Тот, кто сидит в пруду - Сергей Смирнов

— Хорошо. А другие кандидатуры будут? Нет? Тогда и голосовать не будем. Ванюхин, поздравляю тебя с избранием, теперь ты будешь отвечать за порядок в отряде да и за все остальные дела.

— Ой, спасибо, Нина Николаевна! А мы тут как раз обсудили и решили вызвать на соревнование все остальные отряды и обязуемся занять первое место.

— Вот это молодцы!

Тут из угла раздался глумливый голосок:

— Ниник, взгляни-к…

Нина Николаевна смутилась, покраснела, выбежала из комнаты, с треском захлопнув дверь.

— А Ниник тёлка ничего… — задумчиво прогудел Лёха. — Посмотрим, посмотрим.

После ужина все собрались опять на той же лужайке, именуемой торжественной линейкой, и начались «пляски под радиолу». А к Гришке пришёл брат из городка. Максим уже знал, что его зовут Андрей. Он был старше Гришки года на три, чуть повыше и поплотнее. Братья были очень похожи, и голоса у них тоже были почти одинаковые, когда они разговаривали потихоньку о своих делах, Максим, отвернувшись, даже не мог определить, кто из них сейчас говорит. Андрей рассказал ребятам, что завтра утром уезжает со своим классом на недельную экскурсию в Москву. Отец в командировке, а мать дежурит сутками в котельной, так что на семейном совете решили согласиться с просьбой Гришки о лагере. Ему друзья сказали, что в прошлом году там было здорово. Да и денег на покупку велосипеда не хватает, а там можно подзаработать.

Андрей принес два бутерброда и два яблока. Гриша протянул бутерброд и яблоко Максиму, тот отказался, но он сказал:

— Ну, пожалуйста!

После дипломатических переговоров сошлись на том, что бутерброд и яблоко — Григорию как самому маленькому, бутерброд — Максиму, и яблоко — Андрею как старшему.

Затем Андрей повел их по парку, бывшей барской усадьбе, довольно заросшему, загаженному колхозными коровами. Все же еще кое-что можно было разобрать из остатков былой роскоши. Ребята побывали в центре парка, на поляне, где когда-то была карусель и где сходились восемь липовых аллей, до сих пор еще ясно различимых; дошли до винного погреба, где, согласно местной легенде, повесилась княжна, обманутая Ванькой-ключником; увидели систему прудов и соединяющих их каналов, по которым господа когда-то плавали на лодках вокруг искусственных островков, а на этих островках были беседки, откуда раздавались песни крестьянок.

Андрей рассказывал очень интересно, но ему надо было торопиться домой, чтобы готовиться к утреннему отъезду. Максима он попросил присмотреть за Гришкой, помочь, если нужно будет, а пригорюнившегося брата — не унывать, держать хвост пистолетом.

Уже стемнело, когда все вернулись в свои палаты. За день Максим вымотался и отключился бы сразу же, но вот Гришка никак не мог уснуть и попросил его, чтобы он рассказал ему что-нибудь интересное. Гришка сказал, что Андрей ему часто рассказывает перед сном, особенно когда они остаются дома одни, о древнегреческих героях, легенды, мифы, сказки. Кое-что из того, что Максим рассказывал Товариществу, он уже слышал, кое-что Андрей выдавал в другом варианте, тогда Григорий поправлял и учил, как надо в самом деле говорить. Наконец он тихонько угомонился, а Максим направился в дощатый домик, или «комнаты отдохновения», как о том написано в «Тысяче и одной ночи».

Он шел по тропинке, смутно видимой в сумраке июньской ночи, и вдруг услышал как бы плач и негромкое бормотание, и осторожно двинулся на звук. На скамейке метрах в двадцати кто-то сидел. Теперь Максим уже отчетливо услышал:

— Милая Валентина Валентиновна, отпустите меня отсюда, ради Бога. Ну не могу я больше! Достали они меня! Вот только я пошла в туалет, как Ванюхин — бегом в соседнюю кабинку. Сами знаете, какие там стены, сплошное решето. Разве так можно?! Я вот почитала их личные дела, так получается, что уголовник на уголовнике, дурак на дураке. Я их боюсь, я их презираю.

— Эх, Нина! Молодая ты еще. Я понимаю, что тебе трудно, но партия поставила нас на это дело, так надо терпеть, делать из них строителей коммунизма. Других ведь у нас нет. Кстати, о Ванюхине. Так ведь я знаю весь их род. Я под его дедом ещё побывала. Он был особистом в городе, так очень много скотства в те годы сделал. Хорошо, что я молодой была и довольно миленькой, так только это меня и спасло. Он совсем недавно подох. Странно, что эти сволочи так долго живут. Видимо, оттого, что чужой крови напились под завязку. А его сын, то есть отец вот этого, долго был секретарем комиссии партгосконтроля. Хитрый был, так что за все подлые дела так и не ответил. Уехал сейчас куда-то на повышение. А вот насчет этого ты права. Если бы не дед и отец, давно бы сидел. Этот — безнадёжный. Но, Нина, надо терпеть, надо искать тех, кому нужна твоя помощь. Хоть чем-то помочь, хоть кому-то, хоть что-то сделать, чтобы человек захотел измениться, стать лучше. Ох, и заболталась я здесь с тобой, того и гляди, сама расплачусь. Что-то к старости я слаба стала, дряхлею. Слушай, Нинок, пошли ко мне, у меня полфлакона «Белого аиста» осталось. Хоть и птичка не ахти какая, но и соловей птицей иногда бывает. Иногда надо, чтобы на душе не так паскудно было.

27

Постепенно всё вставало на свои места. На работу ходили всего несколько человек, а в столовую — десятка полтора. Из третьего отряда на поле работали только Максим и Гришка. Он на ночь уходил домой, так что через неделю в палате спал один Максим. За Сашкой приехала милиция, говорили, что за ним давно уже тянется хвост нескольких краж. Изредка к утру появлялся Ванюхин со своими «ординарцами». В основном они промышляли по садам, выкапывали ночью раннюю колхозную картошку и переправляли её в город на базар. Скоро об их отряде шла такая же недобрая слава, как о части «диких» военных строителей-краснопогонников, расположенной рядом. Начальницу почти не видели, только изредка из её комнаты раздавался бухающий кашель да смачные плевки. Зато у воспитательниц почти круглые сутки было весело. К ним повадились ходить молодые офицеры-ракетчики, так что оттуда постоянно разносились писк, визг, звяканье стаканов и бутылок, треск, скрип. Изредка из комнаты выходила Нина Николаевна, с красными глазами, как-то резко подурневшая. Она подолгу стояла у окна, оттуда открывался красивейший вид на излучину реки, по берегу которой проходила грунтовая дорога, бывшая ранее основной связующей нитью с Москвой. По ней когда-то в поместье приезжал князь Волконский. Воспитательница стояла долго, не поворачиваясь и не откликаясь на призывные крики из комнаты, а потом как-то обреченно взмахивала рукой и брела туда, опустив голову.

В последние ночи их веселая компания обосновалась на речном пляже. До самого утра там горел костер, слышалась музыка. Но огонь костра был какой-то неестественно красный, да и музыка бухала гнусаво. Ночью, когда Максим посыпался и выглядывал в окно, ему почему-то становилось жутковато.