Иисус из Назарета - Йозеф Ратцингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом контексте и раскрывается неожиданным образом связь с притчей о сеятеле, к которой евангелисты отнесли данные слова Иисуса. Прежде всего следует обратить внимание на то, какое значение образ семени имеет в послании Иисуса в целом. Время Иисуса, время апостолов — это время сеяния, разбрасывания семян. Царство Божие наличествует в виде семени. Семя — это, в сущности, что-то очень маленькое. Его можно и не заметить. Горчичное зерно — символ Царства Божия — самое мелкое из всех зерен, и все же оно несет в себе целое дерево. Семя — это зародыш будущего, это будущее в настоящем. Оно несет в себе грядущее, которое хотя и сокрыто, но уже наличествует. Оно — исполнение обетования. Господь обобщил все притчи о семени в Своей речи в день Входа в Иерусалим, раскрыв их смысл: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12:24). Он Сам — горчичное зерно. Его Крест — тот самый путь, что ведет от немногих ко многим, ко всем: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин 12:32).
Крушение пророков, Его крушение предстают теперь в ином свете. Это и есть путь к тому, чтобы «они обратились и Бог им простил». Это и есть способ открыть всем глаза и уши. При Кресте обнажается смысл всех притч. В прощальных словах Господь говорит: «Доселе Я говорил вам притчами; но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце» (Ин 16:25). Это значит, что все притчи заключают сокровенный рассказ о тайне Креста; они не только рассказывают о Кресте — они сами являются частью Крестного пути. Именно потому, что сквозь их покров пробивается свет Божественной тайны Иисуса, они вызывают неприятие окружающих. И всякий раз, когда их потаенный смысл раскрывается во всей неприкрытой полноте, как это происходит в притче о злых виноградарях (Мк 12:1—12), они становятся вехами на пути ко Кресту. В притчах Иисус не только сеятель, Который разбрасывает семя Слова Божия, но и Сам предстает как семя, которое падает в землю, дабы умереть, а потом взойти и принести плоды,
Это внушающее тревогу объяснение Иисусом смысла Его притч позволяет проникнуть в самую глубь их значения, только если мы — как того и требует существо Слова Божия, закрепленного в Священном Писании, — будем читать Библию, и особенно Евангелия, как единое целое, содержащее в себе, при всей исторической многослойности, внутренне связанное послание. То объяснение смысла притч, которое мы вычленили изнутри, опираясь только на Библию, носит сугубо теологический характер, но, может быть, теперь имело бы смысл посмотреть на притчи с чисто человеческой точки зрения. Что такое, собственно говоря, притча? Чего добивается тот, кто ее рассказывает?
Мы знаем, что всякий воспитатель, всякий учитель, который хочет довести до сознания своих подопечных новые сведения, нередко прибегает к помощи тех или иных примеров, к помощи притч. Приводя пример, он обращает мысль своих слушателей в сторону некоей действительности, остававшейся до того момента вне поля их зрения. Он хочет показать, что в некоей части действительности, уже освоенной их опытом, присутствует нечто, до сих пор ускользавшее от их восприятия. Посредством примера, иносказания, притчи он делает далекое — близким; притча становится «мостом», помогающим подойти к доселе неведомому. При этом речь идет о встречном движении. С одной стороны, притча приближает к слушателю, вовлеченному в совместное размышление, то, что находилось от него далеко. С другой стороны, слушатель за счет этого сам начинает двигаться по указанному пути. Внутренняя динамика притчи, ее способность выходить и выводить за пределы избранного образа словно бы приглашает довериться этому движению и попытаться выйти за пределы собственного горизонта, дабы открыть для себя нечто новое и научиться его понимать. Это означает, однако, что притча требует усилий от обучаемого, которому не просто преподносится что-то готовое, но от которого одновременно требуется, чтобы он сам воспринял заложенный в притче импульс и подчинился ему. И здесь возникает проблема: ведь человек может оказаться не способен распознать этот импульс и подчиниться ему. Может оказаться и так — особенно если речь идет о притчах, затрагивающих самую суть человеческого бытия и побуждающих к внутренним переменам, — что человек воспротивится и не захочет двигаться в нужном направлении.
Тем самым мы снова вернулись к словам Господа о тех, кто смотрит и не видит, кто слышит и не слышит. Иисус ведь не для того говорит с нами, чтобы поведать о каких-то абстрактных истинах, не имеющих к нам ни малейшего отношения. Он должен привести нас к тайне Бога — к свету, который нестерпимо ярок для наших глаз и от которого поэтому мы стремимся уклониться. Для того чтобы сделать этот свет доступным для нас, Он показывает нам проблески Божественного света в разных явлениях этого мира и в реальности нашей повседневной жизни. Через обыденное, повседневное Он хочет показать нам начало всех вещей и тем самым указать верное направление, в котором мы должны двигаться в обыденной жизни, чтобы не сбиться с пути. Он показывает нам Бога, но не абстрактного, а деятельного, Того, Который вступает в нашу жизнь с намерением взять нас за руку. Он показывает нам, проникая сквозь покров повседневности, кто мы есть и что нам сообразно этому следует делать. Он открывает нам непростую истину, которая не только и не столько обогащает нас новым знанием, сколько полностью меняет нашу жизнь. Эта истина дарует нам знание: Бог на пути к тебе. Но она же накладывает и обязательства: верь и во всем руководствуйся верой. Подобное требование, однако, может натолкнуться на отказ подчиниться ему, и притчи здесь могут оказаться бессильны: им недостанет убедительности.
Для обоснования отказа могут быть приведены тысячи разумных доводов, и они приводились — и современниками Иисуса, и потом, всеми последующими поколениями, и сейчас — сейчас, пожалуй, больше, чем когда бы то ни было. Ибо мы выработали такое понятие реальности, которое исключает незримое присутствие Бога в действительной жизни. Действительным, реальным считается лишь то, что можно подтвердить опытным путем. Но Бог не допускает над собой экспериментов. Именно это Он ставит в упрек поколению тех, кто странствовал по пустыне, «где искушали Меня отцы ваши, испытывали Меня [пытались учинить надо мной эксперимент. — Й.Р.] и видели дело Мое» (Пс 94:9). Бог, стало быть, не может ни в чем «просвечивать», говорит нам современное понимание реальности. И следовательно, то требование, которое Он нам предъявляет, не может быть принято ни при каких условиях; признать Его Богом, верить в Него и жить в соответствии с этим требованием представляется совершенно неисполнимой задачей. В такой ситуации притчи и в самом деле могут привести к «не-видению» и непониманию, к «огрублению сердца».
В действительности же притчи являются не чем иным, как средством выражения тайного присутствия Бога в мире и того, что познание Бога требует всего человека целиком, что познание Бога — это познание, охватывающее собою всю жизнь; познание, которое невозможно без «обращения». Ибо в мире, отмеченном печатью греха, центр тяжести, ось гравитации нашей жизни держится исключительно на «я» и безличном «они», на двух составляющих, которые необходимо заменить, сместив центр тяжести в сторону новой любви, способной создать для нас другое гравитационное поле, дабы мы смогли начать новую жизнь. Познание Бога, таким образом, невозможно без даруемой зримой любви Бога; но ведь всякий дар дается для того, чтобы быть принятым. И в этом смысле притчи выражают самую суть послания Иисуса, вбирая в себя и тайну Креста.
2. ТРИ ВЕЛИКИЕ ПРИТЧИ ЕВАНГЕЛИЯ ОТ ЛУКИДаже если бы я задумал разобрать только основные притчи Иисуса, мне бы не хватило места в книге. Вот почему я позволю себе ограничиться тремя великими притчами из Евангелия от Луки, красота и глубина которых и по сей день продолжает волновать многих, даже неверующих людей: это история о самарянине, притча о двух братьях и рассказ о богаче и бедном Лазаре.
Притча о милосердном самарянине (Лк 10:25–37)В истории о милосердном самарянине речь идет о главном для человека вопросе. Этот вопрос задает Господу «законник», то есть ученый, мастер экзегезы: «Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» (Лк 10:25). Лука добавляет при этом, что ученый задал свой вопрос, чтобы испытать Иисуса. Спрашивающий, будучи законником, сам знает, какой ответ дает Библия, но хочет посмотреть, что скажет этот неведомый пророк, судя по всему не изучавший Библию. Господь же отсылает ученого к Священному Писанию, которое тому хорошо известно, и побуждает его, таким образом, самого ответить на поставленный вопрос. Ученый дает совершенно точный ответ, опираясь на Второзаконие (Втор 6:5) и Третью книгу пророка Моисея (Лев 19:18): «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя» (Лк 10:27). Иисус в своих проповедях не говорит по данному вопросу ничего такого, чего не было бы уже сказано в Торе, весь смысл которой сосредоточен в этой двойной заповеди. Тогда ученый муж, который сам прекрасно знает ответ, начинает оправдываться: Священное Писание, конечно, непререкаемо, но как применять его на практике, все же не вполне ясно, и потому возникают вопросы, относительно которых в школе (и в жизни) ведутся споры.