Иметь и не иметь - Эрнест Миллер Хемингуэй

— Вот то-то и есть, — сказал Рыжий. — То-то и есть, приятель. Где она?

— Он не знает, где она, — сказал второй ветеран.

— Мало того, — сказал Рыжий. — Я не знаю, где я ее последний раз видел.

— Он даже не знает, в какой она стране.

— Но послушайте, приятель, — сказал Рыжий. — Где бы она ни была, эта девчонка мне верна.

— Это святая истина, — сказал второй ветеран. — Можешь голову прозакладывать, что это так.

— Иногда, — сказал Рыжий, — я думаю, что, может быть, она — Джинджер Роджерс и снимается теперь в кино.

— Что ж, может быть, — сказал второй.

— Потом опять мне кажется, что она сидит смирно дома и дожидается меня.

— Поддерживает огонь в домашнем очаге, — сказал второй.

— Вот, вот, — сказал Рыжий. — Она самая славная маленькая женка на свете.

— Слушайте, — сказал второй ветеран. — Моя старуха тоже ничего.

— Правильно.

— Она умерла, — сказал второй ветеран. — Не будем о ней говорить.

— А вы женаты, приятель? — спросил Рыжий Ричарда Гордона.

— Как же, — ответил тот.

У другого конца стойки, человека через четыре от него, виднелось красное лицо, голубые глаза и рыжеватые, мокрые от пива усы профессора Мак-Уолси. Профессор Мак-Уолси смотрел прямо перед собой, и Ричард Гордон видел, как он допил свой стакан и, выпятив нижнюю губу, обсосал пену с усов. Он заметил, какие ярко-голубые у него глаза.

Глядя на него, Ричард Гордон почувствовал неприятное стеснение в груди. И в первый раз он понял, что чувствует мужчина, когда он смотрит на другого мужчину, к которому уходит его жена.

— Что с вами, приятель? — спросил рыжий ветеран.

— Ничего.

— Вам нехорошо. Я вижу, вам совсем плохо.

— Нет, — сказал Ричард Гордон.

— Можно подумать, что вы увидели привидение.

— Видите вон того, с усами? — спросил Ричард Гордон.

— Этого?

— Да.

— Ну и что же? — спросил второй ветеран.

— Ничего, — сказал Ричард Гордон. — Черт с ним. Ничего.

— Он вам мешает? Можно его вразумить. Мы втроем уложим его, а вы его каблуками.

— Нет, — сказал Ричард Гордон. — Это не поможет.

— Мы его сцапаем, когда он выйдет на улицу, — сказал рыжий ветеран. — Не нравится мне его физиономия. По-моему, он сильно смахивает на штрейкбрехера.

— Я его ненавижу, — сказал Ричард Гордон. — Он отнял у меня жизнь.

— А вот мы ему пропишем, — сказал второй ветеран. — Шпик усатый! Слушай, Рыжий, захвати-ка парочку бутылок. Мы его изобьем до полусмерти. И когда только он это успел? Скажите-ка, приятель, может, повторим еще?

— У нас есть еще доллар семьдесят центов, — сказал Гордон.

— Тогда не взять ли нам лучше бутылку? — сказал рыжий ветеран. — А то я только-только разошелся.

— Нет, — сказал второй. — Пиво из бочки тебе полезнее. Уж держись пива из бочки. Пойдем, вздуем этого гуся и вернемся выпить еще пива.

— Нет. Не трогайте его.

— Нет, приятель. Это мы не можем. Вы сказали, этот усатый отнял у вас жену.

— Жизнь. Жизнь, а не жену.

— Тьфу, виноват. Вы уж меня простите, приятель.

— Это он ограбил банк, — сказал второй ветеран. — Пари держу, что за него объявлена награда. Ей-богу, я его фотографию видел сегодня на почтамте.

— А что ты делал на почтамте? — спросил второй подозрительно.

— Что, я не могу письмо получить?

— Разве в лагерь письма не доходят?

— Уж не думаешь ли ты, что я был в сберегательной кассе?

— Что ты делал на почтамте?

— Просто зашел по дороге.

— На, получай, — сказал его приятель и так размахнулся, как только можно было в толпе.

— Ну, сцепились друзья-приятели, — сказал кто-то. Их стали подталкивать к двери, и они, лягаясь и бодаясь, колотя и тузя друг друга, вывалились на улицу.

— Пусть дерутся на тротуаре, — сказал широкоплечий молодой человек. — Эти сучьи дети по три-четыре раза в вечер затевают драку.

— Пара забулдыг, — сказал другой ветеран. — Рыжий умел драться когда-то, но теперь у него сифон.

— У них у обоих сифон.

— Рыжий схватил это от одного парня на ринге во время борьбы, — сказал низенький, коренастый ветеран. — У этого парня был сифон, и у него вся спина и плечи были в сыпи. При каждой схватке он терся плечом об нос Рыжего.

— Все враки. Зачем Рыжему было лезть туда лицом?

— А он всегда так держал голову, когда боролся. Вниз, вот так. Тот парень и терся об него.

— Все враки. Расскажи своей бабушке. Никогда такого не было, чтобы на ринге подцепить сифон.

— Это ты так думаешь. А я тебе скажу, что Рыжий был такой чистюлька, каких свет не создавал. Я его знаю, мы с ним в одном отряде были. И он был очень хороший борец. Кроме шуток, хороший. И у него была славная жена. Кроме шуток, славная. А сифон он схватил от этого Бенни Сампсона, это так же верно, как то, что я стою здесь.

— Так сядь, — сказал другой ветеран. — А где Барбос подцепил его?

— Барбос — в Шанхае.

— А ты где?

— Нигде.

— А Пузырь где?

— От девки в Бресте, на пути домой.

— Все вы любите говорить об этом. Сифон. А какая разница, есть у человека сифон или нет?

— Теперь для нас никакой, — сказал один ветеран. — С ним не хуже, чем без него.

— Для Барбоса даже лучше. Он не понимает, что с ним делается.

Ричард Гордон стоял теперь у стойки рядом с профессором Мак-Уолси. Когда Рыжий и Барбос затеяли драку, его оттеснили сюда, и он не пытался сопротивляться.

— Привет, — сказал ему профессор Мак-Уолси. — Стакан пива?

— Только не с вами, — сказал Ричард Гордон.

— Пожалуй, вы правы, — сказал профессор Мак-Уолси. — Видели вы где-нибудь такое?

— Нет, — сказал Ричард Гордон.

— Это очень любопытно, — сказал профессор Мак-Уолси. — Они удивительные люди. Я каждый вечер сюда прихожу.

— И ни разу не попали в историю?

— Нет.