Осень в Сокольниках - Эдуард Хруцкий

— Привет, Олег, — Саша улыбнулся добро и широко.

Он действительно был рад видеть Кудина.

— Здорово, лейтенант Саша, — Олег тоже обрадовался. — Ты куда пропал?

— Да все дела.

— Жуликов ловишь?

— Ловлю.

— Ну и как?

— Да замечательно.

— Ну и молодец. Я руки не подаю, видишь, весь в солярке. Ты чего же, обещал в гости заехать. Светка пельменей налепила, подругу позвала.

— Да не мог я, ну а подруга как?

— Что как?

— Ну вообще?

— Вообще классная девчонка. Ноги из коренных зубов растут. Со Светкой в Доме моделей работает.

— Знаешь, Олег, наколку себе сделаю.

— Нет в жизни счастья, что ли?

— Ее. Ты скажи, что это за чудо у тебя?

— «Багги». Слышал? Я записан на ней на осеннее первенство.

— Олег, — голос Саши даже сел от волнения, — дай прокатиться.

— Ты машину-то хоть водил?

— У меня права.

— Это ты ГАИ говори. Умеешь?

— Конечно. Один круг по двору.

— Ладно, я скорость закреплю, и езжай.

Крылов залез в машину, выжал сцепление, и «багги» покатилась по двору.

— Спокойнее, — кричал Кудин, — так! Молодец! Доверни руль! Круче! Так! Теперь ко мне.

Машина остановилась, и из нее вылез ошеломленный новизной ощущения Саша.

— Слушай, Олег, я тоже хочу автоспортом заняться.

— Ты тогда из милиции уходи. Автоспорт любит постоянство.

— Ты прав, любое настоящее дело любит именно это.

— Саша, ты ко мне в гости пришел? — поинтересовался Кудин.

— Да нет, Олег, по делу. Ты погоди. Мы с твоим Сухановым разобрались и доказали его непричастность к краже.

— Это ваш длинный, в замшевом пиджаке сделал?

— Да, наш шеф.

— Молодец.

Кудин помолчал, вытирая руки концами.

— Не ожидал, — криво усмехнулся он.

— Почему?

— Больно модный. Такой, знаешь, фраерок от милиции.

— Напрасно ты так. Он мужик прекрасный и работник один из лучших. Это он попросил меня зайти к тебе. Орлов и сам бы приехал, но он в командировке.

— А что случилось?

— Суханов бежал.

— Как?

Кудин сел на горячий радиатор и, матерно выругавшись, вскочил.

— Как? — снова спросил он.

— Ты что, не знаешь, как бегают?

— Зачем, он же невиновен?

— Он еще этого не знал. Он убежал мстить тем, кто его засунул в тюрьму.

— Ментам, — ужаснулся Кудин.

— Да нет, тем людям, которые привязали к краже сначала тебя, а потом его.

— Он не сможет с ними разобраться. Суханов не из того профсоюза.

— Он придет к тебе. Я думаю, сегодня. Ты должен сделать все, чтобы он явился с повинной.

— Я сделаю, Саша, скажи своему шефу.

— Мы очень надеемся на тебя.

— А что мне делать?

— Я думаю, он придет и попросит твоей помощи. Ты позвонишь мне, скажешь, дружок с машиной есть, он отвезет нас к этим людям, и мы их возьмем.

— Я тоже буду участвовать, — глаза Кудина стали острыми, как ножи.

— Да.

— Ты же знаешь, у меня к ним счет.

— Только в пределах, Олег.

— Хорошо, Саша.

— Он знает твой старый адрес?

— Да.

— Ты несколько дней поживи там.

— Ради такого дела — хоть всю оставшуюся жизнь.

Самолет садился в вечернюю Москву, прямо в огни города, легшие под крыло. Но вот они проплыли мимо, появились посадочные знаки — открылся аэропорт Внуково. Машина, тяжело ударившись шасси, побежала по бетону полосы. Вадим посмотрел на Суханова. Тот спал. Его не разбудил ни толчок посадки, ни рев двигателей, ставший особенно отчетливым. Он толкнул его в плечо.

— Да? — Суханов открыл глаза.

— Извините, но мы прилетели.

— Спасибо. Это Внуково?

— Да.

Когда они вышли на трап, Суханов на секунду остановился. Вадим шел за ним, он не торопил его, понимая состояние этого человека. Они шли к автобусу, потом ехали на нем к двери аэровокзала. Здесь Суханова повели двое. Вадим знал этих ребят, от них мало кто уходил. Суханов вышел на площадь, и к нему подбежал таксист.

— В Москву?

— Да.

— Поехали. Не возражаете, я еще двоих возьму?

— Конечно, нет.

Такси выбралось со стоянки, за ним пошел обычный «жигуленок». Вадима ждала машина. В ней сидел Калугин.

— Ну как? — спросил он.

— Пока нормально.

Ожила рация.

— «Первый», «Первый», я «Пятый», как слышите меня, прием.

— «Пятый», я «Первый», слышу нормально, докладывайте.

