Воображала - Светлана Тулина

— Но установка не опробована, и вся ответственность…

Щелчок. Низкое гудение.

Воображала в прыжке со всего размаха налетает на каменную стену. Ее по инерции протаскивает вдоль, разворачивает. Бравурный марш рассыпается на отдельные звуки, обрывается жалобным всхлипом.

Проблеском — идущая по коридору больницы десятилетняя Воображала тоже словно налетает на невидимую стену. Замирает. Потом в абсолютной тишине что-то беззвучно кричит — видно, как открывается рот, — и бросается бежать по длинному пустому белому коридору. Вдоль бесконечного ряда стерильно чистых окон слева и закрытых одинаковых дверей справа. В самом конце коридора одна дверь открыта. Рядом — маленький человечек с каталкой…

Ближе, ближе, еще ближе, изображение дрожит, мечется, почти ничего не видно…

Воображала в бункере еще раз пытается пробить кирпичную стену, так легко подававшуюся ранее под ее кулаками. Но на этот раз стена остается целой — Воображала налетает на нее сначала плечом (на этот раз — в полной тишине), потом ударяется спиной, хватает ртом воздух, сползает на пол…

Десятилетняя Воображала в больнице останавливается у открытой двери. Словно тоже опять налетает на стену. Санитар вывозит из палаты отключенный реабокс. Задержавшись, переворачивает табличку на двери пустой стороной вверх. Пустой белый лист с красным кружком посередине. Белизна заливает кадр. Нарастающий звон.

Воображала сидит на белом полу у белой стены. Футболка ее по цвету почти не отличается от стены, а брюки — от пола, волосы тоже словно присыпаны пудрой. Вид безразличный.

От людей в бункере ее отгораживают несколько слоев бронестекла, из-за чего изображение нечеткое, словно плывет.

У пульта — Дядя Гена и какой-то незнакомый техник. Техник нервничает, вертится, разрываясь между чинопочитанием и опасением выпустить Воображалу из поля зрения хотя бы на секунду, бубнит через плечо:

— Поляризованное излучение, блокируя негативные действия объекта путем подавления альфа и сигма ритмов, одновременно снижает и практическую ценность объекта как такового фактически до нуля. Таким образом, ситуация патовая. Технически мы в состоянии увеличить интенсивность более чем впятеро… — щелкает переключателем, отводит рычаг до упора влево. Воображала окончательно обесцвечивается, сползает на пол, подтягивает колени к груди, съеживается, — Обратите внимание на характерную позу зародыша! Это очень показательно, подсознательная демонстрация полной беспомощности характерна для любых… Но, в сущности, в ступоре объект не представляет интереса даже как… э-э… собственно, объект. А стоит нам снизить напряжение от оптимального хотя бы на двадцать процентов… — новое движение рычага. Волосы и футболка Воображалы приобретают ярко-оранжевый цвет. Плавным и каким-то очень хищным движением она приподымается на четвереньки, мягко вскидывает голову. Глаза у нее тоже оранжевые и очень-очень злые, улыбочка неприятная. Бронестекло начинает мелко и противно дрожать, покрываясь рябью.

— Сами видите… — техник пожимает плечами и возвращает рычаг в прежнее положение. Воображала последний раз вяло оскаливается, быстро выцветая, но глаза ее уже потухли и потому выглядит это неубедительно.

— Она не идет на контакт, ни на каком уровне, мы за эти дни испробовали практически все возможности…

Техника прерывает смех. Смеется врач. Он стоит между двумя охранниками, на скуле — длинная свежая ссадина, мятый костюм в пыли, улыбка вызывающая. Обращается он персонально к Дяде Гене, остальных просто игнорируя:

— Послушайте, а в чем, собственно, проблема? Нет человека — нет проблемы, а? Так почему бы вам не попробовать ее просто…

Ромик за спиной Дяди Гены меняет позу, техник бросает на него быстрый взгляд. У Дяди Гены каменеет лицо.

Врач заходится от смеха, бьет себя по коленкам.

— Пробовали! Зуб даю — пробовали!.. А не вышло!.. не вышло, да?! Не идет на контакт, ха! Правильно, очень даже логично с военной точки зрения — если не удалось сразу пристукнуть, можно попытаться и поговорить. А не вышло — тут и про меня можно вспомнить. Я что, я — человек маленький… Можно приласкать, можно выгнать, можно обратно позвать — прибегу, обрадованный. А вот хрен! Не буду. Ясно?

Опять смеется. Дядя Гена морщится, камера переходит на обесцвеченную Воображалу — та сидит, по-прежнему равнодушно глядя прямо перед собой.

Звук удара. Смех превращается в судорожный вдох. Очень спокойный и очень отчетливый голос врача:

— А вот это вообще не довод. Даже с военной… точки зрения…

Дядя Гена морщится опять. Короткая возня. Хрип. Звук упавшего тела…

Перед огромным зеркалом горят две такие же огромные свечи. Тягучая, вязкая музыка, между свечами смутно проступает отражение танцующей Анаис. Она теперь совсем не похожа на ребенка — фигурка вполне сформировавшаяся, — но и взрослую женщину она тоже напоминает мало. Скорее она похожа на девушку-эльфа, или ожившую статуэтку из черного стекла, изящную и хрупкую. Черная ткань, тугая и лаково блестящая, затягивает ее от лодыжек до подбородка, открыты лишь кисти рук и лицо. Лицо невозмутимо, улыбка чуть снисходительна. Руки словно живут своею собственной жизнью, они похожи на бледных ночных бабочек с яркими алыми точками по краям крыльев. У них свой танец, сложный и ритмичный.

Одна из свечей падает и гаснет. Анаис продолжает танцевать. В полумраке почти незаметна ее улыбка…

Лязг замка. Воображала поднимает голову (глаза бледно-желтые, клыки, оскал).

Двое в пятнистой форме швыряют на середину камеры врача. Рубашка на нем порвана и в пятнах, пиджака нет, лицо разбито в кровь. Он остается лежать почти неподвижно, только вяло переворачивается на живот и утыкается лицом в пол. От его пальцев и щеки на белом пластике пола остаются красноватые полосы.

Некоторое время Воображала просто смотрит на него, продолжая скалиться. Потом осторожно приближается, опускается на корточки.

Вид у нее озадаченный.

Разъяренный Конти влетает в комнату, потрясая флажками морского семафора (сигнал «следую своим курсом»):

— Твои выходки?!!

Воображала (ей лет десять, приблизительно как и в больнице) хмыкает смущенно, говорит с фальшивым энтузиазмом:

— Красивые, правда?!

— Ты мне идиоткой-то не прикидывайся, — говорит Конти уже спокойнее, — Зачем?

Воображала тут же переходит в атаку:

— А чего она сама?!!! Первая!!!

— Чего — «Она сама»?! — Конти снова начинает закипать, повышает голос, — Да ее не видно и не слышно! Она вообще по сравнению с тобой…