Орден Ультрамаринов: Омнибус - Грэм Макнилл

— Так и поступим.

Голос этот неожиданно прозвучал прямо в мозгу Тогандиса, и, открыв глаза, он вскрикнул, увидев, что клетки их внезапно наводнили призраки, прежде неподвижно дожидавшиеся за прутьями.

Сердце кардинала сжалось от страха, но на смену ему тут же пришло что-то вроде облегчения. Все наконец завершилось — и пустое ожидание, и боязнь быть казненным, и, более того, тревога, что им удастся избежать наказания.

— Отстаньте от меня, будьте вы прокляты! — закричал Барбаден. — Проваливайте, я сказал!

Тогандис молча наблюдал за тем, как мертвецы окружают бывшего губернатора Салинаса, спеша поучаствовать в его уничтожении. Слово «призраки» уже не слишком им подходило, поскольку они больше не были бесплотными существами, сотканными из туманного света, — их когти теперь вполне могли пронзить кожу, а зубы позволяли им сдирать плоть с костей.

Барбаден зашелся в вопле, когда погубленные им люди вначале исцарапали его лицо, а потом повалили на пол и начали рвать на части. Прежде всего он лишился глаз, выдранных из глазниц холодными мертвыми руками.

Существа срезали кожу с его лица, по ниточкам повыдергали мышцы, обнажая кости. Бывший губернатор отчаянно молотил руками и ногами, наполняя своими воплями тюремные покои, а мертвецы тем временем протянули окровавленные когти к его животу.

Как зачарованный, Тогандис с ужасом наблюдал за тем, как мстительные духи рвут Лито Барбадена на лоскуты, раздирая его плоть и дробя кости.

Еще несколько мгновений — и все было кончено; в камере не осталось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало человеческое тело. Одна лишь истерзанная требуха, глубокая лужа крови да осколки костей.

Мертвецы повернули головы к Шейво Тогандису.

— Делайте, что считаете правильным, — произнес он, а когда мертвецы приблизились и протянули руки к его глазам, добавил: — Я прощаю вас.

Уриил понял, что все закончилось.

Мертвенный свет в глазах предводителя бескожих померк, и в Палатах Провидения воцарилась неожиданная тишина. Умолкло завывание призраков, начал развеиваться светящийся туман. Уриил испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда призраки отправились в последний путь, обретя наконец возможность раствориться в варпе.

Уныние, окутывавшее Салинас, исчезло в одно мгновение, и Уриил понял, что даже не осознавал, насколько оно давило на него, пока не пропало.

Затем он услышал хриплый вздох, донесшийся со стоявшей возле него койки, и посмотрел на Сильвана Тайера — машины, поддерживавшие жизнь в его теле, начали со скрежетом останавливаться. Ритмичный механический гул затихал, пока не остался лишь тонкий монотонный писк, который мог значить только одно.

Сильван Тайер умер, а вместе с ним — и угроза для Салинаса.

Рана в ткани реальности схлопнулась, как только ее перестало поддерживать сознание бывшего лидера Сынов Салинаса.

Уриил сделал глубокий вдох, очищая легкие, и огляделся, уверяясь, что это не очередное видение и что все действительно завершилось. Рядом стоял Пазаний, на полу, опираясь на единственную руку, сидел Леодегарий, силившийся сохранять вертикальное положение.

Хирон, прихрамывая, направился к своему командиру, а внимание Уриила тем временем переключилось на предводителя бескожих. Последний из племени, он неуверенно покачивался и озирался, словно просыпаясь после долгого и тяжелого сна.

Его заплывшие, мокрые от слез глаза посмотрели на Уриила, а затем вожак, издавая раздирающий сердце стон, рухнул на колени, прижимая когтистые ладони к вискам и бормоча что-то о том, что это он во всем виноват. Грудь гиганта сотрясалась в рыдающих всхлипах, и Уриил уже в который раз испытал глубокое сожаление, что все закончилось именно так.

Хирон вдруг устремился к предводителю бескожих, поднимая штурмболтер, но Уриил покачал головой.

— Опусти, — сказал он. — В этом больше нет необходимости.

Хирон посмотрел вначале на согнувшегося в рыданиях мутанта, потом на капитана Ультрамаринов и, кивнув, возвратился к Леодегарию.

Уриил присел возле вожака, чье тело удивительно быстро вернуло себе прежние пропорции. Плоть великана была настолько иссечена мечами и изъязвлена воронками от болтерных попаданий, что казалось просто невероятным, что он еще жив. Предводитель был все еще огромен, но, лишившись подпитки энергией мертвецов, стал казаться куда меньше, уязвимее, а главное — бесконечно несчастным.