— Все идет по плану, объект ведет себя спокойно.

— До связи, «Пятый», я еду в Управление, докладывайте мне через каждые полчаса.

— Понял вас.

— Поехали, Филиппыч, — Вадим откинулся на сиденье и заснул.

— Вам куда? — спросил шофер Суханова.

— На Арбат, на Новый.

— Сразу видно настоящего москвича — в голосе водителя послышалось одобрение, — приезжие говорят «на Калининский».

Валентин не ответил, он был поглощен встречей с Москвой. Когда живешь в ней, не замечаешь многого.

Привыкаешь к городу и все кажется неинтересным и обыденным, как собственная квартира. Часто истинный москвич ругает свой город за многолюдность, толчею, спешку. Что делать, он живет в столице, а у нес свой темп — стремительный. Хочешь не хочешь — подлаживайся к нему. Но стоит настоящему москвичу покинуть свой город, как на третий же день он начинает тосковать по нему. Когда-то Валентин впервые выехал за границу, на соревнования в Прагу. Три дня он ходил по ее улицам и площадям заходил в маленькие кафе, искал в магазинах сувениры для друзей. Он даже нашел улицу, которая понравилась ему больше всех. Называлась она Парижская. Солнце отражалось в огромных окнах представительств иностранных авиакомпаний, и Суханов чувствовал, что попал в преддверие мира, знакомого по книгам и фильмам.

А на четвертый день он проснулся с ощущением острой тоски, сначала он не понял, откуда она взялась. Но, выйдя в город, физически ощутил отсутствие арбатских переулков. Он отгонял первым, выиграл все заезды и, к изумлению команды, улетел в Москву.

Но сегодня он возвращался не из Праги, поэтому чувство его было более обостренным, тем паче он знал, что скоро вновь расстанется с любимым городом на многие годы. И он не просто смотрел из окна на пролетающие улицы и дома, он впитывал в себя их, стараясь запечатлеть в памяти, чтобы потом длинными ночами в бараке, закрыв глаза, мысленно ходить по ним.

Острой болью по сердцу ударил родной дом, открывшийся издалека. Суханов даже прикусил губу, чтобы не навернулись слезы на глаза. Машина проскочила Каменный мост, пронеслась по улице Фрунзе, нырнула в тоннель и, сделав сложнейший пируэт, вновь выехала к Гоголевскому бульвару, свернув на Арбат.

— Остановите здесь, — попросил Суханов.

— Пожалуйста, — весело ответил шофер.

Валентин расплатился и вышел. Такси отъехало. Суханов вошел в телефонную будку, набрал номер. Телефон молчал. Человек, занявший за ним место у автомата, повернулся внезапно и сел в «Жигули», стоявшие у тротуара.

— «Первый», «Первый», я «Пятый».

— Докладывайте.

— Объект набрал номер 241-78-74.

— Продолжайте наблюдение.

Вадим поднял трубку, позвонил дежурному.

— Немедленно установите номер 241-78-74.

— Есть.

— Я жду.

— Ты, дорогая Марина, дура. Набитая дура. Ну что ты натворила? Ко мне приезжал Борис, он в бешенстве. Тебе не так легко будет восстановить с ним отношения.

Ира ходила по комнате, куря сигарету какого-то невероятного цвета.

— Ну что ты делаешь? Сидишь дома, как привязанная, и ждешь звонка. От кого? А Борис достал уже путевки на Пицунду, в писательский пансионат. Сентябрь месяц, бархатный сезон. Хватит, поехали, я помирю вас.

— Не надо, — устало ответила Марина.

Она лежала на диване, свернувшись под пледом, с трудом воспринимая, о чем говорит подруга, мысли ее были заняты совсем другим.

— Не надо, — передразнила ее Ира, — не надо. А что тебе надо? Борис мужик с положением, с перспективой, через год-другой уехали бы в хорошую страну. У тебя было бы все, а для души крути роман хоть с милиционером, хоть с мясником.

— Это пустой разговор, — Марина села, поправила волосы, взяла сигарету.

— Так и будешь сидеть и ждать его звонка?

— Так и буду.

— Дура, ох, дура. Кто ты ему?

— Не знаю, просто он для меня все.

— Поздравляю, — Ира картинно развела руками, — втюрилась. Истеричка ты.

— Я его люблю.

— Ну и люби, кто тебе не дает. Но муж должен быть с положением в обществе.

— А у Вадима есть положение в обществе.

— Какое же?

— Он настоящий мужчина.

— В последний раз спрашиваю, ты поедешь со мной?

— Нет.

— Ну и кисни.

Ирины каблуки гневно простучали в прихожей.

— Настоящий мужчина, видите ли, — с иронией крикнула она от двери.

Оставшись одна, Марина взяла книгу, лежащую на диване. Ее перед отъездом читал отец. Он любил только военную прозу, видимо, она переносила его в молодость. Марина не читала ее. Как-то в Кабуле один из писателей, подраненный в провинции, сказал ей: