Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Время от завершающей Чистилище европейской революции сорок восьмого года до примерно 1865-го было для Чичикова весьма деятельным. На исходе жизни, в дневнике подводя ему итог, он напишет, что эти годы сверх всякой меры были переполнены утратами, невосполнимыми потерями, когда он то, как Иов, бунтовал против Бога, то был как ветхий Израиль, оплакивающий свой Храм на реках Вавилонских. Чуть ли не все, с кем он начинал восстановление древлей иерархии, один за другим от него уходили. Избранный народ Божий, который он думал привести в Землю Обетованную, всё решительнее поворачивал обратно и уже отправил послов в Египет принести повинную фараону. Народ Божий редел, плоть его истончалась прямо на глазах и, хотя Чичиков ни разу не усомнился, что Господу достанет силы, чтобы и этот утлый Израиль завоевал Землю Обетованную, он думал про себя, что скоро останется полководцем без армии, последним солдатом своего собственного войска. И тут же приписывал, что Бог продолжает слышать его молитвы, штопает и накладывает на Израиль заплаты, пополняя народ новыми уверовавшими.

В этой части поэмы, дядя Артемий, я тогда перед войной предполагал строго держаться чичиковского дневника, и не потому, что в нем всем сестрам роздано по серьгам, без околичностей чистые отделены от нечистых – такого много и в других книгах, – меня поразило, что Чичиков то и дело отмечает, сам этому удивляется, что даже атеистам, подобным Герцену, и даже таким отступникам, как вл. Пафнутий – и первого, и второго он сравнивает с Бильамом (в нашей транскрипции – Валаамом) – Господь оставляет их провидческий дар. Эти его выводы о пророческом даре стоят ровно напротив выписок, как мне кажется, объясняющих и нашу революцию – кто и с кем в ней сошелся, и Гражданскую войну, всё то, что последовало дальше. Начну всё же, как и предполагал, с ушедших от Чичикова. С тех, кто повернул обратно в Египет. В дневнике каждую такую измену Господу – в конце концов они не оставили от первоначального Израиля и трети – Чичиков назвал по одной из стоянок греха.

При Пи-Гахирофе (сразу как вышли из рабства) идущие дальше слова инока Авраамия, своего давнего сподвижника, Чичиков отметил и как грех, как отступничество от Бога, и как верное, то есть данное Свыше, Откровение.

1848 год. Белая Криница: недавно «открытая»… и «многими ублажаемая такая великая свобода и вольность понеже превосходит меры… а безмерная воля доводит людей до неволи… Но хочу открыть вам ужасное ожидание о великой Конституции: …если услышите „Конституция“, бойтесь, яко некоего кровожадного губителя, являющегося к вам под видом миротворителя… нужно посмотреть на его вольность с другой точки зрения, то есть не с начинания, но самого завершения цели». (Последние слова Чичиков подчеркнул дважды.)

Мерре (где была горькая вода). Слова епископа Пафнутия, очень близкого себе человека, Чичиков тоже отметил и как грех, и как свидетельство, что и после отступничества Господь оставил за Пафнутием провидческий дар.

1861 год. Лондон. В письме Чичикову Пафнутий сообщает, что с Бакуниным и Герценом у него сложились тесные отношения и что, по-видимому, это только начало, но тут же, будто испугавшись грядущего, добавляет, что тот и другой «выносят приговор всему миру и его порядкам», и дальше, что «в пугачевщине, которую проповедует Бакунин, погибнет не только ненавидимое им правительство, и само старообрядчество». Спустя несколько лет Чичикову становится известно (и он занесет в дневник), что тогда же, на обеде у Герцена, Пафнутий говорил хозяину: «Вы хотите ниспровергнуть весь существующий порядок, а не говорите… чем и как заменить его. Вы хотите напустить на Россию шайку разбойников. Царя не нужно – можно обойтись и без него! Неужели вы и в самом деле думаете, что без царя может существовать Россия? И ужели не знаете, к чему может привести такая проповедь среди русского народа, чем грозит она – прежде всего самим этим проповедникам!».

На выходе из пустыни Син (манна и перепела), 1862 год. Москва. Решение Рогожской общины поповцев о полном разрыве отношений с Герценом и его кругом после ареста многих видных народников (среди них Чернышевского и Серно-Соловьевича, все они потом проходили по процессу «тридцати двух») и влиятельного рогожца Шибаева.

Письмо № 7 Продолжение Земного Рая

Снова рыхлил и поливал землю. Весна очень сухая, с конца апреля ни одного серьезного дождя, и моим цветочкам это не нравится. Площадь такая, что, если бы не поливальная машина, давно поднял вверх лапки. С ней кое-как справляюсь. Посадил хризантемы.

