Мужчина ее мечты - Виктория Угрюмова

Потом я никогда не думала, что меня явятся провожать столько людей. Сперва пыталась даже посчитать, сколько их там собралось, но затем махнула рукой на это безнадежное дело. Только-только пересчитаешь всех прибывших, как подтягиваются задержавшиеся и опоздавшие с новыми цветами.

Приятно было и то, что несли именно букеты, а не мрачные венки с этими жутковатыми ленточками от профкома и месткома. Букеты такие яркие, веселые, разноцветные, словно на свадьбу.

— Диковато класть такое на могилу, — отчетливо произнесла моя сокурсница своему спутнику, — но я уверена, что Лерка другого не одобрила бы.

И спутник согласно кивнул, вытирая скупую мужскую слезу.

Говорили обо мне так много и хорошо, что сложилось впечатление, что эти люди меня вовсе не знают. И привычный «тамада» над моим гробом не возвышался — его просто не пустили читать заунывный стандартный текст, за что я была особо благодарна своим друзьям.

Все это зрелище я наблюдала по видику, сидя в шикарной благоустроенной берлоге старого матерого уголовника, занимавшего какой-то там высокий пост в своей бандитской иерархии. Больше и подробнее мне никто о нем не рассказывал, да я и не стремилась услышать. Как сказал сам дядя Миша (его звали так уютно и по-домашнему — дядя Миша, и сам он, кстати, выглядел уютным и очень домашним): «Меньше будешь знать, целее будешь, голубочка».

Берлогой сие место называл сам хозяин, а вообще-то это трехэтажная вилла с роскошным садом, бассейном, подземными гаражами, мраморными каминами и — к моему величайшему удивлению — богатой библиотекой.

Дядя Миша выполнял при мне обязанности бабушки, подружки и сиделки. Есть мне ничего не хотелось, и я все больше приобретала сходство с собственным скелетом, поэтому он буквально насильно заталкивал в меня экзотические фрукты и запихивал ложками свежие овощные салаты. По его распоряжению повар каждый день изобретал все новые и новые кулинарные шедевры, а парни формата «тройной амбал» скакали козочками по рынкам и супермаркетам в поисках чего-нибудь эдакого, суперсоблазнительного.

Я плавала в огромном бассейне, прогуливалась в парке, смутно вызывавшем ассоциации с Версалем, отсыпалась в спальне, стены которой были бледно-зелеными в какие-то немыслимые розовые, желтые, голубые и сиреневые пятнышки и напоминали летний ароматный луг. На моем столе громоздились горы книг, под потолком парила огромная гроздь воздушных шаров, и вообще я могла позволить себе любую прихоть. «Дитю надо приходить в себя и учиться жить. Вкус к жизни должен появиться у человека, иначе он так мертвым до смерти и доходит», — объяснял дядя Миша свою позицию суровому и осунувшемуся Жоржу. Странно, но именно старый уголовник, а не любящий и любимый мужчина сразу догадался о том, что творится со мной. «Она же погасла изнутри. Ты глянь — у нее глаз не горит, тусклый-тусклый такой. Ей бы выплакаться, что ли, а то она себя уморит. Ее расшевелить надо». — И дядя Миша прилагал титанические усилия, чтобы воплотить свои идеи в жизнь.

Чем он был обязан Жоржу, понятия не имею. Полагаю, что у них имелись свои старые счеты, но Жоржа он уважал и обожал одновременно. И глазом не моргнул, когда меня доставили к нему прямо от дома Сергея Злотникова, и спокойно выслушал, что я там натворила. Помню, меня слегка удивило, что Жорж так спокойно ему все рассказывает. Но только слегка, потому что в принципе было все равно.

Еще в машине я, как пластинка, тупо и бесцветно изложила Георгию все известные мне факты.

— Я догадываюсь, — сказал он. — Мне Крис подбросил информацию и потребовал, чтобы я немедленно возвращался. Он так и знал, что ты влезешь в историю. Кстати, как он, держится? Я еще ни с кем не разговаривал после приезда, сразу бросился тебя искать…

— Убили, — ответила я.

И машина не то чтобы вильнула, но все же едва уловимо метнулась в сторону.

— Я знаю про японца, — продолжал Жорж, и я поразилась нежности, звучавшей в его голосе. — Я бесконечно сочувствую тебе и сделаю все, чтобы помочь.

— Его звали Уэсуги Нобунага.

— Я обязательно запомню.

Он не выговаривал мне, не кричал «что ты наделала?!», не ужасался и не возмущался. Он принял меня вместе с грузом боли, потерь и содеянного. А на это способен далеко не каждый, кто полагает, что он любит.

Глубокой ночью мы приехали в подмосковную усадьбу, и нас встретили с распростертыми объятиями, будто только и делали, что ждали поздних гостей, с нетерпением выглядывая из окошка.

