Фараон Мернефта - Вера Крыжановская

— Это новое колдовство Мезу, — мрачно сказал Мернефта. — Я возвращаюсь во дворец. Послать мудрецам повеление немедленно туда собраться…

Мы тотчас составили из щитов носилки для государя и, подняв на плечи, осторожно понесли через залу пиршества, залитую вином из опрокинутых амфор, и по лестницам, покрытым кровью и трупами крыс, мышей и лягушек. Спустившись вниз, фараон сел в свой паланкин, но как только народ увидел царя, поднялись неистовые крики, и все руки протянулись к нему. В то же мгновение огромная крыса, вскарабкавшись по одежде одного из носильщиков, вскочила в царский паланкин. Мернефта поймал ее за хвост, задушил и, встав на ноги, чтоб все могли его видеть, поднял животное вверх и произнес громким голосом:

— Смотрите, египтяне! Как я держу эту крысу, так все мы держим в руках презренных евреев, которые хотят устрашить нас нечистыми чарами своего предводителя. Успокойтесь, ступайте по домам и защищайте свои жилища. Мудрецы сейчас соберутся ко мне и избавят вас от нашествия мерзких хищников, как избавили от кровавой воды.

При виде спокойствия и мужества, с каким государь умертвил крысу, не выказав ни малейшего страха или отвращения, дикий восторг овладел египтянами. Я возвратился в палаты Мены, отыскал отца и помог ему перенести в паланкин мать и сестру.

С большим трудом добрались мы до своего жилища, потому что улицы были запружены народом, и во всех домах происходила отчаянная борьба. Во дворе нашего дома главный управляющий в слезах бросился к ногам отца. Он совершенно потерял голову: двор, сени, крыльцо, лестницы — все было усеяно трупами крыс, жаб и лягушек. Отец приказал у каждой двери развести большой костер, но — удивительное дело — животные, точно ослепленные, лезли в пламя, одни гибли в нем, другие выскакивали из огня и, полуобгоревшие, издыхали в нескольких шагах от него. Невольники, прибежавшие к нам с бледными как смерть лицами, доложили, что житницы и погреба были также атакованы. Отец схватил себя за голову.

— Это разорение! — воскликнул он. — Они уничтожат все запасы… Поезжай скорее во дворец, Нехо. Может быть, мудрецы найдут средство от этого убийственного нашествия, а я всеми мерами буду защищаться здесь.

Я побежал в конюшню, чтобы взять оседланную лошадь, но там встретил новую картину бедствия. Черные легионы противных тварей осаждали лошадей, коров, овец. Люди отрывали их от бедных животных, но они, казалось, множились под руками, и скот, беснуясь от укусов, метался в страшном беспорядке. Ржание лошадей, блеяние овец, рев ослов и мулов — все эти резкие и нестройные звуки сливались в один нестерпимый, оглушающий шум.

С пылающей головой я вскочил в седло и во всю прыть поскакал в царский дворец, где происходила такая же суматоха. Обычный строгий этикет был забыт, и я без всяких затруднений прошел в залу, принадлежавшую к внутренним покоям. Там фараон и наследник сидели у стола на возвышении, окруженные офицерами, которые старались не допустить до них противных животных. В зале находилось множество кошек. Одни бегали по комнате, храбро сражаясь со своими природными врагами, другие прижимались к ногам фараона, третьи сидели на спинке его кресла и даже на плечах наследника. Если б обстоятельства не были так серьезны, я от души расхохотался бы, — до того было забавно видеть этих кошек вокруг особы царя, обыкновенно окруженной неприступным величием и почти божественными почестями.

Гнев Мернефты достиг высшей степени, когда наконец появились мудрецы, ступая по живой массе из мышей и крыс, не позволяющей им пасть ниц перед государем, как того требовал этикет.

— Глядите, что делается, и избавьте нас от этих мерзких тварей, которых наслал на нас еврей! — крикнул Мернефта, ударив кулаком по столу с такою силою, что кубки попадали на пол и амфоры с вином опрокинулись.

Мудрецы заявили, что им необходим для этого трехдневный срок.

— Три дня? — воскликнул фараон. — Да за это время они съедят нас живьем… Приказываю вам сейчас же найти против них средство.

— Великий государь, — сказал один из мудрецов, — Мезу применил особый корень и велел курить им повсюду: дым этот приводит животных в бешенство.

— Так отыщите другой корень, дым которого их отгоняет, — нетерпеливо возразил царь. — Я дам каждому из вас по два вавилонских таланта, если вы до утра освободите нас от этого бедствия.

