Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Вышло так, что прошел год, прежде чем маршалу пришлось действовать. Вскоре после визита Вестарпа Мюллер урегулировал свои разногласия с партией «Центра», и три ее члена, среди которых были две действительно заметные личности – Вирт и Штегервальд, – вошли в правительство, возродив его к жизни. Формирование жизнеспособного правительства стало делом первостепенной важности, поскольку в ближайшем будущем должны были начаться переговоры по проблемам репараций. Перед лицом этой необходимости партийные споры, наконец, были отодвинуты на второй план.

Хотя судьба правительства перестала быть первейшей заботой президента, «оппозиция» позаботилась, чтобы в наступившем году ему не пришлось скучать. Еще в январе она снова поставила перед Гинденбургом всегда болезненную для него проблему: прояснить, как он может одновременно быть преданным бывшему императору и Веймарской республике. По случаю семидесятилетия Вильгельма II сторонники «Стального шлема» торжественно провозгласили, что до сих пор считают себя связанными с монархией клятвой верности. Это заявление подняло и другой вопрос: может ли правительственное официальное лицо быть членом «Стального шлема», и, как его почетный член, Гинденбург оказался втянутым в противоречие. До сих пор он игнорировал антиреспубликанские выступления «Стального шлема» и считал свое членство приостановленным на период президентства, но не смог промолчать, столкнувшись с таким демонстративным отрицанием республики. Вмешался он с тем большей неохотой, поскольку «Стальной шлем» выражал чувства очень ему близкие. К большому удовольствию маршала, инцидент был урегулирован быстро и без проблем. На требование объяснений лидеры «<Стального шлема» представили ««аутентичное» толкование своего воззвания: «Стальной шлем» стремится добиваться своих целей только законными методами и теперешних государственных деятелей ни в коей мере не должно оскорблять чисто личное выражение преданности старых солдат бывшему главнокомандующему. Хотя такое объяснение вряд ли показалось удовлетворительным сторонникам республики, Гинденбург принял его и счел инцидент исчерпанным.

Но его трудности со «Стальным шлемом» и другими силами «(оппозиции» только начинались. В сентябре 1928 года «Стальной шлем» объявил, что вынесет на народный референдум требование усиления президентской власти. Это объявление продемонстрировало полное отсутствие политического чутья. Учитывая недавние неудачи партий, на поддержку которых можно было рассчитывать, худшего времени выбрать было нельзя. Немецкой национальной партии не было необходимости ввязываться в очередное провальное мероприятие, и ее лидеры убедили представителей «Стального шлема» отложить акцию до того, как будет найден более подходящий повод.

На поиски повода ушло некоторое время. В итоге неугомонные члены движения решили передать на референдум отказ от признания «лжи о военной вине». Вопрос казался тем более подходящим, что голосование можно было приурочить к решению о новом плане репараций, который был разработан комитетом финансовых экспертов в Париже. Этот план, известный как план Юнга – по имени американского председателя комитета Оуэна Д. Юнга, должен был заменить действовавший ранее план Дауэса и установить постоянную основу для выплаты Германией репараций. В результате долгих и трудных переговоров план фиксировал годовой размер выплат рейхом, обеспечивал некоторую защиту немецкой экономики и устранял предусмотренный планом Дауэса контроль кредиторов над железными дорогами Германии, Рейхсбанком и другим дополнительным обеспечением. С точки зрения немцев, преимущества нового плана Юнга были весьма ограниченными и могли подвергаться сомнениям, но зато план, наконец, устанавливал потолок, хотя и нереальный, обязательствам Германии, слегка снижал размеры немедленных выплат и являлся важным шагом на пути к восстановлению суверенитета Германии. Высказывалась надежда, что принятие этого плана укрепит доверие к платежеспособности Германии и поможет получить иностранные кредиты.

Более того, на завершающем этапе переговоров в Гааге Штреземан даже сумел заручиться обещанием Англии, что до 30 июня 1930 года последний британский солдат покинет Рейнскую область.

Тем не менее Немецкая национальная партия была полна решимости не допустить принятия плана Юнга. Возражать против него можно было хотя бы на том основании, что он устанавливал финансовые обязательства на шестьдесят грядущих лет, и внуки тех, кто сражался на фронтах Первой мировой войны, все еще будут выплачивать репарации за конфликт, который станет для них далекой историей. Правда, как предположил Штреземан, платежи, скорее всего, закончатся раньше, чем вырастет следующее поколение. Кроме того, его первейшей задачей было помочь поколению живущему, и пока еще никто не предложил, как можно это сделать лучше.

