Паровой дом (пер. В. Торпакова) - Жюль Верн

— Стоп! Стоп! — крикнул Банкс механику, и тот, перекрыв пар, мгновенно остановил колеса поезда при помощи пневматического тормоза.

Капитан и Фокс выскочили на дорогу и кинулись в заросли за леопардом.

Прошло несколько минут. Мы прислушались не без некоторого нетерпения — никаких выстрелов не было слышно. Оба охотника вернулись с пустыми руками.

— Исчез! Ускользнул! — воскликнул капитан Худ. — И даже никаких следов крови на траве!

— Это моя вина! — сказал я капитану. — Лучше было бы вам стрелять на моем месте. Вы бы его не упустили!

— Я уверен, что вы его ранили, — отвечал Худ, — но неудачно.

— Этот не стал, мой капитан, ни моим тридцать восьмым, ни вашим сорок первым, — сказал довольно-таки обескураженный Фокс.

— Ба, — сказал Худ наигранно-беспечным тоном, — чита — не тигр. Иначе, дорогой Моклер, я не уступил бы вам этого выстрела!

— За стол, друзья мои, — сказал тогда полковник Монро, — обед ждет вас, он вас утешит…

— Тем более, — произнес Мак-Нил, — что все это произошло по вине Фокса!

— По моей вине? — спросил денщик, весьма озадаченный этим неожиданным замечанием.

— Конечно, Фокс, — продолжал сержант. — Карабин, который ты передал господину Моклеру, был заряжен пулей шестого калибра.

И Мак-Нил показал вторую пулю, которую только что вынул из карабина. Она действительно была кусочком свинца, предназначенным для куропаток.

— Фокс! — сказал капитан Худ.

— Мой капитан?

— Двое суток ареста!

— Да, мой капитан.

И Фокс направился в свою комнату, решив не появляться нам на глаза в течение двух дней. Ему было стыдно за свою ошибку, и он хотел спрятаться ото всех.

На следующий день, 9 июня, капитан Худ, Гуми и я пошли прогуляться вдоль дороги во время остановки на полдня, только что предоставленной нам Банксом. Все утро шел дождь, но к полудню небо немного прояснилось, и можно было рассчитывать на несколько часов ясной погоды.

Впрочем, не Худ, охотник на хищников, увлек меня за собой на этот раз, но Худ — охотник за дичью. Он шел с намерением спокойно побродить по опушке рисовых полей в интересах желудка в сопровождении Черныша и Фанна. Господин Паразар дал знать капитану, что кладовая пуста и он ждет от Его Чести, что Его Честь пожелает «принять нужные меры», чтобы пополнить ее.

Капитан Худ подчинился, и мы пошли, вооружившись простыми охотничьими ружьями. Два часа ходьбы не дали иных результатов, кроме тех, что мы вспугнули несколько куропаток да подняли пару-другую зайцев, но на таком расстоянии, что, несмотря на прыть наших собак, пришлось отказаться от всякой надежды догнать их.

Поэтому капитан Худ пребывал в очень скверном настроении. К тому же, среди этой широкой равнины, без джунглей, без лесов, со множеством деревень и ферм, он не мог рассчитывать на встречу с каким-либо хищником, которая вознаградила бы его за упущенного вчера леопарда. Он пришел сюда в качестве поставщика дичи и думал, какую встречу устроит ему господин Паразар, если он вернется с пустым ягдташем.

Во всем этом, однако, не было нашей вины. До четырех часов мы ни разу не имели случая выстрелить. Нам не везло, дичь оказывалась вне пределов досягаемости.

— Мой дорогой друг, — сказал мне тогда капитан Худ, — решительно ничего не получается! Когда мы уезжали из Калькутты, я обещал вам отличную охоту, а какая-то незадача, упорный, неотвязный рок, в котором я ничего не могу понять, мешает мне сдержать обещание.

— Ничего, капитан, — ответил я, — не надо отчаиваться. Если я и испытываю какое-либо огорчение, то гораздо меньше из-за себя, чем из-за вас… Мы вознаградим себя за все в горах Непала!

— Да, — сказал капитан Худ, — там, на первых отрогах Гималаев, условия будут лучше. Видите ли, Моклер, я держу пари, что наш поезд со всеми его атрибутами, с шумом пара и особенно с гигантским слоном отпугивает этих проклятых зверей даже больше, чем железнодорожный поезд, и так и будет, пока он двигается. На отдыхе, надо надеяться, нам больше повезет. Правда! Этот леопард был просто ненормальный! Наверно, он умирал с голоду, если бросился на нашего Стального Гиганта, и просто заслуживал того, чтобы его убили хорошей пулей нормального калибра! Чертов Фокс! Никогда не забуду, что он наделал! Который теперь час?

— Около пяти часов.

— Уже пять часов, а мы не смогли истратить ни одного патрона.

— Нас ждут не раньше семи. Может быть, до того…

— Нет! Удача против нас! — воскликнул капитан Худ. — И видите ли, удача — это половина успеха.

— Упорство тоже, — ответил я. — Ну что ж, условимся, капитан, что мы не вернемся с пустыми руками! Это вам подходит?

— Еще бы не подходило! — воскликнул капитан Худ. — Смерть тому, кто отступит!

— Решено!

— Видите ли, Моклер, я уж лучше принесу лесную мышь или белку, чем вернусь с пустыми руками.

Капитан Худ, Гуми и я были в том расположении духа, когда правила игры соблюдаются честно. Охота продолжалась с упорством, достойным лучшего применения, но казалось, что даже самые безобидные птицы догадались о наших враждебных намерениях. Невозможно было приблизиться ни к одной из них.

Так мы и шли среди рисовых полей, то с одной стороны дороги, то с другой, то возвращались назад, чтобы не слишком удаляться от лагеря. Тщетный труд. В половине седьмого вечера патроны наших ружей оставались на месте. Так же успешно мы могли бы прогуливаться с тросточками в руках. С тем же результатом.

Я смотрел на капитана Худа. Он шел стиснув зубы. Глубокая складка на лбу между бровей предвещала вспышку глухого гнева. Сквозь сжатые губы он бормотал невесть какие пустые угрозы в адрес любого живого существа, в перьях или в шерсти, ни одно из которых не появлялось на этой равнине. Он явно готов был разрядить свое ружье во что попало — дерево или куст — и чисто охотничьим способом дать выход своей ярости. Его ружье жгло ему пальцы. Это было видно. Он держал его в руке, перебрасывал на спину, вешал через плечо, как бы машинально.

Гуми смотрел на него с тревогой.

— Если так будет продолжаться, капитан лопнет от гнева! — сказал он мне, покачав головой.

— Да, — ответил я, — и я заплатил бы тридцать шиллингов за самого мирного домашнего голубя, если бы чья-нибудь милосердная рука бросила его на расстояние выстрела. Это бы его успокоило!

Но ни за 30 шиллингов, ни за вдвое и втрое большую плату нельзя было в тот час достать даже самую заурядную дичь. Равнина была пустынна, мы нигде не видели ни фермы, ни деревни.

По правде говоря, я думаю, что, будь это возможно, я бы послал Гуми купить за любую цену какую-нибудь птицу, пусть даже щипаную курицу, чтобы отдать ее на расправу нашему раздосадованному капитану.