— Могучий сын Ра, — печально ответил самый старый из мудрецов, — растение это везде уничтожено до последнего стебелька. Если мы замедлили явиться пред твои очи, то именно потому, что искали его, желая прежде всего очистить твой дворец.

Трепет смертельного ужаса пробежал по телу всех присутствующих.

Что же с нами будет? Мернефта встал, бледный от ярости, и голос его прогремел по зале, как громовой раскат:

— Ступайте, захватите с собой евреев и заставьте их искать это растение. Они должны знать, где оно еще находится… Скажите им, что если они не найдут его, то им отрубят головы и бросят на съедение крысам, которых наслал на нас их заступник. Такова моя неизменная воля!

Мудрецы вышли, сопровождаемые многочисленным конвоем. Воцарилось молчание, нарушаемое только писком грызунов либо каким-нибудь восклицанием царя или наследника. Каждый стоял на месте мрачный и унылый, ограничиваясь тем, что отрывал от своей одежды карабкавшихся по ней животных и убивал их.

Протекли долгие часы самого томительного ожидания, мудрецы не возвращались. Наконец я не выдержал: беспокойство пожирало меня при мысли о том, что делается дома. Я проскользнул во двор и вскочил на своего коня. На улицах народ был еще на ногах, повсюду горели костры, и я удивился тому, с каким мужеством и упорством защищались египтяне. Не только слуги, но и господа, вооруженные заступами, палками, крючьями, в поте лица избивали своих отвратительных врагов.

«Какой ужас! — подумал я. — О, если б этот злодей Мезу попался мне теперь, я бы тоже задушил его, как крысу».

Подъехав к нашему дому, я увидел, что главный двор ярко освещен большими кострами и факелами. Одни из рабов продолжали воевать с крысами, другие длинными метлами сметали в кучу убитых животных и бросали их в огонь; удушливый смрад наполнял весь двор.

Я осведомился об отце. Мне сказали, что он за садом, у амбаров с зерном и мукою, и я проворно побежал в ту сторону. Крики и громкие распоряжения доносились оттуда. Приблизившись к житницам, я увидел отца, который, стоя на опрокинутой вверх дном кадке, охрипшим от напряжения голосом раздавал приказания. К амбарам были приставлены лестницы, по ним рабы переносили мешки с хлебом в верхние помещения, еще не подвергшиеся нашествию, но враги следовали за ними и туда. Некоторое время я смотрел на все происходившее, в то же время сообщая отцу о том, что случилось во дворце. В заключение я сказал:

— Оставь, батюшка, это напрасный труд, пойдем лучше в дом.

— Нет, — отвечал он, — я останусь здесь. Может быть, мне удастся спасти хоть часть нашего добра. Ты же ступай к матери и сестре и постарайся ободрить их.

Я пошел в комнаты, вид которых производил самое тягостное впечатление. На столах, креслах, коврах — всюду кишели черные тени алчных тварей, с остервенением грызших все подряд. Входя в комнату матери, я увидел комическую картину, заставившую меня покатиться со смеху. На табурете, поставленном на стол, сидел Хам, бледный и расстроенный, одной рукой придерживая на коленях кошку, а другой держа вилы, которыми он размахивал во все стороны и убивал неприятеля, дерзавшего нападать на его крепость. Напротив Хама был воздвигнут настоящий монумент из столов, кресел и кучи подушек, на самом верху восседали мать и Ильзирис с распухшими от слез глазами, прижимая к груди своей толстых котов.

— Наконец-то ты пришел, Нехо! — с гневом воскликнула мать. — Я удивляюсь, как ты можешь смеяться, когда твои близкие чуть не до смерти загрызены крысами.

Продолжая хохотать, я вспрыгнул на стол и, усевшись возле Хама, рассказал все происходившее во дворце.

— О, если только не найдут этого растения, — всхлипывая, сказала Ильзирис, — мы будем заживо съедены или умрем с голоду. Представь себе, Нехо, что все съестное не только пожирают крысы и мыши, но еще изгажено жабами и лягушками. Кринки с молоком наполнены ими, а фрукты в шкафах и корзинах перепачканы их слизью.

— Да, — заметил Хам, не переставая вертеть своим оружием, — эта война хуже войны с ливийцами. А такой свадьбы, как у прекрасной Смарагды, не бывало никогда.

— Ах, — вздохнула мать, — я надеялась хорошо повеселиться на этой свадьбе, и вместо того — какой конец. Туалеты наши испорчены, и, что меня больше всего огорчает, в этой суматохе я потеряла великолепный браслет со скарабеем из настоящего мафкатского камня (изумруда), который подарил мне Ментухотеп в день нашего брака.

Я старался утешить их, и таким образом проходили в разговорах эти тяжелые часы бедствия.