Изгнанная из рая - Даниэла Стил

И в этот момент ему показалось, что лицо Габриэлы чуть заметно дрогнуло, словно от боли. Он снова прикоснулся к ней и опять увидел, как ее черты чуть заметно исказились, однако Питер пока не мог сказать, приходит ли она в себя, или это было просто рефлекторное сокращение лицевых мускулов. Заглянув в больничный листок, висевший на спинке кровати, Питер наклонился поближе и позвал ее по имени.

– Габриэла!.. Габриэла, ты меня слышишь? Если слышишь – открой глаза. Просто открой глаза!

Но ее лицо осталось неподвижным – как Питер ни вглядывался, он не мог уловить ни малейшего намека на движение. Тогда он вложил два пальца в ее расслабленную руку и снова заговорил:

– Габриэла, если ты слышишь меня – пожми мне руку!

Несколько секунд Питер ждал, но ничего не происходило. Когда он уже готов был убрать руку, пальцы Габриэлы чуть заметно дрогнули. Это нельзя было даже назвать пожатием, но она, несомненно, услышала и поняла его, и Питер не сдержал улыбки. Подобные маленькие победы составляли с некоторых пор весь смысл его жизни, и он ими очень дорожил. Без них было бы стократ тяжелее.

Питер снова повторил свой вопрос, и на этот раз Габриэла почти что сжала его палец по-настоящему.

– Умница! – воскликнул Питер. – Превосходно, Габриэла. А теперь попробуй открыть глаза. Или хотя бы просто моргни. Ну?.. Если не получается открыть, просто зажмурься покрепче, а потом расслабься. Постарайся, Габриэла, мне хотелось бы, чтобы мы поняли друг друга.

И снова очень долго ничего не происходило, но Питер чувствовал, что она собирается с силами. Наконец ресницы Габриэлы затрепетали, и хотя она так и не сумела открыть глаза, Питер был очень рад. Она слышала и понимала его, а значит, медленно, медленно, но все шло к лучшему.

Но это означало и то, что работа только начинается.

Питер звонком вызвал сиделку и, когда та появилась, объяснил ей, в чем дело.

– Похоже, мисс Харрисон начинает приходить в себя, – сказал он. – Попробуйте немного поговорить с ней – может, так она быстрее очнется. Я загляну, когда освобожусь, и проверю, какие у нас успехи.

Соседку Габриэлы – ту самую, которая выпрыгнула из окна – уже перевели из интенсивной терапии в общую. Питер отправился проведать женщину со сломанной шейкой бедра. Ее он застал полной бодрости и праведного гнева. Несмотря на то что перелом был очень сложным и болезненным, пожилая миссис Дюмон требовала, чтобы ее немедленно отправили домой, так как завтра утром она должна была быть у своего парикмахера.

Выходя от нее, Питер все еще улыбался. Миссис Дюмон была настоящей аристократкой. Если бы у нее была тросточка, она наверняка пустила бы ее в ход просто потому, что ей здесь осмеливаются перечить. К счастью, ничего такого у нее не было, и Питер мог чувствовать себя в безопасности. Впрочем, несмотря на это, он пообещал старушке отправить ее домой, как только она освоится с инвалидными ходункáми. Пока же ей предстояла серьезная операция.

Был уже поздний вечер, когда Питер, покончив с бумажной работой, снова заглянул в палату к Габриэле.

– Как тут наша Спящая Красавица? – осведомился он беззаботно, и сиделка пожала плечами. Как и велел Питер, она много разговаривала с Габриэлой, но та никак не реагировала. Сиделка решила, что либо врач ошибся, и это был обычный рефлекс, либо девушка просто не хотела возвращаться в мир, который обошелся с ней так жестоко. Такие вещи иногда случались: спасаясь от боли, страданий и несправедливости, пациент порой отступал так глубоко в себя, что уже не мог вернуться.

Знáком отпустив сиделку, Питер сел на стул рядом с кроватью и еще раз вложил палец в ладонь Габриэлы, но ничего не произошло, хотя он продолжал звать ее по имени и разговаривать с ней. Он уже отчаялся, но вдруг Габриэла неожиданно шевельнула рукой. Глаза ее оставались закрыты, но Питер понял, что она услышала его.

– Ты так разговариваешь? – ласково спросил Питер. – Может, попробуешь что-нибудь сказать по-настоящему?

Ему было очень важно знать, не повреждены ли речевые центры, и если нет, то способна ли она рассуждать логически и здраво. Но пока Питеру было бы достаточно одного слова, одного взгляда или звука.

– Как насчет того, чтобы спеть мне какую-нибудь песенку? – весело предложил он и негромко засмеялся. В любых, самых тяжелых обстоятельствах Питер умел рассмешить пациента, вдохнуть в него веру в собственные силы. За это его любили и больные, и сестры. Но главным, что завоевало Питеру уважение коллег, было, безусловно, его умение возвращать к жизни самых тяжелых больных, которые уже утратили способность к сопротивлению или просто не хотели бороться.

