Птица несчастья - Лада Валентиновна Кутузова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Путники с трудом спустились: земля осыпалась под ногами, так что Максим не удержался, шлепнулся и съехал вниз на заднице, больно ударившись при этом. Он потер ушибленное место: будет синяк. Хорошо, что прихватил с собой мазь для подобных случаев – быстрее заживет.
– Ты как? – поинтересовался Федор.
– Кости целы, – ответил Максим.
– Как думаешь, нам снова чего-то ожидать? – спросил Федор.
Хотелось бы надеяться, что в этот раз обойдется, но шансов мало: путники притягивали неприятности.
– Да, – скрывать правду смысла не было.
Противоположный склон отодвинулся, теперь дойти до него быстро не получится. Дно оврага было усыпано сухими листьями, при каждом шаге они шелестели, и от этого звука между лопатками возникало напряжение, словно в ожидании предательского удара.
– Точно змеи ползут, – проворчал Симаргл.
– Ты про что? – насторожился Максим.
– Про корни, – пес сохранял уверенность, что те движутся, хотя остальные путники ничего не замечали.
Сумрак сгустился, и Максиму казалось, что поблизости тяжело дышит и ворочается огромное существо. Вдали вспыхивали красные огни, Максим со спутниками направился туда. Ему все время мерещилось, что рядом снуют чьи-то силуэты, но едва Максим подходил ближе, видение рассеивалось.
– Аномальное место, – Федор постоянно озирался.
– Не бойся, Феденька, – успокоила его Оля. – Мы же вместе!
Федор не стал спорить, что не боится, и Максим его понимал: глупо делать вид, что все в порядке. «Ну-ка, взяли!» – послышался громовой голос откуда-то сверху, и Максим осознал, что стоит вместе с попутчиками возле огромного камня цвета свернувшейся крови.
Камень походил на куриное яйцо. При прикосновении к нему Максим ощутил сердцебиение, словно там и в самом деле находился зародыш цыпленка. Вверху вспыхнул свет и в небе появился образ огромного колеса с руками и ногами по ободу. Колесо крутилось, руки передавали друг другу разные предметы: молоток, пилу, дрель, стамеску, топор… Послышался голос, лишенный эмоций:
Каждое утро, кроме субботы,
Мы спешим в офис —
к богу работы.
Мы восхваляем с рассвета до заката
Бога работы всего лишь за зарплату.*
Максим обнаружил, что они вчетвером ухватились за камень-яйцо со всех сторон и теперь толкают его вверх по склону. Симаргл при этом носился вокруг и командовал:
– Полкан, навались посильней. Федя, не сачкуй! Оля, действуй одновременно со всеми.
Около них в гору тащили камни тысячи других людей, Максим снова различил смутные силуэты. Все были заняты делом, до ходоков доносился лишь протяжный стон. В небе появилось видение огромной женщины. У нее были густые широкие брови и безразмерная грудь, увешанная наградами. Бесстрастный голос продолжал читать стихи:
Делаем шаг вправо,
Шаг влево.
Это Гертруда —
Наша королева.
Гертруда – героиня труда.
"Без труда не вытащишь
и рыбку из пруда!"
Гертруде мы говорим «ах!»,
Ведь ее грудь вся в орденах.
Максим с трудом переборол желание грохнуться на колени и отбить земной поклон: образ женщины внушал благоговение. Она величаво проплыла по небосклону и исчезла. Максим вытер пот со лба и продолжил двигать камень-яйцо. Рядом раздался чей-то вскрик и мимо путников покатился валун. Затем раздался грохот, валун разбился, из него вытекла золотистая лужица.
Сыплется на нас небесная манна:
Письма, приказы и телеграммы.
Директивам не видно конца.
Не послать ли нам к богу гонца?
Чтобы ниспослал обеденный перерыв.
На перерыве, ему воскурив
Страстно-никотиновый фимиам,
Говорим небесам: «И аз воздам!»
В рабочем чате отвечает он сам:
«Отпуска хотите? А хрен вам!»
Бог работы строг.
Он как осьминог:
У него тысяча рук
И тысяча ног.
Он говорит:
"Вjobывай, сынок!"
Снизу донесся отчаянный визг, и Максим едва не схватился за сердце. Визг продолжался, разрывая барабанные перепонки. Где-то поблизости сорвался еще один валун, он падал, ударяясь о другие камни и увлекая их за собой. Максим уперся ногами в склон, стараясь удержать камень-яйцо. Пыхтел Федор, лицо Полкана побагровело, из глаз Оли катились слезы.
– Ну, родненькие, поднажали, – Максим подпихнул камень-яйцо, которое, казалось, вросло в землю.
А визг все длился. После на дне оврага полыхнуло так, что Максим явственно различил очертания огромной курицы. Ее тело, ноги и клюв были обмотаны цепью. Курица яростно билась. Вокруг сновали люди, они натягивали цепь, удерживая курицу на месте. Из клюва вновь вырвался огонь, сжигая все поблизости, но люди не отступали, одни поливали курицу пеной из пожарных рукавов, другие опутывали цепью.
Колесо продолжало вращаться, теперь руки на нем перебирали письма, тянули телеграфную ленту, передавали какие-то бумаги.
Бумажку справа кладем влево.
Сперва робко, затем смело.
Похоронены мы под ворохом бумаг
Нам нужен бог – он великий маг!
Наши руки могучи,
Мы гоняем тучи,
Тучам из бумаг —
Мы покажем fuck.
Визг стих: люди усмирили курицу, на мгновение Максим почувствовал облегчение. Но тут залаял Симаргл:
– Ах ты, собака такая!
И Максим увидел, что к ним ползет корень. Симаргл набросился на него и вцепился зубами.
– Федор, – обратился Максим, – достань из моего рюкзака топор.
– Сейчас, – тот не стал спорить.
Максим стиснул зубы, когда Федор отпустил ношу: как же нелегко. Возникло ощущение, что камень становится все тяжелее. Пот градом стекал по лицу за шиворот до самых трусов. Федор вынул топорик и рубанул корень. Тот испуганно дернулся и пополз прочь.
– Получил, гад?! – обрадовался Симаргл. – Знай наших!
Вечером приходим домой не спокойны:
Быть без бога работы мы недостойны.
Встаем строем к мартеновской печи,
Мечем на стол для бога куличи.
«Услышь нас, о великий бог!
Ниспошли нам работы впрок.
Чтобы круглосуточно впахивали мы».
«Так и быть, – говорит, – дам работы взаймы.
Отдадите потом потом и кровью,
Временем, отдыхом и любовью.
Я бог работы – парень простой.
Мне нужен раб, чтоб навеки мой.
Чтоб до небес вился мне фимиам.
Я вас возлюблю и вам воздам».
Теперь вверху летали пироги. Руки подбрасывали их, ноги ловко отфутболивали и так по кругу. Меж тем на дне оврага опять разгорелось пламя. До путников донесся яростный клекот: курица вырвалась из цепей и выдыхала огонь, сжигая людей заживо. До Максима доносились отголоски криков и стонов, но он продолжал толкать камень-яйцо.
Максим сам себе казался Сизифом, до конца времен обреченным на бессмысленный труд. Лицо Полкана пошло пятнами, перья на теле Оли слиплись, Федор дышал так, словно его легкие были заполнены огнем. Максим не понимал, зачем они тащат камень-яйцо наверх, но путники упирались всем телом в глинистый склон
