Мужей много не бывает - Адель Паркс

— Ну так как тебе вечер? — спрашиваю я в третий раз.

— Неплохо.

— И только?

— Да. Неплохо.

Я сбит с толку. Обычно после вечеринки ей требуется целая вечность для того, чтобы успокоиться. Она долго болтает о том, кто что сказал, кто в чем пришел и понравилась ли гостям наша еда. Ведь правда же, пудинг был вкусный? Разве у нас не замечательные друзья? И разве мы не самая счастливая пара в мире? Я полагал, что сегодня она устроит мне допрос с пристрастием на предмет того, что я думаю о Стиви, затем проведет систематизацию своих собственных впечатлений и в заключение сделает железный вывод относительно жизнеспособности их с Лаурой отношений. Я даже уже отрепетировал свою речь, так как Белла часто пилит меня за то, что я, по ее мнению, недостаточно заинтересован в предмете. Мне слегка обидно лишаться возможности озвучить свои мысли по этому поводу.

— Замечательный ужин, любовь моя, — говорю я, имея целью придать начальный импульс разговору.

— Спасибо.

— Жаль, что Стиви не понравились устрицы.

— Да. Перевод ценного продукта.

— Приятный парень, ты не находишь? Тишина.

— Разве что излишне скромный — или, может, он просто нервничал?

— С чего ему было нервничать? — вскидывается Белла.

— Ну, встреча со старыми друзьями новой девушки — это всегда нелегкое предприятие. Мы все стремимся оберегать Лауру. Это, наверное, сильно напоминает процедуру знакомства с родителями невесты.

Белла фыркает.

— А тебе он понравился? — продолжаю я.

— Не знаю. Я почти с ним не говорила.

— Он упомянул, что учился в университете в Шотландии. Ты, случайно, не…

— В Шотландии целая куча университетов. С чего ты взял, что он учился в моем?

— Белла, я знаю, что Шотландия — это обширная территория, а не горная деревушка. Я просто хотел спросить, не знаешь ли ты, случайно, в каком именно университете он учился.

Беллу очень болезненно относится к английскому высокомерию по отношению ко всему шотландскому, и ее раздражает общепринятое среди лондонцев мнение, что раз в Шотландии мало больших городов, то там все друг друга знают. Я увожу разговор от больной темы:

— Он здорово выглядит.

— Разве?

— Ну брось, неужели ты не заметила? — Я игриво сжимаю ладонью ее ягодицу. Я ничего не имею против того, чтобы она смотрела на красивых мужчин, а она в свою очередь не обижается, когда я обращаю внимание на привлекательных женщин. Мы состоим в браке, но это означает, что мы пара, а не что у нас нет глаз. — Вот Лаура точно считает его очень сексапильным мужчиной. Она от него без ума.

— Только это и имеет значение.

Белла по-прежнему лежит ко мне спиной и, несмотря на мои усилия, не желает завязывать настоящий разговор. Я мог бы прямо спросить, что у нее не так, но я знаю, что единственное, чего я смогу добиться с помощью прямого противостояния, — это что Белла окончательно замкнется в себе. Поэтому вместо лобовой атаки я совершаю обходной маневр:

— Интересно, он играет в гольф?

— Нет, не играет.

— Откуда ты знаешь?

— Я… не знаю. Я предполагаю. Он просто не похож на того, кто играет в гольф.

— Но ведь он некоторое время жил в Шотландии, поэтому более чем вероятно, что он все же играет. Я попробую пригласить его на партию к себе в клуб.

— Зачем?

— Чтобы показать свое дружеское расположение к нему. Как-нибудь в субботу вы с Лаурой могли бы отправиться по магазинам — как раньше, — а мы со Стиви обошли бы лунки.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему?

— Возможно, у них это ненадолго.

— Ну, если так, то мое сердце не будет разбито, если я потеряю нового партнера по гольфу; а если нет, то было бы неплохо сойтись с ним поближе.