В шестидесятые годы Чичиков по характеру, устройству своей жизни давно сделавшийся неприкаянным бегуном, вечным перекати-полем, для которого остановиться, где-нибудь осесть – то же самое, что быть арестованным и потом сгнить в монастырской тюрьме, начинает всё внимательнее присматриваться к другим ответвлениям раскола, в частности, к тем же «странникам». Эта отрасль староверов убеждена, что иначе, не бегая от антихриста день за днем и год за годом, не признавая ни его денег, ни его документов и печатей – вообще того, чего нечистый так или иначе касался руками, невозможно остаться верным Богу. Во время своих нескончаемых кочевий Чичиков нередко находит приют на кораблях, одиноких ковчегах посреди бескрайнего моря греха, беседует с бегунскими кормчими и наставниками, постепенно склоняясь к тому, что другого пути спасения и вправду нет. Антихрист везде, нынешние времена в самом деле последние, коли в мире не осталось ничего, что не изменило бы Всевышнему. Между тем отношения Чичикова с влиятельными староверами из Петербурга и Москвы, с Рогожской, Волковской общинами, с поволжскими староверами от Ярославля до Саратова больше и больше слабеют.

Древляя иерархия восстановлена, впервые после патриарха Иосифа освящено новое миро. В церквах и молельных домах поставленные в соответствии с каноном попы правильным образом совершают литургию, крестят и исповедуют, причащают, венчают, а когда срок земной жизни человека выйдет, отпевают его. То есть снова совершаются все таинства Господни. Но Чичиков видит, что власть антихриста этим не поколеблена – как он правил Россией, так и продолжает ею править. К богатым и влиятельным староверам он искусно подобрал ключик – полными пригоршнями сыплет им золото, и они думают об одном: как под завязку набить мошну. Теперь за паству, которую призван окормлять, Чичиков считает лишь староверов, которые, как и раньше, не сомневаются, что живут в царстве зла, и не хотят служить антихристу. Как говорит близкий сотрудник Герцена Кельсиев, тех, кто понимает, что уже из самого учения, что антихрист восторжествовал во всём мире, в согласии с Писанием следует, «что в нынешние времена верные будут на антихриста брань вести». Ныне плотнее других губерний чичиковскими прихожанами заселен горнозаводской Урал от Екатеринбурга, Первоуральска, Нижнего Тагила до Воткинска. Служа и проповедуя среди работных людей, Чичиков каждый день с радостью убеждается, что в этом крае измена Всевышнему так и не сумела пустить корни. Здесь по-прежнему чуть не каждый готов убить и своего брата, и сына, коли он решится оставить Господа, вернуться в Египет.

Хотя и меньше, но тоже много он ездит по казачьим областям Южного Урала, Терека, Кубани и Дона. Вместе все эти земли широкой полосой огибают центр России. Издревле здесь находили приют беглые, гонимые и преследуемые, селились ссыльные и бывшие каторжники. Бескрайнее «Дикое поле», оно лишь полтора века назад военной силой сделалось частью владений антихриста. Уезжая из России, Чичиков в Оттоманской империи живет в станицах казаков-некрасовцев (как он пишет в дневнике, «забежавших совсем далеко») и в Австро-Венгрии у липован – ни до тех, ни до других Романовы пока не дотянулись.

В это время самые доверительные отношения связывают Чичикова с тремя людьми. Двое первых – его и Авраамия старые знакомые: глава казаков-некрасовцев Осип Гончар и польский инсургент Михаил Чайковский, к ним добавился ближайший помощник Герцена Кельсиев. О роли Гончара и Чайковского в восстановлении древлей иерархии я уже говорил, а Кельсиева к Чичикову в Бессарабию прислал лично Герцен. Прежде почти три года Чичиков и он переписывались; боясь разочароваться друг в друге, пытались так, на расстоянии, понять, чем могут один другому быть полезны. Кельсиев, когда приехал в Тульчу, не скрыл, что Герцен стал думать, что они и староверы пойдут в одной упряжке, давно, почти десять лет назад, то есть сразу, как услышал от Бакунина о его, Чичикова, участии в Пражском восстании. Когда же после своей тайной поездки в Москву Кельсиев рассказал Герцену о великолепно налаженных староверами конспиративных связях, которые позволяют не только переходить границы с Австро-Венгрией и Оттоманской империей, но и контрабандой переправлять через них любые грузы, а потом исчезать, растворяться по городам и весям, не оставив полиции и малейшей зацепки, – для Герцена это стало откровением.