Дневник Жеребцовой Полины - Жеребцова Полина Викторовна

Надеюсь, все обойдется, и она придет назад.

П.

28 марта 2000

Мама пришла.

Когда мне было очень плохо с сердцем, заходил Алик.

Дверь у нас сломана, и мы ее не запираем.

Он дотронулся до моей руки и сказал, что хочет прожить со мной всю свою жизнь.

Что я должна только сказать ему: «Да».

Алик хороший друг. Мне жаль, что так все получается.

Но я не люблю его.

Пусть он меня простит.

Будур.

29 марта 2000

Мне снилась соседка Тамара. Она пропала в начале зимы 2000 г. Собралась стать беженкой. Решила проведать свою дочь и новорожденную внучку в городе Ставрополе.

Обещала вернуться. И пропала бесследно. Сейчас родственники ищут и не могут нигде ее найти. Сон такой: Утро. Тамара стучит в наше открытое окно. Говорит:

— Не ищите меня! Мне от этого плохо. Я умерла.

— Хорошо, — отвечаю я.

Соседка эта однажды сильно обидела меня. Громко посмеялась, когда меня ранило осколками в ноги, и я кричала от боли.

Поэтому я не очень огорчилась во сне. Однако Тамара стала показывать мне картины, а я смотрела их, словно по телевизору.

Вот она идет по улице. Солнце. На одной стороне улицы появились собаки. А по другой стороне бежит одинокий волк. Собаки залаяли. Тамара бросила в них камень. Тогда на нее бросился волк.

Получилась неразбериха. Собаки и волк затащили Тамару в подвал.

Там деревянный пол, а под досками много воды. Вода грязная, мутная.

Мою соседку бросили в эту воду, и она стала задыхаться и тонуть.

Забыв, что нахожусь во сне, я побежала искать хоть что-то, чтобы помочь ей выбраться.

Притащила палку с крючком. Попыталась вытащить ее. Но в моем сне палка обломилась. И некто невидимый сказал:

— Помочь невозможно! Глубина более двадцати метров.

Я долго всматривалась в зеленоватую, мутную воду. И видела, как там булькают пузыри.

Проснулась в холодном поту.

А это второй сон:

Мне приснился Аладдин. Он был с длинными волосами и серьгой в одном ухе.

Во сне он вытащил из кармана бинт, улыбнулся и связал мне руки за спиной. Потом завязал рот, так что я не могла вымолвить ни слова.

И сказал:

— Все! Теперь ты моя пленница!

Продолжаю

Мама сбесилась. Пожелала мне смерти.

У нее совсем сдали нервы. Какой ужас!

Алик пришел. Твердит, что по-чеченским законом мы сочтемся законным браком, так как я уже в «семейном возрасте» — 15 лет!

Многие мои одноклассницы 13 и 14 лет еще до войны вышли замуж. Одна из них, Мила, уже ждала осенью ребенка! Я видела ее с огромным животом и тяжелыми сумками в районе рынка, а муж старше ее лет на двадцать, покуривая сигарету, вальяжно шел впереди.

Но я знаю, что счастливой не буду. Не смогу.

Потому что я в какой-то степени умерла. Алик хороший. Но это — не моя судьба.

Конечно, можно согласиться, чтобы уйти от мамы — «Злючки-Колючки».

Но, чужая любовь, если ей нет ответа, быстро надоест и оставит, лишь силу безысходности. А он не из тех людей, кто долгое время может оставаться просто другом.

Патошка.

2 апреля 2000

Все дни я болела. Приходил Алик. Помогал по хозяйству.

Алик поправил нашу входную дверь, чтобы она закрывалась.

Часть полов в углу коридора упала в подвал.

Дверные рамы лопнули. Раньше, когда мы выходили из дома, нам выбивали замок. Это было несколько раз! А ключи от двери в квартиру мы потеряли.

Теперь мы открываем свою дверь вилкой, точнее, ее ручкой или узким ножиком.

Едим траву и дергаем чеснок в брошенных садах. Денег совсем нет.

Будур.

13 апреля 2000

У меня болит горло — ангина. Я не могу кушать.

Вчера мы принесли себе кошку. Мама зовет ее Алиса, а я Лохнес. Дикий, совершенно не прирученный зверь.

Дядя Валера из среднего подъезда ходил в заброшенные сады, не побоявшись мин и растяжек. Всем женщинам двора принес цветы. И мне. Мой букет — нарциссы и гиацинты.

Сказал: «Для юной леди!» — и ушел.

Ходим с мамой за гуманитарной кашей. Это очень далеко, район «Катаямы». Каша — наша единственная еда. Иногда удается схитрить, взять чуть больше. Тогда мы делимся с дядей Валерой и сами едим не один, а два раза в день. Все старики из домов рядом, просят:

- Мне принеси поесть, я голоден!

-  И мне!

Очереди при раздаче огромные. Возле окошка, где дают еду, — давка. Многим людям становится плохо. Те граждане, что питались нормально в беженцах, физически сильнее. Они более наглые и лезут без очереди.

Алик не разговаривает. Кивнет нам издалека, и все. Мы не ссорились.

— Опустился до веселой компании, где все можно. Выпивает! — сообщили все знающие соседки из дома напротив.

Эти дни я много думаю о себе. Какая я? Вспоминаю Аладдина.

Я всегда буду вспоминать его. Даже в старости, если она наступит.

Однажды грянул взрыв под нашим окном, огонь и ветер ворвались в комнату, Аладдин, прикрыв меня собой, пошутил: «Я думал: нас уже отправили в Рай!»

А потом нас разлучила война.

Мне, самой еще подростку, хотелось иметь семью, детей. Война режет по живому, без анестезии, из моей жизни ушли друзья по школе, соседи и те, с кем я дружила.

Я стала «здесь» чужая, но и «там» — не своя. Одни меня не любят — мать русская. Другие сторонятся — у отца родня чеченцы.

Брат мой названый, друг мой Аладдин, я люблю тебя!