Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

на своем нечистом языке, называть его трусом и комедиантом! Но такие души, видно, не ведают, что значит благородство и великодушие… О, Франция! Как мало походила ты в эти печальные дни на ту Францию, упоенною славой Наполеона, которая почитала ее своею собственною! Ты дорого заплатила за свое вероломство…

В тот самый день, когда Наполеон оставлял Фонтенбло, герцог Беррийский въезжал в Париж, а Людовик XVIII вступил в Лондон как король Франции, о чем, верно, никогда не мечтал даже во сне.

Я посвятила почти все Записки свои Наполеону и его семейству, потому что с самого детства знала всё, что относилось к ним; но по случайности, может быть довольно необыкновенной, я нахожусь почти в том же отношении к Людовику XVIII и его родным. Я провела свою жизнь, и еще провожу ее, с людьми, которые не только принадлежали к дому графа Прованского, но и были связаны с ним узами родства и дружбы.

Людовик был человеком высоких качеств и по приезде во Францию имел идеи истинно великие, всеобъемлющие: доказательством служит правление его. Я не стану допрашивать сердце человеческое, разрывать кости и требовать отчета у могилы: довольствуюсь тем, что остается в виду у всех.

Людовик XVIII, на мой взгляд, был человек высокой учености, мудрый, превосходно знавший людей. Я часто наблюдала его в частных аудиенциях и один раз оставалась с ним наедине на протяжении трех четвертей часа.

У него были высокие намерения и большое желание действовать для блага государства, но его окружали страшные препятствия…

Людовик XVIII, младший брат Людовика XVI, родился 17 ноября 1755 года. До революции 1789 года он, тогда граф Прованский, обыкновенно не ладил с королем, своим братом, и особенно с королевой Марией-Антуанеттой. Причиной их несогласия становилась чаще всего его жена, и взаимная ревность этих двух женщин наделала много зла Франции.

Когда Людовик XVIII получил известие о призвании его во Францию, он жил в Гартвелле, прекрасном поместье, купленном для него английским правительством. Он занимался там не одною словесностью, как твердили все газеты, но и политикой. Едва стало известно, что дела приняли другой оборот, как английский принц-регент вдруг переменил обращение свое с новым королем Франции, потому что, если верить словам людей самых честных, до тех пор с ним обходились довольно фамильярно.

И вот теперь, в тот самый день, когда Наполеон оставлял Фонтенбло, отправляясь в изгнание, Людовик XVIII въезжал в Лондон уже как французский король. Многие из моих друзей находились тогда в Лондоне и описали мне всё, что происходило перед их глазами.

Людовик XVIII выехал из Гартвелла утром 20 апреля и прибыл в Стенмор, где позавтракал. Экипажи принца-регента и парадная карета его выехали из Лондона рано утром. От Лондона до Стенмора вся дорога была заполнена народом, англичане украсили себя белыми лентами и лаврами. Понятно, для чего белыми лентами: хотели оказать вежливость королю Франции. Но для чего были тут лавры? Из-за того, что французы были разбиты?..

В два часа пополудни принц-регент приехал в Стенмор в сопровождении полка легкой конницы, забрал оттуда короля Франции, и они вместе возвратились в Лондон. Когда они приблизились к Кумберлендским воротам, артиллерия в Гайд-парке приветствовала их выстрелами, на которые отвечали в Тауэре и в порту. Людовик XVIII въехал на улицу Альбемарль, где был приготовлен для него великолепный дом. Окна по всей улице были украшены белыми знаменами.

На другой день Людовик XVIII принимал почти весь Лондон; все изъявляли величайший энтузиазм. В три часа герцогиня Ангулемская отправилась во дворец королевы Английской; ей предшествовали принц Конде и герцог Бурбон. Она оставалась у королевы и принцесс в ожидании Людовика XVIII, который приехал часов в шесть в карете, запряженной шестью лошадьми, украшенными по сбруе белыми лентами и бантами. Когда карета въехала во двор Карлтон-хауса, оркестр заиграл God Save the King, а потом Vive Henri IV.

Солдаты сделали на караул, и принц-регент поспешил навстречу своему гостю, который стал его союзником. Он пожал ему руку, и тотчас радостные восклицания огласили воздух. Принц-регент сам подал руку Людовику XVIII, и в эту минуту, — хоть он и был тогда уже очень толст и не имел того цвета молодости, который давал ему право почитаться прекраснейшим мужчиной в Англии, — казался еще, как сказывали мне, так хорош, что все заметили его. Он провел Людовика XVIII в кабинет и оставил там с принцем Конде и герцогом Бурбоном.

Между тем как регент шел председательствовать на заседании ордена Подвязки, канцлер известил членов ордена, что его королевское высочество имеет предложить им к наименованию нового кавалера, Людовика XVIII. Герцог Йоркский и герцог Кентский тотчас пошли за назначением. Людовик вошел в зал капитула довольно твердо для человека, уже почти не ходившего, преклонил колена на подушке, покрытой бархатом, и принц-регент легко ударил его мечом (провел акколаду) и надел на него подвязку собственными руками.

Людовик XVIII, со своей стороны, возложил свою голубую ленту на герцога Йоркского. Меня удивляет, что Людовик до тех пор не имел ордена Подвязки, хотя Англия уже много лет признавала его королем Франции.

На другой день лорд-мэр явился к Людовику XVIII и передал поздравления города Лондона. Затем начались беспрерывные поздравления от депутаций разных городов Франции, которые пуще всего боялись опоздать. Наконец принц-регент проводил своего гостя до Дувра, где Людовик XVIII сел на корабль и приплыл во Францию. Маршалы ждали его на берегу моря, уже не помню где. Словом, еще не прошло двух недель с отъезда Наполеона на остров Эльбу, как его почти забыли те, кто должен был бы благоговейно помнить.

Радость народа в Англии доходила до исступления. Потомство, которое будет потом хладнокровно судить обо всем, что происходило в наше время, потомство оценит и всю силу многолетних опасений Англии, узнав, как она изъявляла свою радость. Кто-то, осматривая Эскуриал, заметил, что, видно, испанский король очень трусил, когда во время сражения дал обет построить такую громаду; а я скажу, что, видно, англичанам угрожала большая опасность, раз падение неприятеля заставило их так бурно изъявлять свою радость.

В Лондоне в это время жили не только некоторые мои друзья, возобновившие со мною переписку тотчас, как сообщение сделалось открытым, но и многие искренно симпатизирующие мне французы, уехавшие в Лондон по делам. Таким образом я беспрерывно получала из Англии письма и не оставалась без новостей с того дня, когда между обоими народами установились дружественные сношения. Я сохранила все тогдашние письма, и теперь они очень кстати для оживления воспоминаний, которые могло бы изгладить время.

Госпожа де Сталь тоже жила тогда в Лондоне. Само существование этой женщины оставалось одною из сильных