Paradisus - Василий Гавриленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вообще — то Киркоров предлагал мне стать его самкой, — призналась Марина, поеживаясь от холода.
— А ты?
— Послала его. Ты видел эту рожу?
— У меня рожа не лучше.
— Это не тебе судить.
Марина нашла место в стене, где слом был значителен, проворно вскарабкалась на нее.
— Скорее, Андрей!
За стеной — площадь, еще дальше — многочисленные развалины, поросшие кустарником и невысокими деревцами. Слева от нас — груда кирпича, справа, — руины какого-то храма: сломленные чудовищной силой разноцветные башенки лежат в снегу в каком-то пугающем порядке, точно игрушки, разложенные ребенком-великаном.
Марина спрыгнула со стены. Подметки ботинок глухо ударились о камень. Махнула мне рукой: «Давай!». Я последовал вслед за ней.
— Ты чего?
Я кружился на месте, пытаясь представить, как здесь было до Дня Гнева.
— Знакомое место.
Марина рассмеялась.
— Ты еще не догадался? Мы же на Красной площади. Видишь?
Она указала на приземистое здание, давшее трещину прямо посреди короткого слова «Ленин».
— Мавзолей Ленина. В нем хранилась мумия вождя, до тех пор, пока ее не украли сектанты. А вот там, под снегом, — циферблат часов и гигантская звезда, — все это было водружено на Спасскую башню. Видишь красный пенек? Раньше это была Спасская башня. Вон — развалины Исторического музея, кстати, в них можно нарыть массу прикольных вещиц, а вот это — Храм Василия Блаженного. Сюда-то нам и надо.
Перед Храмом — оплавленная статуя: мужчина с изуродованным лицом призывает к чему-то сидящего безголового мужчину, воздев к небу обрубок руки.
— Минин и Пожарский, — сообщила Марина. — В книжке «История для седьмого класса» написано, что они спасли Россию от интервентов. Интервенты, — это, наверное, враги. Раньше Красная площадь была культовым местом, центром столицы: здесь базировалась власть.
— А что же сейчас?
— Сейчас Красная площадь — это, по сути, окраина Московской резервации, запретная зона, как и весь центр бывшей Москвы. Это место называется Пустошь. Тут мало кто подвизается, — сектанты, мародеры. Стрелки здесь появляются редко, — какой смысл? Одни развалины… Вся жизнь резервации кипит в Кузьминках, в Выхино, в Бирюлево. Власть же резервации располагается где-то в районе ВВЦ.
— Власть?
— Ну да, Лорд-Мэр. Пойдем скорее. От голода в животе бурчит.
Обогнув занесенную снегом башенку, мы очутились на каменной лестнице. У двух плит, положенных одна на другую, Марина остановилась.
— Здесь проход, — кивнула на широкую щель. — Протиснешься?
— Угу.
— Тогда первый.
Я замешкался: вспомнился шприц, с сидящей на кончике иглы луной, боль, пронзившая шею…
— Ты чего?
— Ничего, — я полез в щель.
Здесь было темно и пахло сыростью. Что-то ударило меня по виску, я охнул от неожиданности, и тут же услышал из темноты рядом с собой недовольный голос Марины:
— Чего ты не отошел? Больно?
Это она, спрыгнув, задела меня носком ботинка. Я потер висок:
— Зачем мы сюда?
— Много веков назад здесь находились кельи, седые старцы молились за царя и отечество и вели летопись эпохи.
Впереди блеснул огонек свечи.
— Букашка, — окликнула Марина. — Это мы.
Букашка приблизилась. В тусклом свете сального огарка она показалась мне одним из тех старцев, которых упомянула моя женщина.
— Снегирь вас ждет, — негромко сказала Букашка. Она достала из-за пазухи вторую свечу, зажгла. — Возьми, Марина.
— Спасибо, Бука.
Мы двинулись вперед. Свод был такой низкий, что мне пришлось нагибаться. Букашка не пошла с нами, а, найдя у стены приставную лестницу, вскарабкалась по ней до светлого пятна на потолке и исчезла в нем. Должно, отправилась искать своего дружка — Киркорова.
— Это здесь, — Марина остановилась у деревянной двери, округлой сверху. Постучала.
— Пришли? Проголодались?
Рыжебородый детина, похоже, не был рад нам. Кроме него, в келье находился Вовочка, а еще — многочисленные ящики, мешки, бочки.
— Проголодались, — жизнерадостно ответила Марина. — И нам положен доппаек.
— Доппаек? — Снегирь скорчил на лице болезненную мину. — Да, кажется, Христо говорил…
— Не кажется, а точно говорил, — вставил Вовочка безразличным тоном. — Дай им что положено, Снегирь, не жмись.