Не стану приукрашивать действительность и хвастаться проницательностью: я на самом деле не знаю, что такого учудили дядя Миша и Жорж, но спустя два дня они смогли предъявить мое бездыханное тело всем заинтересованным лицам. Впрочем, особого шума моя безвременная кончина не наделала, потому что в то же самое время руководящие товарищи провожали в последний путь павшего на боевом посту, бескомпромиссного, честного, кристально чистого генерала Злотникова.

А еще «контору» потрясла крайне неприятная новость: начиналось какое-то длинное разбирательство по поводу операций, проведенных в отсутствие Железного Дровосека (все-таки выяснилось, что Жоржа за глаза называли только так). И уже сгущались над его головой тучи, потому что говорили же ему умные люди — сидеть в своей загранкомандировке и не рыпаться.

Меня старались этими проблемами не нагружать, и сведения с полей сражений я выцарапывала когтями из Жоржа и по слову выдавливала из дяди Миши. Так прошло два месяца после моих похорон, и я стала постепенно ощущать, что желание жить понемногу возвращается.

— Эх, кабы я мог отойти от дел, — вздохнул как-то дядя Миша, — удочерил бы тебя и оставил здесь насовсем. Наряжал бы, баловал бы, по миру возил. Но я тут как гребец на галере, и никуда мне не деться. А тебя, детка, я боюсь в эту воду окунать — не твое это.

Мы сидели у камина, затопленного березовыми дровами по случаю внезапного похолодания. Я куталась в пушистый шотландский плед, а ноги мне грел хозяйский ньюфаундленд Казик, по паспорту Казимир плюс еще семь или восемь труднопроизносимых имен. Как дядя Миша назначил себя моей нянькой, так Казик самовольно определился в мои собаки и довольно часто наваливался на меня своей грандиозной тушей, если не хотел, чтобы я куда-нибудь шла. Особенно пугали его мои ежедневные заплывы в бассейне. Несчастную собаку приходилось запирать от греха подальше, иначе он спасал меня от утопления не покладая лап.

— Что пес будет делать, когда ты уедешь, ума не приложу, — вздохнул дядя Миша.

— Скоро? — спросила я.

— Скоро, голубочка. Все готово. Вот завтра Жорик заедет, и проводим мы тебя. Ты только силы в кулачок собери — мне с тобой очень серьезно поговорить надо.

— Жорж со мной не поедет?

— Умная ты, — жалостливо покачал головой дядя Миша. — Тяжело тебе жить на этом свете. И легче уже никогда не станет. Но ты не отчаивайся. Не может такого быть, чтобы у Бога для тебя гостинца не припасено. Просто нужно ждать, ждать и крепко верить, что счастье еще состоится.

Я молчала и слушала. Только Казик грустно сопел у моих ног, будто понимая, о чем идет речь.

— Мы тебе паспорт сделали, документы всякие, — короче, новую жизнь. Придется тебе возвращаться в Киев и поступать в университет. Я уже обо всем договорился, устроим перевод из Москвы, со второго семестра. Тебе отучиться заново вообще ничего не стоит. А мы тебя на программиста договорились, — довольно сообщил он, — на третий курс. И зачетка отличная, ничего пересдавать не надо.

Квартирку купили. Две комнатки, не пышно, но жить можно. Денежки на первое время, пока учиться будешь, Жорик дает, не отнекивайся. Ну и скажем, куда можно устроиться подрабатывать. У дяди Миши везде свои люди: сказал им, что племяшка нужного человечка, вот и подсуетились. Даже не знают, о ком речь ведут.

И еще. Биографию свою выучи просто назубок, я там всяких фактиков поднакопал и тетю тебе нашел. Она одинокая, две пары очков носит, зовут Доротея Гавриловна. Она дальних родственников пятый год ищет, а их никого в живых не осталось. Женщина интеллигентная и, все в один голос твердят, добрейшая. Легкий бзик, правда, имеет: детективы и кулинарные книги пачками глотает, но тут уж вы споетесь. Мы с Жориком решили, тетка она ненавязчивая, а все ж тебе живая душа рядом будет.

— А паспорт?..

— Почти настоящий. Девочка умерла в больнице от рака. Красавица, просто сердце кровью обливается. Ты же не думаешь, что мы специально под тебя кого ухайдакали? — строго взглянул он на меня поверх очков. — Родных нет никого, кроме этой Доротеи. А тетка, как уже упоминалось, ничего о родне не знает. Вот мы и договорились с медперсоналом, что девочку заберем, похороним, как люди, а документы нам. И никаких тебе отметок о ее смерти.

Ваша семья из города давно уехала, даже если кто и помнил бы твоих родственников, то тебя видел еще малюткой. Теперь не узнает, если сама лишнего не сболтнешь. А ты не сболтнешь, уверен. С другой стороны, в знакомом городе жить приятней, чем на совершенной чужбине. Нет? Так что считай, что ты второй раз на свет родилась.