– Ну же, Габриэла! – продолжал уговаривать ее Питер. – Спой мне «Звездно-полосатый стяг». Или «Маленькая звездочка, свети!»…

И он сам запел эту известную детскую песенку. У него совсем не было музыкального слуха, и заглянувшая в операционную сестра невольно улыбнулась. В больнице Питера считали немного сумасшедшим, однако его «музыкальная терапия» давала порой совершенно удивительные результаты.

– А может, ты предпочитаешь «Алфавит»? – спросил Питер, прерывая пение. – Он поется на ту же мелодию, что и «Маленькая звездочка…». Знаешь?..

Так он продолжал болтать и петь, и вдруг Габриэла негромко застонала.

– Что-что? – быстро спросил Питер, воодушевленный успехом. – Это был «Звездно-полосатый» или «Отель «Калифорния»? Я узнал мелодию, но что-то не расслышал слова…

Габриэла снова застонала, на этот раз – громче, и Питер понял, что она возвращается. Реакция была вполне сознательной.

Тут ресницы Габриэлы снова затрепетали. Опухоль на скуле все еще мешала ей, и Питер осторожно коснулся ее век кончиками пальцев. Лишь с его помощью Габриэла сумела открыть глаза. Все еще расплывалось перед ней, но она сумела рассмотреть рядом с собой очертания человеческих плеч и головы. Губы Габриэлы чуть заметно дрогнули, и, хотя она не издала ни звука, Питер готов был завопить от радости. С помощью одного лишь волевого усилия ему удалось заставить ее вернуться чуть не с того света. Теперь у него появилась надежда, что, может быть, – пока еще только «может быть»! – Габриэла сумеет поправиться.

– Привет, – сказал он. – Я очень рад, что ты вернулась. Нам тебя не хватало.

Габриэла снова застонала. Ее губы так распухли, что она не могла говорить внятно, но Питер видел, что она старается. Ему очень хотелось спросить, что случилось и кто сотворил с ней такое, но он понимал, что торопиться не стоит.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился он самым беззаботным тоном, на какой только был способен. – Или это глупый вопрос?

На этот раз Габриэла чуть заметно кивнула и сразу же зажмурилась. Двигать головой было невыносимо больно, и она невольно застонала, но минуту спустя снова открыла глаза, чтобы посмотреть на него. В ее голубых глазах застыло страдание.

– Вижу, вижу, как тебе скверно, – пробормотал Питер с сочувствием. Несколько позднее он планировал дать ей болеутоляющее, но сейчас делать это не стоило: Габриэла только что пришла в сознание, и Питер не хотел сразу же погружать ее в наркотический сон, вызванный тем или иным лекарством. Пока он не выяснит все, что ему необходимо, ей придется потерпеть.

– Можешь сказать что-нибудь еще? – спросил он. – Петь не обязательно – просто сказать…

Лицо Габриэлы снова чуть заметно дрогнуло. Питер видел – она пытается улыбнуться ему, но то, что у нее в конце концов получилось, больше походило на гримасу боли.

– Больно… – Это было единственное слово, которое Габриэле в конце концов удалось произнести, а вернее – простонать.

– Вижу, все вижу, – повторил Питер и ненадолго задумался.

– Голова болит? – уточнил он несколько секунд спустя.

– Д-да… – хрипло шепнула Габриэла. – Голова… лицо… рука…

Питер кивнул. Он знал, что у Габриэлы должно было болеть буквально все, но об этом можно было подумать потом. Главное, она понимала его и могла отвечать, а значит, он должен был задать ей вопросы, ответы на которые интересовали и его, и полицейского инспектора, который обещал заехать в больницу завтра утром. Такое пристальное внимание к Габриэле со стороны полиции объяснялось тем, что копы уже давно не сталкивались с таким жестоким избиением и горели желанием как можно скорее поймать того, кто это сделал.

– Ты знаешь, кто на тебя напал? – спросил Питер самым будничным тоном, но Габриэла не ответила. В наивной попытке уйти от этого одновременно и простого, и очень сложного вопроса она даже закрыла глаза, но Питер не отступал.

– Кто?.. – повторил он. – Если ты знаешь – скажи мне. Ведь ты не хочешь, чтобы он поступил так же с кем-нибудь еще, правда? Подумай об этом… Может, как раз в эти минуты этот человек избивает другую беспомощную женщину или ребенка. Ты можешь его остановить. Только ты…

Он сидел очень тихо, и Габриэла снова открыла глаза и посмотрела прямо на него. Казалось, она думает, думает изо всех сил, и Питер понял, что тот, кто избил ее, был когда-то очень ей близок.