Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

— Завтра вечером приду, посмотрим, как дальше все будет. Днем пить только воду, ничего не есть.

— Чего хочешь? — глядя в сторону, негромко спросил пахан.

Лекарка добросовестно подумала. Денег просить не стоило, если бы злодейская рожа имела их в виду, то дала бы сразу. Речь шла об услуге.

— Мне нужно попасть… — пришлось поломать голову, вспоминая адрес. — И поскорее, лучше до утра. Дай мне пару человек в сопровождение, чтобы проводили туда и затем в тюрьму.

— Повозку дам, — пробормотал бандит, ерзая на седалище, надежно замотанном пеленкой из чистых прокипяченных тряпок. — Нечего ноги бить. И чтоб завтра после заката.

— Как штык, — пообещала Елена и снова едва удержалась от улыбки, сообразив, что механически перевела с русского, использовав вместо «штыка» жаргонное определение рыцарского кинжала в виде граненого штыря. Подобные языковые казусы случались с ней все реже и реже, но временами таки происходили.

— Чего? — с подозрением спросил пахан.

— Буду, — серьезно пообещала Елена, прикидывая, какие осложнения могут начаться после такого вскрытия и как быстро сведут пациента в могилу. Следовало бы опасаться, однако женщина слишком устала. Смертельно хотелось спать, а подремать в таком раскладе получится только под утро в тюрьме и то при большой удаче. Вечером тренировка у Чертежника, а после еще этот калечный злодей.

Хотя Юг Мильвесса задирал нос, глядя с пренебрежением на северную часть, он все же не был солью земли Тысячи Колодцев. Сердцем Города и континента являлся небольшой (относительно, конечно) клочок суши на юго-западе, отделенный старой крепостной стеной. Здесь некогда обосновались первые жители, облюбовав и заселив большой мыс. Отсюда со временем потянулись дома, улицы и постройки дальше к востоку и северу.

Старый город пережил все, даже Катаклизм. Здесь по-прежнему обосновались дворцы и усадьбы приматоров, вся столичная бюрократия, Храм Шестидесяти Шести Атрибутов, большой ипподром, он же арена для Турнира Веры, а также императорский дворец. Он уменьшился по сравнению с прежними размерами на две трети, как собственно и власть новых императоров, лишенных магической силы. Но все-таки считался одним из чудес мира.

Здесь, рядом с полуразрушенной стеной, что некогда защищала юный Мильвесс, располагался дом неизвестной аристократки. Формально все же на стороне «попроще», к востоку от ограды, однако настолько близко к Старому городу, насколько это возможно без шестидесяти шести поколений благородных предков в родословной. Елена хотела даже присвистнуть, однако лишь качнула головой. Место «козырное», земля тут была поистине золотой, дома передавались из поколения в поколение. Построить здесь что-нибудь без согласия приматоров было невозможно, а снять — безумно дорого. Так что черная графиня оказалась побогаче иных особ королевских кровей. Точнее, семья графини, для матриарха она была слишком юна. И, кажется, сегодня девица отрывалась на всю катушку.

Пара сопровождавших от пахана осталась в тени, избегая частых в этой части города стражников, а Елена твердым шагом направилась к главным воротам.

Небольшая площадь перед домом была похожа на конский рынок и вербовочный лагерь одновременно. Лошади, роскошные носилки, даже пара карет, которыми могли пользоваться лишь особы с беспримесно благородной кровью. Слуги, охрана, выгребающие конский навоз метельщики, появившиеся как из-под земли торговцы «быстрым перекусом», продажные женщины, несколько городских стражей, которые пыжились и старались соответствовать на фоне богато разодетых воинов, еще какие-то люди, о чьей профессии Елена могла только догадываться. Все это разношерстное сборище двигалось, разговаривало, жрало и выпивало, грелось у переносных жаровен. Кто-то уже скрестил мечи поодаль, причем дрались серьезно, по меньшей мере до «упал — не встал»[23]. Ржали лошади, парок от дыхания множества глоток таял в ночном воздухе.