— Не жмись, не жмись. Запасы что — бесконечные?
Ворча, Снегирь извлек из ближайшего ящика два черных пакета. Один протянул мне, другой — Марине.
— Здесь по две банки, — сообщил он, сглатывая слюну.
— Эх, Снегирь. — вздохнул Вовочка. — Ты снова запамятовал, что Христо приказал выделить Андрею экипировку. Не дело ему расхаживать по резервации одетым по-дикарски.
— Ничего я не запамятовал, болтун, — обиделся Снегирь. — Вот, — небрежным жестом он протянул мне тяжелый холщовый мешок. — Полный комплект, включая оружие.
У Марины в распоряжении была собственная келья: кровать, печка-буржуйка, на стене — треснувшее зеркало. Мы примостились на кровати.
Нетерпеливым движением я распаковал пакет: две жестяные банки без этикеток, с десяток ржаных сухарей, а так же нечто сухое, красноватое, похожее на корешки дерева.
— Сушеный кальмар, — пояснила Марина.
Я взял в руки одну из банок.
— Ананасы?
Вспомнились Джунгли, наше, кажущееся бесконечным, путешествие.
— Лучше, — Марина протянула мне нож. — Открой и попробуй.
Я вскрыл крышку. Терпко и пряно пахнуло мясом. Подцепив из банки небольшой кусок, отправил в рот. Марине явно доставляло удовольствие созерцать мою физиономию.
— Что это?
— Это тушенка. Как говорит Снегирь, драгоценная тушенка. — Марина засмеялась. — Возможно, одна из последних банок в резервации, а остатки — сладки. Даже стрелки уже перешли на тварку и концентрат.
Марина открыла свою банку и, взяв сухарь, стала есть.
— Ешь с хлебом — так быстрее насыщаешься, — жуя, проговорила она. — Учти, паек — на целую неделю.
Свечка горела ровно, бросая на стены кельи световой круг. Как там сказала Марина? Старцы, ведущие летопись эпохи? Я представил, как сгорбившись, один из них сидит у свечи и кропотливо и бережно заносит в толстую, обшитую кожей книгу события и людей. Но вот дверь кельи отворяется и входит Царь (Кремль так близок к Храму!), он тоже старец, но борода у него не седая, а рыжеватая. Царь что-то тихо говорит летописцу, словно просит о чем-то. Летописец скорбно качает головой. Царь начинает кричать, распаляться и вдруг… обрушивает набалдашник своего посоха на голову старика! Страницы недописанной книги заливает кровь…
Марина доела тушенку и положила пустую банку в пакет.
— Андрей, давай посмотрим, что за экипировку тебе выделил Христо?
По голосу было ясно — ей интересно. Я пожал плечами: «Действуй».
За годы скитаний по Джунглям у меня выработалось убеждение: то, что надето на мне, — оптимально для выживания.
— Ух, ты!
Марина вытащила из мешка короткое кожаное пальто с высоким воротником.
— Наверное, Снегирь нарыл в развалинах музея, — сообщила Марина.
Кроме пальто в мешке оказались ботинки на высокой платформе с толстыми носами, усиленными металлической пластиной.
— Настоящие гриндера! — восхитилась Марина. — Христо явно благоволит к тебе.
Свитер, попорченный молью, промасленные джинсы с сохранившимся значком на поясе «D&G», противогаз, перчатки, и, самое главное, — пистолет, а к нему — патроны.
Скажу честно, содержимое мешка по-хорошему удивило меня. Да к тому же могу ли я, в самом деле, разгуливать по резервации в тряпье игрока?
Я стянул через голову старый свитер, изрезанный заточками и клыками, пропитанный моей кровью и слюной тварей. Увидел: Марина стоит рядом со мной, зеленые глаза слегка поголубели — колдунья!
— Я рада, что ты простил меня, Андрей, — прошептала она, касаясь пальцем застарелого шрама в виде буквы «С» у меня на груди.
Я обнял свою женщину, поцеловал — ее губы пахли тушенкой.
Марина вдруг заплакала.
— Я рада, что ты простил меня, Андрей.
5. Взрывчатка
Собаки повизгивали, приседая так, что шерсть на груди утопала в снегу. Шесть пар глаз сверкали в сумерках.
Сильные, лоснящиеся от сытости животные. Чем Снегирь их кормит?
— Берегите собак, — увещевал хозяин, застегивая ремень на шее последнего пса. Снегирь ловко орудовал левой рукой, помогая себе обрубком правой. — Других нам не найти.
— Не волнуйся, — беззаботно отозвалась Марина. — Чуть что, мы способны постоять и за себя, и за собак. Разве только шальная пуля…
— Чур тебя. Сплюнь!