Операция «Купюра» - Инна Тронина

– Не волнуйтесь. – Ружецкий встал из-за стола, шагнул к Кулакову и обнял его. – Кем бы вы ни были, Борис Ананьевич, свои грехи вы искупили. Не знаю даже, как и чем вас отблагодарить. В камеру садиться вы не хотите, а насильно я вас задерживать не стану. Вы не знаете, где Иващуга находится сейчас? Может, взять его на основании ваших материалов? Неужели позволить ему на свободе гулять и готовиться к новым преступлениям? Зачем вы так покорно на заклание-то идёте?

– Не надо раньше времени их тормошить! – Кулаков отвернулся от окна. Сейчас шов на его губе выделялся особенно ярко, а лицо страдальчески сморщилось. Он слушал пение своих канареек с особым наслаждением и одновременно с тоской – будто в последний раз. – Обо мне не пекитесь – сам разберусь. А вот насчёт того, что я грехи искупил… Спасибо. До земли поклон вам за эти слова. Мне сейчас это более всего важно. Более всего! – Кулаков одной рукой взял за локоть Ружецкого, другой – Дханинджия, повёл их из комнаты к лестнице. – Одевайтесь, и я вам покажу, как через другую дверь выйти. Чтобы уж наверняка никаких проблем не было. Больше всего мне нужно, чтобы вы целыми до Литейного добрались, и папку мою сохранили…

А через час они с Всеволодом сидели в пустом кабинете Горбовского. Брат читал материалы Кулакова, а Михаил торопливо расшифровывал диктофонную запись, чтобы представить её Захару. Потом, уже переговорив с майором, Михаил спросил, не дадут ли ему часика на два новенький «Форд», чтобы съездить к депутату Воронову в Мариинский дворец. С собой у Ружецкого была другая папка – с копиями материалов, полученных сегодня в Новой Деревне…

Ружецкий достал диктофон, положил его перед собой, немного послушал усталый, тусклый голос человека, которого сегодня увидел в первый и в последний раз. Вряд ли у Бориса Ананьевича оставался какой-то иной выход – только дожидаться страшной смерти или податься в бега. Как бы ни развивались события дальше, главное дело геолог Кулаков совершил – позволил операции «Купюра» выйти на финишную прямую. И всё-таки зря он не захотел в изоляторе переждать опасное время. Рано на себя рукой махнул, крылья сложил – надо до последнего бороться.

– Миша! – Светлана, в фартуке, с закатанными рукавами, стояла в дверях. – Ты что, заснул? Я кричу-кричу, аж голос сорвала… Картошку почисти – у меня не десять рук. Обещал ведь мне помочь, и уже всё позабыл…

– Привет! – Ружецкий поднял тяжёлую голову от протокола и с трудом вернулся к реальности. – Надумала, тоже! Пусть Богдан почистит – это ему вполне по силам. Вот кабы розетку починить, тогда – милости просим. А с картошкой-то кто хочешь справится!

– То-то она не починенная неделю! – Жена еле сдерживала слёзы. – Богдашка только руки вымыл и за уроки сел. Говорит, папа велел! А я теперь его отрывать должна? Ты каким местом думаешь вообще-то?

– Не ори – не глухой! – Михаил сгрёб бумаги в кучу. – Ты за это время уже всё вычистить могла. Розетку-то попробовала сегодня? Ну-ка, включи ночник! Как? Зажёгся?

– Когда ты успел-то? – Светлана тяжело вздохнула, остывая.

– Сегодня рано утром. Чем вопить, проверила бы сначала. Ну, что ещё у тебя отвалилось-оторвалось? Где? Я хочу, чтобы работа для мужика была, а не для бабы. Да, жизнь у тебя нервная, но ведь в тепле сидишь, под крышей, тяжести не поднимаешь. Да ещё хнычешь без передыху!.. Вот моя мать весь дом на себе тащила, когда без мужа жила! Даром, что высшее образование имела, а её рука знала лопату, грабли и коровий сосок. Вот это женщина, я понимаю…

– Да, и твоя рука знала всё то же самое, – кивнула Света. – А, кроме того, лестницу вертолёта и страховочный трос… – Она всхлипнула. – Ты на Галину Павловну посмотри и на меня! Комплекции-то у нас разные, а, Мишенька? В неё одну две таких, как я. поместятся. Я – городская женщина, с детства задушенная дымом. Мы у Кировского завода жили, в Автово. Только когда на дачу с садиком ездила да в пионерлагерь, могла отдышаться. Да, если уж мужская работа тебе нужна, ранец ребёнку почини. Третий день, как бомж, в школу ходит.

– Починю, починю, не кричи! – Михаил подошёл к Светлане и обнял её. – Замухрышка ты моя белобрысенькая! В чём душа только держится? И грудь, как плоскодонка – будто не баба вовсе. – Возьмёшься – и уколешься…

Он засмеялся особенным, ночным смехом, расстёгивая на жене кофту. Света вскрикнула и рванулась к двери.