— Что будем делать? — спросил Пазаний.

Уриил перевел взгляд на товарища.

— Иди, проводи Леодегария и Хирона, — произнес капитан. — У меня тут еще осталось одно дело.

— Уверен?

— Абсолютно, — кивнул Уриил.

Пазаний, видимо, хотел что-то возразить, но непреклонность, прозвучавшая в голосе капитана, вынудила его отвернуться и отойти.

Уриил же протянул руку и опустил ладонь на плечо предводителя бескожих. Слишком поздно космодесантник вспомнил о том, какую боль причиняют мутанту подобные прикосновения, но никакой реакции не последовало.

Встав на колени возле гиганта, Уриил ждал, пока тот выплачется.

— Капитан Вентрис, — раздался голос за его спиной, и, обернувшись, Ультрамарин увидел Леодегария. Серый Рыцарь снял шлем, открыв бледное изможденное лицо, свидетельствующее, насколько тяжело далась ему эта битва и боль жестокой травмы. — Когда закончите здесь, возвращайтесь во дворец, — произнес он. — Надо решить, как вернуть вас на Макрагге.

— Обязательно, — пообещал Уриил.

Серый Рыцарь протянул уцелевшую руку, и Ультрамарин посмотрел на предмет, который тот в ней сжимал.

— Думаю, вам это пригодится, — сказал Леодегарий, и капитан кивнул.

— Спасибо, брат Леодегарий, — произнес Уриил. — Для меня было честью сражаться рядом с вами.

— Нет, — возразил Серый Рыцарь, — это было честью для меня.

Леодегарий, Пазаний и Хирон вышли из палаты, оставив Уриила наедине с предводителем бескожих. Существо, которое капитан пытался спасти от жизни, полной лишений и смерти, стояло на коленях возле койки человека, поработившего и его, и все племя, и рыдало.

Уриил даже не пытался представить себе, насколько ужасными должны быть воспоминания вожака о том, как его принуждали к тому, что было сделано, так что не стал нарушать скорбь великана пустыми словами.

Наконец мутант поднял голову, и взгляд его сосредоточился на Урииле.

— Бескожие поступали плохо, — сказал гигант.

— Нет, — произнес капитан, — вся эта ненависть и убийства не на вашей совести.

— Неправда. Это все мы. Моя рука в крови. Бескожие плохие.

— Нет, — повторил Уриил, — бескожие — хорошие. Вас просто использовали. Вы не виноваты.

— Теперь Император ненавидит нас еще сильнее.

— Он не ненавидит вас, — сказал Уриил. — Император любит тебя. Посмотри.

Капитан махнул рукой в сторону висящей на стене кованой стальной аквилы, от поверхности которой отражались первые лучи рассвета, заставляя священный символ переливаться серебром.

Вожак посмотрел на распростершего крылья металлического орла и заметил в нем свое отражение. Сам Уриил, глядя туда, увидел, как начищенная до зеркального блеска поверхность аквилы вдруг подернулась рябью, и глазам космодесантника предстал образ совсем юного красивого мальчишки, на лице которого засверкала озорная улыбка.

Увидев это, предводитель испустил радостный крик:

— Император любит меня!

Уриил тем временем встал у него за спиной и поднял пси-пушку, полученную из рук Леодегария.

— Да, Император любит тебя, — подтвердил Ультрамарин, нажимая на спусковой крючок.

Путь долог и тернист, зато ведет из ада на свет.

«Громовой ястреб» накренился, совершая маневр, предписанный ему наземным пунктом слежения. Уриил выглянул в боковой иллюминатор грохочущего десантно-штурмового корабля, наблюдая за тем, как мимо проносятся ослепительно-белые снежные шапки скал, окутанные облачными одеяниями.

С того дня, когда они сражались в Палатах Провидения, минуло уже несколько недель, но его тело и душа все еще не до конца оправились от пережитого на Салинасе. Конечно, раны Уриила вполне зажили, и все же он никак не мог выбраться из трясины меланхолии, овладевшей им с той самой минуты, как он выстрелил из пси-пушки.

Он понимал, что это был единственно возможный выход, что дни жизни вожака бескожих должны были прерваться там, на Салинасе, и что вполне правильно, если сделал это именно тот, кто привел племя на планету.

Как только Сильвана Тайера не стало, исчезло и давление мертвецов на умы живущих, и в Барбадусе вдруг воцарилось странное спокойствие (впрочем, куда страннее было то, что по-прежнему использовалось именно это название). А когда народ известили о гибели Лито Барбадена, спокойствие тут же сменилось всеобщим ликованием.