Рекламщик в ссылке для нечисти - Олли Бонс

каждой стороны. Марьяша села рядом, и Василий поддел одну такую подвеску, посмотрел на узор: хорошая работа, тонкая, наверное, ещё из той жизни, когда Тихомир был царским советником. Тогда, может, здесь всё-таки умеют делать бритвы?

Он хотел спросить, но тут явились водяницы. Хорошо хоть на берег не вышли, стояли по шею в воде. Почти терпимо, если только ветер не задует с той стороны.

— Принарядилась, — с ехидной усмешкой сказала рыжая.

— Для жениха, — прищурившись, добавила светловолосая.

Третья молчала. Может быть, тем она и нравилась Мудрику больше других.

Марьяша, похоже, тоже не очень обрадовалась встрече. Только Мудрик тихо улыбнулся, качая свой кораблик в ладонях.

— Платья нам обещала, — напомнила рыжая.

— И сошью, — недовольно ответила Марьяша. — Озеро ваше расчистим, да вас самих принарядим...

— Женихов отыщем, — мечтательно сказала водяница. — С собой под воду уведём, кудри заплетать, на травах шелковых лежать!

— О том и помыслить не смейте! — возразила Марьяша. — Тогда о Перловке уж точно пойдёт лихая слава, а нам того не надобно.

Эти слова пришлись девицам не по нраву. Они зашипели, глаза разгорелись, зелёные огни отразились в тёмной воде. Нешто, сказали они, их выставят на позор, на потеху? Им-то что за корысть тогда?

Тут подключился Василий. Он вспомнил всё, что знал об аниматорах и Диснейленде, и постарался это подать с выгодной стороны: вот, мол, и слава, и восхищение, и красивые наряды. Утопленник — он что? День порадует, два порадует, а на третий его раки съедят. Живые вроде как полезнее: состроишь им глазки, а они в другой раз ленточку принесут, или там бусы, или гребень — что тут у девушек ценится?

Водяницы повеселели, стали мечтать о платьях с вышитыми рукавами, о шёлковых лентах и о цветах. Василий добавил, что им и делать почти ничего не придётся, только сидеть, к примеру, в лодке. А лодку можно украсить цветами, для красоты и чтобы запах отбить. Про запах, ясное дело, он только подумал, а вслух не сказал. Не дурак же.

Слово за слово, и он вспомнил историю, как Пашка в костюме гамбургера рекламировал точку быстрого питания, упал, а встать не мог, потому что круглый — не согнуться и не перевернуться. И все вокруг только снимали на телефоны, а Пашка под конец уже просто кричал: «Помогите!», пока не вышел хозяин и кое-как не поставил его на ноги. С Пашки потом вычли за химчистку, вообще ничего не заработал, даже в минус ушёл, и в интернете засветился, конечно.

Водяницы оказались ничего, смешливые. Вроде как сидишь в новой компании, шутишь, всем нравишься — приятное ощущение. У Василия-то раньше и друзей толком не было, и если куда-то звали, то девушки особо над его шутками не смеялись, так что сейчас он разошёлся. Валялся на траве, размахивая ногами и руками, показывал, как Пашка барахтался, пытаясь встать.

Гамбургер, конечно, пришлось изменить на пирог, а про телефоны и интернет вообще не упоминать, а то бы не поняли. Но суть он донёс.

— Ох и работа у тебя, Вася, ох и весёлая, — хохотала беловолосая водяница. Её, Василий теперь запомнил, звали Снежаной. — И как это мы раньше о рекламе не слыхивали? Ты приходи к нам на бережок, сказывай.

А Мудрик не смеялся, огорчился — ему стало жалко Пашку. И Марьяша сидела недовольная. Может, тоже из-за Пашки. Ну, у всех разное чувство юмора: один будет под столом валяться, а второй не поймёт, где тут лопата.

Василий, ободрённый таким интересом, рассказал ещё пару историй о провальных креативах и опечатках (например, о том случае, когда в листовках вместо «Необъятный мир» написали «Необъятный жир», намудрили со шрифтами и сами не поняли, да так и начали распространять, и на эту фотовыставку просто валом повалил народ).

— Ох, — заходилась смехом рыжеволосая, Ясна. — Жир! Что ж они увидать-то на тех лубках надеялись?

— А жёнку мельника из Белополья, Голубу! — вторила ей Снежана.

Так за приятными разговорами и скоротали время, пока не вернулся Тихомир. Злой, как будто его восемь раз заставляли переделывать креатив, но всё равно не одобрили.

— Ишь, паскуда! — закричал он издалека, воздевая кулак. — Дары брать, это завсегда пожалуйста, а как лесом делиться — я, мол, тут не хозяин!

Чуть успокоившись, он пояснил, что тот самый леший, на которого они рассчитывали, дал задний ход. Видно, не хотел проблем со старым хозяином, с тем, что жил в чащобе с незапамятных времён. Указал на какие-то кривые и трухлявые сосны на опушке, разрешил их взять, остальное, сказал, не его владения, да и был таков.

— Видно, Василий, придётся к дядьке Добряку идти, — зло сказал Тихомир. — Тьфу, пропасть! Ну, ты с ним ладишь, тя он послушает.

— А чего сразу я? — не согласился Василий, но его особо и не спрашивали.

Прямо сейчас к Добряку он, само собой, не хотел. Нужно ещё подумать, подготовить речь. Как просить, с уважением? Или сказать как само собой разумеющееся: мол, дело движется, пора бы и дерево везти...

— А в лесу без спроса прямо ничего не взять? — уточнил Василий. — Ни ягоды, ни грибы, ни бересту?

— Рубить-то нельзя, а бересту — отчего ж, можно, — ответил Тихомир. — Про кажную ягоду ведь не станешь вопрошать.

Так что Василий решил идти за берестой. А там, если повезёт, и вечер наступит.

Марьяша вызвалась