула о стол, но нет: в корзине нашёлся хлеб, низкий пузатый горшок с кислым молоком и миска с жареной рыбой, холодной, оставшейся со вчера.

— Спасибо, — сказал Василий таким тоном, которым не благодарят, а говорят гадости.

Марьяша фыркнула и ушла окончательно, и Волк, предатель, хотел пойти за ней. Василий его окликнул. Волк заскулил, но послушал, вернулся к лавке, поджав хвост, и лёг.

Лучина догорала. В горшке тлели угли, принесённые Марьяшей. Василий подумал, не растопить ли печь, но потом решил, что в доме будет не продохнуть от дыма. Он ведь не собирался открывать ни окна, ни двери.

Тут он заметил, что никто не позаботился о дровах для него, и почувствовал обиду. Он, конечно, не стал бы топить, но всё-таки.

Василий решил спать при свете и разжёг ещё лучину.

Собственно, только сейчас он понял, что спать и негде. Ни полатей, ни кровати, ни матраса, ни подушек, ни сена, только лавка и лоскутное одеяло.

— Блин, серьёзно? — спросил Василий неизвестно у кого. Волк посмотрел, вильнув хвостом, и опять умостил морду на лапы.

— Ладно, — решительно и сердито сказал Василий. — Ладно...

Завернувшись в одеяло, он лёг на лавку. Без подушки было жёстко и неудобно, хоть на какой бок ни ложись. На спине тоже не очень.

Что-то треснуло, и он дёрнулся.

Дёргаться ему пришлось ещё не раз. Старый дом скрипел костями. Недалеко, за стеной, сонно возились гуси, и кто-то большой вздыхал, ворочался и почёсывал бок об угол.

Василий проверил, не догорает ли лучина, и на всякий случай зажёг ещё одну.

Кто-то протопал мимо, подволакивая ноги. Что-то опять зашумело — гуси? Или ночной убийца?

Василий застыл у окна, прислушиваясь, но никто не пытался войти.

В конце концов он так и задремал, сидя у стены и кутаясь в одеяло. Ему снилось, что кто-то бродит вокруг, скребётся, но не может войти. Роет землю, делает подкоп у стены и вползает, чёрный, глаза светятся красными огнями. Подбирается ближе, ближе... Никак не проснуться! Смрадное дыхание касается руки, пасть открывается — острые длинные зубы отгрызут кисть одним махом...

Василий дёрнулся и проснулся с колотящимся сердцем. Волк носом поддел его ладонь, заметил, что хозяин открыл глаза, и пошёл к двери, заскрёбся — выпусти, мол.

— Волк, блин, — пробормотал Василий. — Чтоб тебя... Блин, Волк!

Он добавил ещё несколько слов, которые могут произнести внезапно разбуженные и испуганные люди, зажёг новую лучину, но больше так и не уснул. Сидел и думал о разном: о том, что это, наверное, всё-таки не сон и не кома, потому что день идёт за днём, и всё так логично складывается. Он ест, пьёт, занимается всякими повседневными делами — слишком подробно для сна. Он помнит всё, что было, до мелочей. Интересно, что сказал бы Пашка, если бы узнал, что другой мир всё-таки существует?..

— Нельзя, Волк! — прикрикнул Василий на пса, потому что тот опять заскрёбся. — Утром выпущу!

Волк притих, и тут послышались шаги. Кто-то подкрался к окну, постоял там, видно, понимая, что не проберётся через заслон из лезвий, и направился дальше.

Дверь не запиралась, но Василий надеялся, что обломков ножей, воткнутых по краю, будет достаточно. Всё-таки он стянул одеяло с плеч, медленно поднялся с лавки и тоже тихо, крадучись, шагнул к двери.

Тот, кто был снаружи, провёл по дереву рукой или лапой, навалился и толкнул. Старался не шуметь, и сил не хватило, чтобы дверь открылась с первой попытки. А может, ножи не пускали.

Он толкнул ещё. Старая дверь заскрипела и в этот раз поддалась, неохотно сдвинулась с места. Василий приготовился, и едва только дверь открылась шире, вцепился в того, кто стоял на пороге, и закричал:

— А-а, попался!

— А-а-а! — вскрикнул и тот.

Это пришла Марьяша. Там, снаружи, уже наступило утро, а Василий и не заметил из-за того, что закрыл окна и жёг в доме свет. И ещё он только теперь сообразил, что Волк не зря вертелся у двери и махал хвостом, на чужих бы так не реагировал.

— Чего явилась? — спросил он с досадой, отпуская её плечи. — Делать больше нечего, кроме как людей пугать?

— Да поглядеть, жив ли ты! — сердито ответила она,