Историк - Стас Северский

— Разве разные?

— Без ума ты не возьмешь знаний, даже если бы тебе их и дали, а с умом ты возьмешь их, даже если бы тебе их и вовсе не дали. Ты не глуп, Ханс. Ты недолго будешь учиться на своих ошибках — ты способен учиться на — чужих.

Я остановил изумленный взгляд на его отражении в замутненном жаром зеркале, но он отвернулся, светя мне в глаза погонами, погасившими его опознавательные знаки…

— Вы действительно так считаете?..

— Ты думаешь, что мы умнее тебя, но это не так. Просто нашу глупость прячут знания и порядок.

Я обернулся к нему — к этому гордому офицеру, стоящему так твердо и прямо, блистая всем, что только может блистать…

— Но вы же строите крепости, в которых создаете людей… и зверей… и весь этот мир…

— А ты знаешь, из-за чего мы этот мир — строим?

— Нет, капитан.

— Из-за того, что мы его — разрушили.

Я было открыл рот, собираясь спросить… Но вспомнил, что офицеру открыта моя ментальная линия… Я вспомнил про ментальную линию, но забыл, что собирался спросить… И я ничего не спросил, а стал рассматривать в зеркале свое незнакомое отражение — я давно не видел свое отражение, особенно — такое чистое… Теперь и моя форма мне подстать — отчищенная и отглаженная… Но я отпрянул от замутненного зеркала, когда из него на меня сверкнули хищные глаза Олафа…

— Ханс, ты что сделал?!

Я, оторопев, повернулся к нему…

— А что я такого сделал?.. Я просто отчистился от этой коросты — от засохшей звериной крови и копоти костра…

— Нам нельзя делать это средствами системы, Ханс!

— Но другими средствами этого вообще нельзя сделать… Другими способами этого просто не отчистить, Олаф…

— Мы привыкли к холоду, голоду и грязи!

— Я не привык, Олаф…

— Ты жив — значит, привык! Нам нельзя привыкать к теплу, чистоте и обильной еде! Это ослабит нас. Это погубит нас, Ханс!

— Олаф, но так жить хорошо — сытым, согретым…

— Так жить нельзя! Начнешь жить так — не сможешь жить иначе!

— Но я не хочу жить иначе, Олаф…

— Хочешь или нет — придется!

— Фламмер сделает так, что не придется, — теперь мы с ним, а он все наладит…

— Ханс, сейчас мы сильны, мы можем жить везде и всегда! Нам нельзя ослабнуть! Тогда мы сможем жить только здесь, только сейчас!

— Мы всегда и везде так живем — у нас всегда и везде есть только «здесь» и «сейчас»…

— Но у нас есть силы идти дальше, идти вперед! А выберем мы такую жизнь — мы ослабнем! Нам не хватит сил идти в будущее! Нам не нужно все это, Ханс! Мы не зависим от этих вещей, как солдаты системы! Мы так выносливы, что свободны!

— Олаф, свобода для нас стала рабством — мы не отходим от нее ни на шаг, будто мы у нее на цепи…

— Ханс, свобода не безгранична. Быть свободным — не значит делать все, что в голову придет. Это значит — принимать осмысленные решения и действовать, исходя из них. Ханс, все имеет цену у смерти, и нам нельзя прогадать, торгуясь с ней. За такую жизнь ты заплатишь ей своей силой. А отдав ей силу, мы отдадим ей жизнь! Наши силы надежны, Ханс, — только на них мы можем полагаться уверенно! На чужие силы рассчитывать нельзя!

— Олаф, но солдаты системы не слабее нас, хоть они не тощие и не промерзшие, как мы…

— Это все только видимость силы!

— Какая ж видимость…

— Это не настоящая сила, Ханс! Солдаты системы не выдержат суточного перехода через снежную пустыню, когда у их техники кончится энергия! Они будут задыхаться и выбиваться из сил, когда мы будем идти и идти! Никакие тренировки в просторных залах не заменят перехода по снежной пустыне! Этот выхоленный офицер не протянет без нас и суток, пока не станет таким же тощим и промерзшим, как мы! Пока у него не останется одной только чистой силы без этой видимости, которую он тащит лишним грузом!

— Олаф, ты не сердись, но мы становимся сильней, когда хорошо едим.

— Я ж сказал, что это видимая мощь! Ее хватает лишь на короткий рывок! Солдаты системы сильны только с отрядом, только с оружием! А мы! Мы и с одними клинками способны разбить их отряд — перебить их солдат, разъединенных буранами, обезоруженных излученным злом снежных зверей! Только нас северные ветры не собьют с ног! Только наши клинки не подведут нас при столкновении со снежным зверем!

— Но борьба с холодом и сражения на ножах забирают у нас силы… Я просто устал и хочу передохнуть…

— Нельзя! Терпи меньшее зло — тогда будешь в состоянии сразиться с большем!

