Гипотеза Дедала - Лев Александрович Наумов

она будущая? Что, если уезжать отсюда – все равно что отказываться от себя навсегда? Это стало последней каплей. В очередной раз, следуя мимо того самого места, оставаться в вагоне скиталица более не могла. Не могла снова покидать мечту, а потом мечтать о возвращении. В конце концов, она задержит состав ненадолго. Постояв лишь несколько минут, остальные продолжат свои заветные поиски… Ди торопливо вскочила и дернула стоп-кран. Поезд остановился посреди поля. Не медля ни секунды, она вышла из вагона, прихватив с собой молескин. Прочие ее вещи так и остались на багажных полках.

Потрясенные пассажиры прилипли к окнам и долго смотрели вслед уходящей женщине. Даже проводники и начальник поезда не побежали за ней, чтобы получить разъяснения, а глядели, будто завороженные. Дамы завидовали ее независимости, решимости и, конечно, фигуре. Мужчины размышляли о том, не побежать ли за ней, но никто так и не двинулся с места. Почти все думали: «Ах, ну как же это современно!» Хотя, в сущности, ничего неожиданного и вызывающе нового в поступке Дианы не было.

Иллюзии

Это было что-то невообразимое! Каждый вечер выступления иллюзионистов собирали тысячи людей! На рубеже веков искусство фокусников переживало свой расцвет, составляя весьма серьезную конкуренцию театральным драмам и даже комедиям.

Вопреки мнению скептиков дело здесь вовсе не в стоимости билетов, поскольку представления факиров и магов порой посещала весьма зажиточная публика. Нет, конечно, такие люди не приходили на площадные выступления и в грязные шапито, но еще в середине XIX века благодаря шотландскому фокуснику Джону Генри Андерсону иллюзионисты стали завсегдатаями академических, драматических и оперных театров, которые прежде презрительно воротили от них нос, не восхищаясь ловкостью, не признавая мастерства, и именовали, в лучшем случае, уличными шарлатанами. Так было до тех пор, пока в 1832 году Андерсон впервые не вытащил кролика из шляпы. После этого его чаще называли Великим каледонским магом или Великим волшебником Севера, чем Джоном Генри. Он стал не просто автором иллюзий, но создал ритуал фокусов как таковых, скрыв ловкость рук и техническую смекалку под грудой украшательств масштабного шоу с помощницами и другими неотъемлемыми нынче элементами антуража, а также с громкими рекламными кампаниями, отдельными для каждого слоя общества.

Пушистый зверек, вынимаемый из якобы пустого цилиндра, производил ошеломляющее впечатление на людей, которые уже не представляли свое бытие без многочисленных и щедрых плодов индустриализации. На фоне того, как улучшалась и ускорялась жизнь человека, как увеличивался багаж его знаний о мире и прирастали возможности, он все острее испытывал нехватку чудесного и необъяснимого. Или, по крайней мере, таинственного и неожиданного, ведь вряд ли фокус с кроликом уместно причислять к необъяснимому – секрет был ясен как божий день. Так или иначе, но складывалось ощущение, будто ближе к концу века люди до такой степени устали все разбирать рационально, что предпочитали по-детски радоваться, не задумываясь или закрывая глаза на очевидное.

Впрочем, сами чародеи, в свою очередь, постоянно совершенствовали и усложняли искусство иллюзий, придумывали новые, все более изощренные фокусы. Следующую революцию сотворил Горейс Голдин, автор «бесконечного платка», простого трюка, который по праву стал одним из самых популярных в мире. Голдин даже запатентовал устройство «пустой» коробки для извлечения тряпиц. Однако «революционером» он стал не из-за нее. Куда важнее то, как он делал «распиливание женщины пополам». В отличие от платка, авторство этого фокуса не однозначно признано за ним, поскольку есть и иные претенденты, но именно Горейс превратил ставший классическим трюк в душещипательное представление, где места сомнению отводилось куда меньше, а первобытному ужасу – гораздо больше. Он догадался, что нужно акцентировать внимание публики на том, как девушка в коробке шевелит ногами. Что стоит использовать большую и очень страшную пилу. Иллюзионист просил возле площадки ставить карету «скорой помощи», чтобы одним своим присутствием она напоминала зрителям о смерти. Так Голдин превращал зал оперного театра в средневековый храм, на витраже которого было начертано: «Memento mori»[12], – а сам чародей на сцене становился едва ли не проповедником церкви чудес.

Андерсон, Голдин и другие маги нового времени дарили людям давно позабытое волшебство и первобытное восхищение. Трагизм же их положения заключался в том, что они сами приговорили себя к жизни в уверенности, будто чудес не бывает. Удивлять иллюзионистов было некому.

Гарри Янсен по прозвищу Данте, показывающий не самые оригинальные фокусы, буквально завораживал свою аудиторию незатейливыми словами «сим-салабим», несущими аромат таинственных арабских ночей. Все в зале вдыхали флюиды царя Шахрияра, тогда как Янсен дышал болезненно обыкновенным воздухом, ведь знал наверняка – это всего лишь фраза из датской книги для детей, которая, разумеется, не была никому известна ни в Америке, ни в Швеции, ни в Великобритании, где он снискал славу.

Чин Лин Фу, начинавший каждое представление с эпатажного кровавого номера, знал, что всякий раз он «обезглавливает» одного и того же мальчика. А как иначе?! Лин Фу не мог себе позволить делиться секретом этого головокружительного фокуса с множеством детей. Этого-то одного ему пришлось выбирать очень долго. Он искал, с одной стороны, самого симпатичного, но в то же время безграмотного, безынициативного и бедного, которым можно было бы манипулировать и легко заставить молчать. В итоге мрачная тайна все-таки сыграла с Чином злую шутку: маг и не заметил, как оказался в руках мальчика.

Уильям Робинсон, более известный как «человек-загадка», знал, что все его ноу-хау носят сугубо технический характер, а легендарная «ловля пули», вопреки единодушным заголовкам газет, не чудо, а трюк, хоть и весьма сложный, а также рискованный. Когда Робинсон погиб при его исполнении, пресса трубила об этом как о национальной катастрофе. Впрочем, недолго. После трагических событий многие коллеги ломали головы и со временем сразу несколько иллюзионистов смогли повторить ловлю пули. Вот только она более не выглядела головокружительной магией. Газеты писали теперь о том, что покойный Робинсон знал и без них, а зрители предпочитали не замечать: раз секрет разгадан, значит, Уильям – не чародей… В том-то и состоит разница между фокусами и чудесами: у последних нет решений, нет ответов, поскольку волшебство – это вовсе не вопрос.

Шло время, и в репертуаре каждого иллюзиониста появлялось все больше и больше разнообразных номеров. Держать в памяти свои тайные чертежи и заветные схемы уже не мог почти никто, потому их приходилось доверять самому опасному хранителю – листу бумаги. Рецепты фокусов в одночасье превратились в предметы купли-продажи и воровства. Но мало кто из непрофессионалов понимал: возможность переложить свою ношу на бумагу стала огромным