Риск - Дик Френсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А кажутся больше.
– На воде этого не будет. Это самые большие шлюпы, какие мы делаем в настоящее время. – Джонни повел нас вокруг одного из них, с гордостью демонстрируя изящество конструкции корпуса. – Он великолепно ведет себя в неспокойных водах. Устойчив и легок в управлении, чего и добивается большинство людей.
– Не гоночная яхта? – спросил я.
Он покачал головой.
– Это прогулочные лодки. Океанские гоночные яхты требуют специальных навыков. Наша мастерская недостаточно большая, она не рассчитана на суда такого класса. И в любом случае, мне нравятся прогулочные. Ковровое покрытие в салоне, полировка – переборки гладкие, как шелк.
Джосси медленно спустилась по бетонному наклонному полу, заглядывая в недостроенные яхты с неподдельным интересом. Я вытащил из внутреннего кармана конверт с увеличенными фотографиями и показал их Джонни: три снимка парусника и одна карточка человека, снятого не в фокусе.
– Это парусник, где меня держали похитители. Можешь сказать что-нибудь о нем по фотографиям?
Он рассматривал снимки, склонив голову набок.
– Возможно, если ты оставишь их мне. Я проверю по каталогам и поспрашиваю ребят в Каусе. Были в нем какие-нибудь отличительные особенности, которые тебе запомнились?
Я объяснил, что не имел возможности как следует разглядывать яхту, за исключением парусного отсека.
– Мне кажется, яхта совершенно новая. Или, во всяком случае, за ней хорошо ухаживают. И она отплыла из Англии где-то вечером в четверг, семнадцатого марта.
Он перетасовал снимки, чтобы посмотреть на фотографию моряка.
– Его зовут Аластер Ярдли, – сказал я. – Имя я написал на обороте.
Он родом из Бристоля и нанимался одно время палубным матросом на испытательные рейсы океанских гоночных яхт. Ярдли был шкипером этого парусника.
Он примерно наших лет.
– Как срочно тебе нужна информация?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Ладно. Позвоню знакомым парням. Если найду что-то стоящее, завтра дам тебе знать.
– Великолепно.
Он сунул снимки в конверт, взгляд его упал на Джосси.
– Скаковая кобылка, – сказал он. – Породистая.
– Нечего глазеть.
– Мне нравятся женщины в теле, дружище. С большой грудью и не слишком умные.
– Скукотища.
– Когда я прихожу домой, я хочу горячего чая и пообниматься, если есть настроение, а не препираться по поводу женского равноправия.
Я бы не возражал против Джосси, когда возвращаюсь домой, подумал я.
Девушка поднялась по цементному скату, широко шагая своими длинными ногами, и остановилась около нас.
– У меня есть одна подруга, чей приятель настойчиво приглашает ее покататься на яхте, – сказала Джосси. – Она говорит, что не против промокнуть, замерзнуть, проголодаться, натерпеться страха или помучиться морской болезнью. Но ей не хочется страдать от всего этого одновременно.
Джонни покосился в мою сторону.
– Ну, с таким приятелем ей бы ничего не угрожало. Его укачивает еще на причале.
Джосси кивнула.
– Слабак.
– Спасибо, – сказал я. – Приезжайте в гости.
Мы вышли через контору и сели в такси. Джонни помахал нам на прощание.
– Зайдем еще к каким-нибудь старым друзьям? – спросила Джосси.
– Не сегодня. Если я начну обходить тетушек, мы останемся тут навсегда. Навещаешь одну, навещай всех, чтобы никого не обидеть.
Тем не менее по просьбе Джосси мы проехали мимо пансиона, где мы когда-то жили с матерью. Вдоль всего фасада тянулась новая застекленная терраса, и на месте сада располагалась автостоянка. Кадки с цветами, маркизы от солнца и колышущаяся вывеска, гласившая "Свободные места".
– Смело, – промолвила Джосси, явно растроганная. – Вы так не считаете?
Я расплатился с таксистом, и мы пешком спустились к морю. Над головой с пронзительными криками носились чайки, и маленький белый город сладко спал после обеда на солнечном склоне холма.
– Прелестный городок, – сказала Джосси. – И я понимаю, почему вы уехали. – Казалось, она была готова лениво бродить без особой цели до конца дня, как и я.
Мы снова пересекли пролив на пароме и не спеша продолжили путь на север, остановившись на закате около паба, чтобы выпить коктейль и съесть по куску клеклого пирога со свининой. Наконец, проездив в общей сложности двенадцать часов, мы подкатили к широко раскинувшемуся, внушительному Эксвуд-хаусу.
– Вон та машина, – сказала Джосси, с неприязнью указывая на неприметную "Вольво", припаркованную чуть дальше, – принадлежит мерзкой Лиде.