Первоначально немецкие националисты были уверены, что план Юнга вызовет серьезный внутренний кризис. С немалым удивлением они обнаружили, что ошиблись в своих ожиданиях. Стало ясно, что рейхстаг ратифицирует новый план. Тогда они попытались вовлечь Гинденбурга в борьбу против его принятия. Как бы националисты ни относились к президенту, они понимали, что его поддержка обязательна, если они хотят, чтобы проводимая кампания имела хотя бы минимальные шансы на успех. Если убедить Гинденбурга отложить на два месяца обнародование закона, которым рейхстаг введет в действие план Юнга, они смогут представить закон на плебисцит – такая процедура была предусмотрена конституцией. К тому же существовала надежда, что решение президента может быть интерпретировано как выражение его оппозиции плану, что придаст дополнительный импульс кампании.

Представлялось маловероятным, что Гинденбург пойдет на это. Когда Вестарп заговорил с ним об оппозиции немецких националистов плану Юнга, тот сразу ответил, что план представляет собой несомненный шаг вперед, по сравнению с планом Дауэса, и все контраргументы, по меланхоличному признанию Вестарпа, «отскакивали от него без какого бы то ни было эффекта». Ольденбург, очевидно, преуспел не больше, когда Гинденбург, отдыхавший в Нойдеке, навестил его в Янушау. Немецкие националисты, сомневавшиеся, что им удастся переубедить президента, договорились со «Стальным шлемом» организовать атаку на план косвенно, организовав референдум по вопросу «лжи о военной вине».

Однако в лагере националистов были и другие силы, не желавшие идти на компромисс. 9 июля в Берлине был создан государственный комитет по проведению референдума. Выйдя за пределы согласованного ранее плана, он объявил о подготовке референдума и против плана Юнга, и «против лжи о военной вине». Среди подписавших это заявление были Гугенберг, Класс, Зельдте и Гитлер.

Инициатива создания такого союза, в котором объединились представители большого бизнеса и нацистский лидер, который никогда не скрывал своего презрения к буржуазии, шла от Класса. Трудолюбиво составляя заговоры, направленные на уничтожение республики, Класс решил, что Немецкая национальная партия не сможет достичь этой цели без поддержки энергичной военизированной организации. Он не считал такой силой «Стальной шлем» и настоял на необходимости привлечения нацистов. Класс вовсе не был слепым поклонником Гитлера и всегда предупреждал об осторожности в отношениях с ним, но он безошибочно определил наличие кипучей жизненной энергии у нацистского движения, которой не хватало «Стальному шлему». Гугенберг, гордившийся своим умением добиваться желаемого за столом переговоров, не сомневался, что справится с Гитлером, и потому согласился на план Класса. В Мюнхен был срочно направлен эмиссар. Однако Гитлера было не так просто убедить вступить в союз с такими реакционерами, как Гугенберг и Класс, когда же он согласился на это предложение, то выдвинул собственные условия. Цену он запросил немалую: полную независимость в кампании и внушительную часть финансирования. А на случай, если его новые союзники еще не поняли, насколько он исполнен решимости идти собственным путем, Гитлер выбрал для связи Грегора Штрассера – самого выдающегося «социалиста» среди нацистов.

Довольно скоро Гугенбергу пришлось заплатить еще более высокую цену за сотрудничество своего нового союзника. Оппозицию плану Юнга следовало мобилизовать, представив на народный референдум «Закон против порабощения немецкого народа», так называемый закон о свободе. Этот закон требовал, чтобы правительство не только отвергло статью о военной вине, но также добилось ее официальной отмены бывшими вражескими державами. Кроме того, правительство должно было обеспечить немедленную и безусловную эвакуацию оккупированных территорий, независимо от принятия или отрицания решений Гаагской конференции. И наконец, правительство не должно было принимать на себя никаких обязательств, основанных на признании военной вины, в том числе предусмотренных планом Юнга. «Канцлер, министры и другие полномочные представители рейха», подписавшие договоры с иностранными державами в нарушение этих запретов, понесут наказание за предательство (статья 4).