Фламмер, все это время сурово молчавший, подтвердил кивком слова Олафа… Мы же не отключили его ментальных линий, и он все слышал… Мне от этого стало страшно, но он только помрачнел…

— Он, в общем, прав, Ханс, — во всем. Только он чересчур категоричен.

— Но я хочу стать таким, как вы…

— Скоро я стану таким, как вы с Олафом, Ханс, и тебе не придется стараться уподобиться мне.

— Но вы же не хотите этого?

— Ханс, я достаточно прошел, чтобы осознавать и контролировать желания. Мы не можем получить всего сразу. Получая одно, мы лишаемся другого.

— Но как же так… Ведь можно просто и хорошо жить…

— Просто и хорошо — нельзя. Нам приходится выбирать что-то одно.

Я, опешив, повернулся к нему, потом — к Олафу…

— Олаф… Но мне нравится горячая вода и еда, я давно хотел…

— Нет, Ханс, я тебе и мечтать об этом не позволю. Это пагубные мечты. Я взял все, что нужно. Пошли.

Я было совсем расстроился, что нам придется так скоро уйти, но не успел — Фламмер, настойчиво обхватив мое плечо, спокойно отстранил Олафа. Офицер повел меня через высокие коридоры в светлые залы, и Олаф, сверкая глазами зверя, затаившего зло, пошел следом… Он пугает меня, но Фламмер не обращает на него внимания…

— Постойте, капитан…

— Идем, я покажу тебе мозг, управляющий этим объектом.

— Он сейчас отключен?..

— Да, Ханс. Я не стану его подключать. Только возьму его память, хранящую нужные мне данные.

— Возьмете его память?..

— Да, Ханс. Я сделаю копию. Так, чтобы об этом не узнали. Тогда я рассчитаю схемы пересечений с разведтехникой системы.

Я такому счастью и поверить не могу… Жаль только, что Олаф затмевает свет темнеющей злобой, как грозовые тучи перекрывают солнечные лучи…

Как только Фламмер, занятый мозгом объекта, отпустил меня, меня схватил Олаф…

— Идем скорее, Ханс. Идем со мной.

— Нет, Олаф, он еще не закончил…

— Ханс, ты что, не понял? Теперь ты его пленный. Теперь мы оба — его пленные.

— Нет, Олаф… Просто, он… Он просто…

— Соображай же, Ханс.

— Олаф, а ты чего ждал?.. Ты на него нападаешь, он — защищается…

— Он защищается, закрываясь тобой, как щитом.

— А что ему еще делать?..

— Это бесчестно, Ханс.

— Наоборот — благородно… Он не хочет пускать в ход ножи и старается обойтись щитом… Фламмер не хочет твоей смерти, Олаф, он хочет только твоего повиновения… Ты себя сам сдержать не можешь, приходится ему тебя сдерживать…

— Дурак ты.

— А он сказал, что я не дурак.

Олаф запустил руки в рассыпанные по плечам волосы, собирая их в длинный хвост… Теперь исподлобья на меня взирает — Зверь… Он хватает меня и тащит прочь, хоть я и сопротивляюсь…

— Олаф, оставь меня…

— Я убью его.

— Олаф, но ведь с ним мы не будем голодать… С ним нас не найдут «вороны» системы… Тебе нужно только подчиниться ему…

— Я не подчинюсь ему, Ханс.

— Перестань, Олаф… Он хороший командир… Он делает все, что нам нужно… Просто, он еще не все наши правила знает… Он не знает, что он свободен только от правил системы, что у нас тоже есть правила, что их надо соблюдать так же жестко… Ты же ему не объяснил…

Олаф вдруг остановился, отпустив меня…

— Он прав, ты не дурак. И ты прав, я ему правил не объяснил.

— От этого он и поступает периодами так, что нам его поступки не ясны… А вообще посмотри, как он нас выручил…

— Верно, Ханс. Я дам ему время утвердиться, и мы посмотрим, как он этим временем воспользуется. Я не стану усложнять ему задачу, и мы увидим, как он оправдает наши надежды. Справится — станет нашим командиром.

Запись № 10

Олаф упорно считает, что очищает нас только снег, а кормит только кровь снежных зверей. Так что мне от него неслабо влетело за чистку без учета его правил. Олаф хранит им верность всегда и везде — для него они и в мыслях неотступны. Он не оденет чистой формы, не острижет волос, не станет спать в постели и есть вилкой из тарелки, хоть сули блага, которых свет не видал, хоть угрожай неведомыми ужасами. Я это понял и теперь его не трогаю, старясь не нарушать его строгого наказа. Но отчаянным пирам он не противится, с радостью терзая яства ножами и швыряя кости крысам. Он утверждает, что это нам не навредит. И правда, такой пир нас никак не разнежит… А наоборот — закалит… Это не так просто — пировать, как мы… Такой пир еще выдержать надо… А пируем мы уже…