Свет фонаря над входной дверью осветил недовольное лицо девушки. Я улыбнулся, и она обратила свое негодование на меня.
– Вам хорошо говорить. Вам нечего бояться, что Лида переедет в ваш дом.
– А вы можете переехать оттуда, – мягко заметил я.
– И куда же?
– В мой коттедж, например.
– Черт возьми!
– Можете тщательно осмотреть его, – продолжал я, – на предмет чистоты, сухой гнили и пауков.
Она наградила меня самым сердитым из своих взглядов.
– Дворецкий, повар и горничные?
– Шесть ливрейных лакеев и камеристка.
– Я заеду на чай и сандвичи с огурцом. Надеюсь, у вас есть сандвичи с огурцом?
– Конечно.
– Тонкие, без корочек?
– Естественно.
Я видел, что по-настоящему удивил ее. Она не знала, что ответить. Хотя было совершенно ясно, что она не собирается с восторгом падать в мои объятия. Мне многое хотелось бы ей сказать, но я не представлял как: о привязанности, утешении и о будущем.
– В следующее воскресенье, – сказала она. – В половине четвертого.
На чай.
– Я выстрою штат прислуги.
Она пожелала выйти из машины, и я обошел вокруг, чтобы открыть ей дверь. Ее глаза казались огромными.
– Вы серьезно? – спросила она.
– О, да. От вас будет зависеть... решение.
– После чая?
Я покачал головой.
– В любое время.
Выражение ее лица постепенно смягчилось, сделавшись непривычно нежным. Я поцеловал ее, потом поцеловал снова, уже увереннее.
– Думаю, мне лучше пойти домой, – растерянно пробормотала она, отворачиваясь.
– Джосси...
– Что?
Я проглотил комок в горле и покачал головой.
– Приходите на чай, – беспомощно сказал я. – Приходите на чай.
Глава 16
Еще одна ночь обошлась без тревоги незапланированных экскурсий. В понедельник утром я прибыл в контору, исполненный благих намерений хорошо поработать. Угрюмый Питер, как всегда по понедельникам, страдал от меланхолии, у Бесс были месячные, а Дебби переживала из-за ссоры со своим женихом, продавцом болтов и гаек: по моим понятиям, жизнь нашей конторы шла своим чередом.
Тревор явился в мой кабинет с отеческой заботой на лице и как будто успокоился, увидев, что сегодня я меньше похож на привидение, чем в пятницу.
– Вы все-таки отдохнул, Ро, – заметил он с облегчением.
– Я выступал на скачках и возил девушку к морю.
– Господи! Во всяком случае, это вам, кажется, пошло на пользу. Куда лучше, чем просиживать время за работой.
– Да... – сказал я. – Тревор, я заходил в контору утром в субботу, на пару часов.
Его чело вновь слегка омрачилось. Он ждал продолжения с таким видом, с каким пациент обычно ожидает услышать плохие новости от своего врача, и я почувствовал огромное сожаление, что должен сообщить их ему.
– Денби Крест, – сказал я.
– Ро... – Он развел руками, повернув ладони вниз, – красноречивый жест искреннего родительского огорчения из-за непокорного сына, который не верит старшим на слово.
– Ничего не могу поделать, – сказал я. – Знаю, что он ваш клиент и друг, но, если он незаконно присвоил пятьдесят тысяч фунтов, а вы посмотрели сквозь пальцы на воровство, это касается нас обоих. Касается этой конторы, партнерских отношений и нашего будущего. Вы обязаны это понимать. Мы не можем просто не заметить такую вещь и притвориться, что ничего не произошло.
– Ро, поверьте мне, все будет в порядке. Я покачал головой.
– Тревор, вы должны позвонить Денби Кресту и попросить прийти сюда сегодня, чтобы обсудить дальнейшие действия.
– Нет.
– Да, – безапелляционно сказал я. – Я не играю в такие игры. Я половина фирмы, и ничем незаконным она заниматься не будет.
– Вы слишком непреклонны, – в нем боролись грусть и гнев. У меня мелькнула шальная мысль, что именно эти два чувства пробуждают в вашей душе сожаление, когда вы стреляете в кролика.
– Пусть приходит к четырем часам, – сказал я.
– Вы не можете так грубо обращаться с ним.
– Последствия могут быть еще хуже, – проронил я. И хотя я говорил без всякого выражения, он прекрасно понял, что это угроза. Гнев одержал верх над грустью.
– Хорошо, Ро, – сердито сказал он. – Очень хорошо.
Он покинул мой кабинет без тени дружеского участия, с каким вошел, и меня охватило чувство одиночества и потери. Я подумал подавленно, что сам лично мог бы простить Тревору любой проступок, но закон не простит. Я жил ради закона, как по внутреннему убеждению, так и по собственному выбору.