– Ты чего, с ума сошёл? Рано ещё, Богдан увидит! И обед не доварен…

– Да ты ведь не успокоишься, пока я тебе внимание не уделю! – Михаил сдёрнул с себя джемпер, галстук и рубашку. – Ничего, сейчас ты угомонишься, а я поработаю малость. Мне больше всего тишина нужна.

– Давай, давай, соблазняй, Сталлоне, Шварценеггер, Муромов… Тьфу! – Света прижалась спиной к косяку, но не убегала. Из этого Ружецкий сделал вывод, что ругается она в основном для порядка. – Думаешь, я весь день мечтаю, чтобы ты ко мне полез? Нужен ты мне, зверь такой, только подавай тебе!

Михаил вдруг подхватил Свету на руки, и она заболтала ногами. Заглянувший в щёлку сын увидел мать без кофты, в кружевном прозрачном белье. Сначала он зажмурился, а потом принялся с интересом наблюдать за происходящим.

– Мишка, прекрати! – Светлана, увидев в щёлке между косяком и створкой любопытный блестящий глаз, заколотила кулаками по спине мужа. Обручальное кольцо соскочило с пальца и покатилось по полу. – Поганец такой! Видишь, ребёнок подглядывает? И опять на аборт идти придётся… С предыдущего всего два месяца – нельзя ещё… Ну, хоть бы ты себе бабу завёл! Ну, хоть бы…

Света не договорила, замолчала, а потом рассмеялась – так же волнующе, тихо, как и муж. Они не заметили, как прошёл без малого час, и только потом проснулись. Звонил телефон – судя по всему, уже не в первый раз, но раньше было никак не встать. В комнате стало холодно, и не зашторенные окна светились так, словно рамы намазали фосфором.

Ружецкий сел на диване, оглянулся на Светлану. Та спала у стены, и лямочки её рубашки сползли с узких плеч. Крашеные перекисью кудряшки прилипли ко лбу. На кухне возился сын – он проголодался и отправился есть один, не решаясь побеспокоить родителей. Потом Богдан, наконец, не выдержал, снял трубку и что-то спросил. Через несколько секунд он уже колотил в дверь.

– Пап, тебя спрашивают! – И удрал к себе, что-то жуя. Похоже, он всё-таки увидел лишнее, а теперь не знал, как себя вести.

Ружецкий протянул руку, нашёл треники, куртку. У него вдруг застучали зубы от холода, хотя до этого мерзляком никогда не был. Ему приходилось исполнять аква-трюки и осенью, и даже зимой, когда это было нужно. Бывало, и в крещенской проруби купался, а потом только жарко было…

Проходя мимо трельяжа, он осмотрел себя и остался доволен. Нет, не потерял форму, хоть уже не так часто «качается» в спортзале. Дура Светка, мелет чепуху всякую. «Хоть бы бабу нашёл!» Найди, так она удавится. И до сих пор не верит, что этакий плейбой ни разу ей не изменил. Да, гулял, пока был холостым, и в армии, и на съёмках. А сейчас невероятным волевым усилием загонял в самые дальние уголки сознания перешедший по наследству темперамент.

Слишком уж непрезентабельно выглядел в такие минуты отец, и Михаил поклялся никогда такого не делать. Перед тем, как они расписались со Светланой Смычковой во Дворце на улице Петра Лаврова, он дал ей клятву раз и навсегда завязать. Никто, включая невесту, обещаниям красавца-жениха не поверил, да и сейчас никому ничего не докажешь. Но перед своей совестью он чист – действительно, других женщин у него не было. Может, Светка теперь не стала бы возражать – ведь за всех любовниц в постели отдуваться приходилось ей одной…

Когда муж вышел к телефону, Светлана приподнялась на локте, то ли плача, то ли смеясь. И внезапно вздрогнула, заметив, что на пальце нет обручального кольца. Похолодев от ужаса, она спрыгнула с постели, принялась обшаривать, ощупывать каждый миллиметр ковра и паркета, но так ничего и не нашла.

Как всегда, после таких «успокоений», она чувствовала себя униженной, раздавленной, ничтожной. И ведь сама виновата, пенять не на кого. Дала Мишке повод считать, что все претензии и эмоции проистекают из желания близости. Ни разу не смогла его оттолкнуть, вырваться, доказать, что она не сука какая-нибудь, а человек. И его красивая физиономия, гора мышц не дают права так обращаться с женой…

Так и не найдя кольцо, Света утомилась, села на ковре. Ей тяжело было ползать с наклоненной головой, особенно вечером – под черепом волнами разливалась боль. Сейчас бы заснуть до утра, а тут, мать твою, надо чистить картошку! Ладно, кольцо потом можно будет найти – днём, когда светло. Раз не на улице потерялось, а дома, значит, закатилось куда-нибудь в щель.

Светлана накинула халат, вцепилась пальцами в волосы и тихо застонала. Пожалуйста, Мишка запросто треплется по телефону, а ей будто мозги выносит. В комнате холодно, а всё тело в поту, и поджилки трясутся. А ведь завтра – опять на работу. И там нужно перед сотрудницами марку держать, а то зажалеют.