— Хватит, Филип! — Белла рывком поворачивается ко мне. — Хватит об этом! Ее лицо, обычно такое спокойное, сочится раздражением.

— И чего ты его так невзлюбила? — спрашиваю я.

— Я его не невзлюбила. — Белла опирается на меня и выключает лампу, стоящую на столике у кровати. — У меня болит голова. И сейчас я бы хотела просто уснуть.

Лежа в темноте, я считаю на пальцах, сколько дней ей осталось до начала месячных. Еще ни разу за всю нашу совместную жизнь я не наблюдал у нее такого сильного приступа предменструального синдрома.

22. ЛЮБИ МЕНЯ НЕЖНО

Мы со Стиви сажаем Амели в такси, притормозившее у тротуара, а сами через несколько минут останавливаем следующее. Мы молча сидим в темном салоне, и я понимаю, что вечер не удался, — хотя не смогла бы сказать, почему не удался. Белла очень постаралась, тут ничего не скажешь. Ужин был великолепен, так же как свежие цветы и ее новое платье. Может, как раз из-за этого возникло напряжение. Стиви, наверное, подумал, что мои друзья принадлежат к высшему свету. Лучше бы она сделала рыбу с картофелем фри или вообще заказала еду в торгующем навынос индийском ресторане. Не хочу показаться неблагодарной, но, когда она начинает всерьез играть в хозяйку дома, это редко добавляет вечеру непринужденности.

Амели тоже была на себя не похожа. В последнее время она была просто лапочкой по отношению ко мне, но между ней и Беллой явно возникли какие-то трения. Дважды за вечер Белла отпускала серьезные шпильки в адрес Амели, а Амели нудила и придиралась к Белле по мелочам. А обычно их водой не разольешь. Только Филип был, как обычно, приветливым, добродушным и спокойным.

Я искоса смотрю на Стиви и мысленно вздыхаю. Вот что хуже всего. Ясно, что Стиви это мероприятие не очень понравилось. Он слишком много пил и весь вечер отделывался односложными ответами. Мне жаль, что он так по-настоящему и не пообщался с моими друзьями, и я злюсь на него за то, что он не захотел понять, что Белла старалась изо всех сил. Разве он не мог проявить чуть больше восприимчивости? Разве он не мог рассказать анекдот или смешной случай и таким образом склонить всех присутствующих к более непринужденному общению?

Он прислонился лбом к окну и зачарованно смотрит, как огни Лондона проносятся мимо. Интересно, что он сейчас чувствует: скуку, усталость или недовольство? Было бы правильнее, если бы я сейчас обращала на него меньше внимания. Мне следовало бы взять себя в руки и заставить себя быть спокойной, хладнокровной и невозмутимой до равнодушия. Но с другой стороны, мне уже поздно изображать из себя деревяшку. Я с ним переспала. Прошлой ночью я кричала и стонала так громко, что могла и мертвого разбудить, — и в этом не было ни капли актерской игры. Вряд ли мне сейчас была бы по размеру маска безразличия.

Я так долго ждала этого первого поцелуя в губы. С того момента, как он поцеловал меня в щеку на станции «Хаммерсмит», — и еще тридцать лет до этого. Поцелуй может означать так много — или вообще ничего. У меня в голове не укладывается, какие они все разные. С помощью поцелуя можно поздороваться или попрощаться. Поцелуй может стать символом верности или предательства. Нежный поцелуй на станции «Хаммерсмит» — прикосновение губ Стиви и тихий мягкий «чмок» — был так болезненно неоднозначен. Может быть, я чудовищно переоценила его, — ведь не исключено, что Стиви каждой раздает такие поцелуи направо и налево? Или он открыл новую страницу в моей личной жизни? Три следующие недели этот «чмок» не шел у меня из головы и запускал остановившееся сердце всякий раз, когда я боялась, что наши отношения никогда не выйдут за рамки того, что описывается убийственной эпитафией: «Просто хорошие друзья». Но в пятницу, когда наши губы наконец соединились, тихий «чмок» был сметен совершенно однозначным напором долгого и страстного поцелуя.