Монтенегро - Альберто Васкес-Фигероа

Когда первые лучи зари позволили понять, что они плывут по проливу, а меньше чем в миле с каждой стороны тянутся песчаные мели, которые могли бы превратиться в смертельную ловушку для такого хрупкого корабля, капитан Леон де Луна не только разъярился, убедившись в полной некомпетентности команды, но и снова ощутил прежнюю ненависть к морю, сменившуюся паникой. Хотя он уже пять раз пересек Сумрачный океан, капитан по-прежнему оставался сухопутным человеком, так и не научившимся плавать.

Хусто Волосатый, в свою очередь, был не в силах объяснить, какого дьявола здесь делают эти острова, ведь Алонсо де Охеда утверждал, что между Санто-Доминго и Венесуэльским заливом не существует никаких препятствий. Впервые в нем зародилось подозрение, что эта вонючая скорлупка плывет не по воле румпеля, а лишь подчиняясь собственным капризам.

— Кажется, я начинаю понимать, почему прежний владелец продал корабль так дешево, — возмущенно пробормотал он. — Иными словами, нам всучили необъезженного мула, который не слушается поводьев.

— А для чего, в таком случае, придуман компас? — бросил разъяренный виконт.

— В этих широтах от него мало толку, сеньор, — честно ответил рулевой. — Когда пересекаешь океан, рано или поздно наступает момент, когда невозможно разобраться, с какой стороны солнце: уже на севере или еще на юге, и я не знаю никого, кто мог бы с уверенностью сказать, покинули мы уже Северное полушарие или еще нет.

— А как же Полярная звезда?

— Вот уже почти неделя, как я не вижу на небе этой чертовой звезды.

— И что теперь прикажете делать?

— Выбираться отсюда с Божьей помощью и держать курс на Твердую Землю. Не волнуйтесь, сеньор. Если это озеро существует, рано или поздно мы до него доберемся.

Для моряка это был не самый профессиональный ответ, но вполне логичный для моряка XVI столетия, плавающего по незнакомым морям, для которых не существует карт и где в любой момент перед носом мог выскочить огромный остров или архипелаг, неизвестный предшественникам.

— Разумнее всего было бы ложиться на ночь в дрейф, — решился предложить капитан де Луна. — Так мы избежим неприятных сюрпризов.

— Это с таким-то медлительным кораблем? — заметил вонючий и волосатый рулевой. — Будет только хуже, ведь когда мы заметим опасность, то не сможем ее избежать. Без парусов мы бы уже сели на мель.

— Ненавижу море!

— Придется его потерпеть! — язвительно хмыкнул Турок. — Раз уж нам сегодня улыбнулась удача, мне думается, она на нашей стороне. Мы же, почитай, прошли через игольное ушко, да еще вслепую!

Но никакие слова не в силах были успокоить разъяренного виконта де Тегисе, когда он, стараясь скрыть разочарование, снова вернулся на широкое ложе, где еще спала его любовница.

— Я заставлю ее глотать расплавленный свинец! — прошипел он вне себя от злости. — Сдеру с нее кожу, вырву глаза и ногти, заставлю ее испытать самую долгую и мучительную агонию, какой не знала ни одна женщина! И даже этого недостаточно, если вспомнить, что я пережил по милости этой сучки!

Хитроумная Фермина Константе сладко потянулась, словно кошка на печке, мягко коснулась затылка виконта и притянула его голову меж своих твердых, широко раздвинутых бедер, прекрасно зная, что теплая влага ее ароматного источника — единственное средство, способное умиротворить капитана, охваченного жаждой мести. Она в экстазе откинулась назад, издав стон наслаждения, хладнокровно обдумывая при этом план действий.

Вот уже больше месяца, как у нее не было кровотечений, а прежде они всегда приходили с завидной регулярностью. При этом грудь отвердела, а по утрам начали мучить приступы тошноты, которую никак нельзя было объяснить корабельной качкой. Фермина начала подозревать, что ее тайные заигрывания кое с кем из членов экипажа принесли свои плоды, и теперь она преисполнилась решимости объявить отцом будущего ребенка официального любовника, прямо-таки одержимого идеей иметь красивого и здорового наследника.

То, что поначалу было не более чем деловым соглашением на неопределенный период времени, теперь обещало ей весьма заманчивое будущее в роли матери маленького виконта, и в расчетливой головке бесстыдной проститутки незаметно поселилась мысль, что, раз уж ей светит столь жирный куш, нужно стать самой верной, нежной и бескорыстной возлюбленной.

И она стала играть роль покорной и тихой дамочки, исполняющей каждый каприз своего господина. Фермина вытащила из сундука воспоминаний все трюки, приберегаемые для самых лучших любовников, притворялась, насколько умеет притворяться опытная профессионалка, что испытывает подлинные чувства в объятьях храброго капитана де Луны.

Она отказывалась от его подарков и «забывала» требовать плату за услуги; ее взгляд жадной сороки сменился взором пугливой газели, и вскоре человек, чья потрепанная годами мужественность уже давно была весьма сомнительной, мало-помалу искренне поверил, что по-прежнему способен покорить женщину.

Бальтасар Гарроте был, пожалуй, первым из тех, кто понял истинную причину столь разительной перемены в поведении Фермины Константе, но, в конце концов, его наняли для того, чтобы сражаться с врагами, а не давать советы в сердечных делах, а потому он лишь молча наблюдал, как коварная шлюшка вертит своим любовником, бесстыдно посмеиваясь за его спиной.

Собственно говоря, в глубине души Турок и сам презирал своего хозяина, но при этом старательно изображал перед ним безграничную преданность; впрочем, точно так же он в свое время относился и к этому нытику — королю Гранады, который не сумел даже погибнуть с достоинством в последнем бою, во главе своего войска, и предпочел жалкое существование в позорном изгнании.

Турок был убежденным женоненавистником. Много лет назад он был безответно влюблен в одну из любимых наложниц Боабдиля, которая даже ни разу не посмотрела в его сторону. Теперь Бальтасар Гарроте довольствовался ролью зрителя, наблюдавшего за жизнью других людей с циничной усмешкой на устах, что немного скрашивало его собственное безрадостное существование.

И потому он развлекался, наблюдая за проказами Фермины, изображающей приличную женщину, и понимал, что в конечном итоге это принесет пользу всем.

Он лишь усмехался, слыша ее притворные крики наслаждения, и от души потешался над идиотом, что верит ее нежным признаниям, от которых за сотню лиг разит фальшью.

— И когда же мы наконец выберемся из этой идиотской трясины? — ткнул он пальцем в волосатого рулевого. — Давай, ищи скорее это чертово озеро, иначе нашего обожаемого капитана хватит удар. Припадки бешенства никому еще не шли на пользу.