Роднили всех, пожалуй, две вещи — бросающийся в глаза достаток (и спесь), а также нарочитая приглушенность речей. Каждый из собравшихся на площади надувался, как мог, стараясь продемонстрировать достаток и величие, но притом старался делать это как можно тише, словно боялся оказаться услышанным за оградой из белого камня. Там, внутри, окна четырехэтажного дома переливались светом, звенела хрустально-медовыми нотами приятная музыка. Определенно, имел место прием с гулянием.

Неторопливо шагая меж группирующихся воинов и слуг, Елена быстро перебрала в уме скудные познания о местном высшем обществе. Каждый гость — это свита, хотя бы десяток человек, от личных слуг до телохранителей. Но десяток это минимум, потому что приличный граф-ишпан на праздник меньше чем с десятком бойцов не ездит. И это не понты, а суровая необходимость, ведь переход от «добрый день, как поживаете?» к «ультранасилие!!!» в позднефеодальном обществе происходил непредсказуемо и стремительно. Избавлены от этого были только приматоры, которые воспринимали себя как островок старого цивилизованного мира в океане посткатастрофичной дикости нравов. Так чувствовали бы себя римские сенаторы среди варварских королевств раннего средневековья.

Здесь, снаружи, пара сотен человек точно есть, но это, так сказать, низовой уровень, которому в господский дом хода нет. Еще сколько-то внутри, самые доверенные и преданные, а также вернейшие клиенты, миньоны, куртизанки и жиголо. Таким образом, получается, что условная графиня без имени собрала тусовку человек двадцать или даже больше равных себе. Очень круто. Елена почувствовала, как подкашиваются ноги, но взяла волю в кулак и постаралась шагать размашисто, уверенно. Ее провожали взглядами, однако задирать не пытались. Женщина прошла меж двух каменных чаш размером с хороший котел каждая, где пылал жаркий огонь. Дальше начиналась предвратная площадка.

Флесса пробудилась, и первой мыслью было, что под утро она все же основательно перебрала. Как правило, будущая герцогиня избегала алкогольных приключений, памятуя отеческий завет о здравом рассудке. Старик однажды поймал младшую дочь, которой тогда исполнилось десять, за дегустацией дорогого вина. Правитель сначала терпеливо дождался, пока хмель выветрится из юной головы, затем крепко поработал кнутом. А после, когда девчонка отрыдала свое, взял за руку и повел в семейный архив, где, разворачивая старый пергамент и драгоценный папирус, зачитал девочке подробную лекцию о жизни и смерти благородных родов. Очень серьезно, как взрослой, делая особый упор на смерти. Флесса не забыла унижения, за которое после жестоко поплатились не вовремя ставшие свидетелями наказания слуги. Но также не забыла и того, что во времена открытых войн и вендетт до четверти поколения аристократов-бономов погибало насильственной смертью, в боях, в изгнании или заточении. В более мирную пору процент, разумеется, падал, но меньше десятой части не опускался никогда, разве что в безвозвратно минувшую эпоху Старой Империи. А неумеренные возлияния становились лучшим спутником убийц, отравителей и подкупленной охраны.

Однако Флесса не могла сказать, что состояние похмелья было ей совсем чуждо. Как, например этим утром, в первый день нового десятилетия жизни. И самое неприятное, она не могла вспомнить, что стало причиной незапланированного отрыва. В гудящей голове прыгали сумасшедшей каруселью лица, события, обрывки воспоминаний. Как разбитый калейдоскоп из которого высыпались в полном беспорядке разноцветные стекляшки.

Так… что она помнила точно, так это приятный факт — ишпаны, гастальды, юные и не очень наследники благородных домов, никто не отверг приглашение, сказавшись больным. Змея с Пустошей, вымоченная в винном уксусе и зажаренная с травами на вертеле. Смех, фейерверк и прочее веселье. Журавль, фаршированный тремя видами изысканного мяса. «Жидкий дым». Сразу несколько юных аристократов, в разной степени куртуазности пытавшихся подбить клинья вице-герцогине. Вино традиционное, вино крепленое и настойки на «мертвой воде». Жаркое от свиньи, выкормленной молоком шестидесяти коров[24]… Черт возьми, счет от поваров и в самом деле будет безумным, однако оно того стоило. Как говорил отец, парадный стол не для пожрать, а вложение в репутацию. Обилие дорогой еды и вина есть самая эффектная и недорогая демонстрация положения.