Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1 - Александр Шульгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В описываемом случае первым (и активным) наркотиком, который я принял, был МДОХ[30], а роль «перевозочного» выполнял МДА. В глубине души я всегда подозревал, что эти два вещества в процессе метаболизма в теле человека могут каким-то образом соединяться, потому что по своему действию и по своей структуре они очень похожи. Единственное, что их отличало между собой, - атом кислорода. Но структура этих веществ была такова, что этот атом кислорода без особых трудностей добавлялся (или удалялся) при обычном процессе биотрансформации.
Итак, в два часа пополудни я принял сто миллиграммов МДОХ и записал по времени свои ощущения, типичные для этого наркотика. Позже, если быть точным - в полпятого, когда воздействие препарата стало уменьшаться, я принял такую же дозу МДА. Почувствуют ли они присутствие друг друга? Окажется ли МДА достаточно похожим для того, чтобы действовать как дополнение МДОХ и заставить его вновь оказывать начавшее угасать воздействие? Или первый препарат проявит упорство, что сделает МДА относительно неэффективным? Или, раз уж на то пошло, воздействие усилится, и, возможно, это будет означать некую синергию?
Эффект значительно дополнился. После истечения обычного промежутка времени, который проходит до начала воздействия(для МДА этот промежуток равняется примерно получасу), я отметил, что у меня по телу пошли мурашки и появились признаки перехода в окаменевшее состояние. Я испытывал ожидаемый набор физических проявлений воздействия обоих наркотических веществ - мои зубы сжались, а глаза произвольно подергивались. Отсюда было недалеко и до нистагма[31]. Угол наклона моего почерка резко увеличился, а моторная координация ухудшилась, и правильно попадать по клавишам пианино я был уже не в состоянии.
Прошел еще час, и я почувствовал, что время замедлилось и я могу проделывать фокусы со зрительными образами. Я мог придать человеческие формы фигурам, которые образовывались благодаря игре светотени, отбрасываемой лучами заходящего солнца (они пробивались сквозь листья деревьев).
К семи часам вечера я дошел до уровня плюс один, а к восьми часам, по сути дела, уже пришел в себя. От постоянного стискивания зубов у меня порядком ныли челюсти, а психика изрядно притомилась от всех переживаний, выпавших на мою долю в течение дня. Наступил тот редкий момент, когда я решил покурить чуть-чуть марихуаны, чтобы предотвратить стресс. Я выкурил двести миллиграммов подаренного мне образца марихуаны, который валялся у меня без дела вот уже пару лет. На часах было пятнадцать минут девятого, а то, что случилось потом, было просто невероятно.
В восемь двадцать восемь (через тринадцать минут после того, как я покурил травку) я почувствовал первые признаки действия марихуаны. Для меня этот срок был обычным. За этим первым сигналом на меня стали накатывать волны ощущений. Каждая из них сопровождалась растущим чувством замедления времени. Было совершенно непонятно, как волны распространялись так равномерно и через одинаковые промежутки времени. Посмотрев на секундную стрелку, я заметил, что волны должны сходиться друг с другом все ближе и ближе. Это впечатление возникло у меня благодаря тому, что секундная стрелка на часах двигалась еще медленнее, чем волны.
Запись, сделанная мной в восемь часов тридцать одну минуту, свидетельствовала, что для меня произошло значительное субъективное изменение хода времени, несоразмерное со временем, которое показывают часы. Однако звучавшая по радио музыка не претерпела для меня никаких искажений.
Следующий «приступ» случился у меня через пару недель -в восемь тридцать пять. Я ощутил, как очередная волна замедления времени обрушилась на меня. А после того, как секундная стрелка снова обежала циферблат и стало тридцать шесть минут девятого, пришла еще одна волна.
Страх стал охватывать меня.
В каком состоянии находилось мое тело? Я пытался измерить у себя пульс, но делать это просто смешно, когда между ударами сердца проходит целая вечность. Ты теряешь след одного удара к тому моменту, когда думаешь, что уловил следующий. А на самом деле пульс бьется где-то поблизости и его чертовски трудно сосчитать. Сколько было ударов - два, три или один? Я заметил, что проходило три удара за то время, пока секундная стрелка передвигалась от одного деления к другому, так что, может быть, пульс у меня был 180. А может, и нет. У меня не было возможности точно определить его.
Часы показывали восемь тридцать восемь, и разумом я понимал, что прошло всего лишь двадцать пять минут с той поры, когда я почувствовал первые признаки воздействия марихуаны. Но мне казалось, что лучше было бы сказать, что пролетело двадцать пять дней. Я поднялся и пошел к пианино с намерением сыграть отрывок из Первого ноктюрна Шопена. Движения моих пальцев были несколько замедленны, но ноты я брал абсолютно верные. Я задумался над одной вещью. Если секунда длится так долго, то почему звучание басов при большем количестве звуковых колебаний, приходящихся на одну секунду, не кажется выше? Могло ли случиться так, что слуховые рецепторы в моем ухе тоже стали медленней воспринимать внешние звуки, поэтому музыка звучала для меня синхронно с тем, как я ее играл? В этом не было ни малейшего смысла.
Я оставил в покое пианино и вернулся к дивану и часам. Несмотря на то, что играл я довольно приличное время, часы показывали всего лишь восемь сорок одну. Мне пришло в голову, что я настолько далеко вышел за пределы состояния плюс три, что показателей, подходящих для описания моего состояния, уже не было. Я не могу использовать показатель плюс четыре, потому что он обозначает другое состояние, отличное от психоделического опьянения. Поэтому давайте остановимся на плюс 3,7. Я вновь попробовал измерить свой пульс. На этот раз вообще не было ничего слышно - либо сердце перестало биться (не это ли и происходит при полной остановке времени?), либо громыхавшие удары были настолько разрозненны, что их было невозможно зафиксировать. Но тогда почему все-таки пианино звучало как прежде, а сердце билось так странно? Должен был я позвать на помощь?
На часах было восемь пятьдесят три, когда я проделал многомильный путь по дому, добрался до столовой, где был телефон, и набрал номер телефона своего друга Джорджа Клоуза. Смятение и ужас охватили меня, стоило мне понять, что аппарат не работает. Из телефонной трубки не доносилось ни звука. Я начал взглядом обшаривать комнату в поисках какого-нибудь предмета, который успокоил бы поднимающуюся во мне панику. Я точно и не знал, что ищу, - что-нибудь такое, что подсказало бы мне, что теперь делать. Я был навсегда заключен в доме. Раз уж у меня уходило столько времени для перехода из одной комнаты в другую, я знал, что никогда не смог бы добраться до машины, а тем более самостоятельно вести ее! Вот это были бы удивительнейшие переживания - сесть за руль с таким представлением о времени! Конечно, я не собирался проверять это на собственной шкуре.
