Королевство на руинах - К. Ф. Брин

дворе тоже попали в так называемую «остановку времени», а растения, цветы и прочая живая хрень – нет? Ох, ладно. Приберегу этот вопрос для очередного витка бессмысленных рассуждений.

«Но в этом есть смысл, – возразил мой волк. – Это хороший вопрос».

«Ну да, логически это имеет смысл, но когда господин в гневе, то ненавидит слушать всякую болтовню не по делу. Обычно это приводит его в ярость. Это хороший способ разозлить его. Я должен это использовать».

Я притормозил лошадь возле конюшни, когда господин уже слезал с жеребца.

– Сэр, нет! Подождите! – Я перекинул ногу через спину Беллы и торопливо спрыгнул, слишком сильно ударившись о землю и потеряв равновесие. Но не упал. Старина Адриэль еще не потерял былую форму. – Сэр, подождите! Нет, вам нельзя этого делать!

Я догнал его, когда он пробирался по жухлой траве к замку. Мне ужасно хотелось схватить его за руку и развернуть лицом к себе, но я знал, что тогда полечу на траву. Лететь не очень-то хотелось. Поэтому я едва ли не бежал, подстраиваясь под широкий шаг господина.

– Сэр, при всем моем уважении, обычно вы – воплощение здравого смысла, но ваша чокнутая идея сведет на нет все усилия Финли!

– Она уже не такая сильная, как тогда, когда уходила, – выпалил он, перепрыгивая через две ступеньки за раз. – Стала слабее. Ей требуется все больше моей силы для восстановления. Она все время голодна… они морят ее голодом. Не дают ей как следует отдохнуть. Она увядает.

Казалось, в моей груди разверзлась дыра и поглотила меня. Я не знал этого о Финли. Господин не рассказывал об этом.

– Это моя битва, а не ее, – продолжил он наполненным яростью грубым и хрипловатым голосом. – Я больше не позволю ей драться вместо меня. Это моя боль, которую я должен вынести, и я обменяю себя на Финли. Со временем она все поймет.

– Но, сир… – Я пыхтел и задыхался, пытаясь не отставать от него. – Розы не вянут, сир. – С силой втянув воздух в легкие, я схватился за дверь, чтобы она не захлопнулась у меня перед носом после господина. – Я имею в виду, куст не вянет. Лепестки цветов опадают, но это всего лишь корм для пчел. Само растение желтеет и выглядит дерьмово, но держится. Куст пережидает бурю. А потом, когда меньше всего этого ожидаешь, эти ублюдки получают три капли воды, возвращаются к жизни и снова разрастаются повсюду.

– Вообще-то, розы вянут. И даже умирают. Моя мать – тому подтверждение. – Он повернул налево, к лестнице.

– У вашей матери не было никакой поддержки. У нее был ублюдочный муж, который превратил ее жизнь в ад, и сын, который страдал. Это высасывало из нее жизнь. Когда вы уехали, она перестала сопротивляться. Однажды вечером она ушла в свою комнату, и на этом все закончилось. Она сдалась. Финли не в такой ситуации. У нее есть истинная пара, которая готова умереть за нее. Она в аду, но знает, что вы прикрываете ее спину. Так что она не завянет. Она не умрет. Пожелтеет, станет уродливой и, возможно, совсем засохшей, но при первых каплях воды эта сучка расцветет, вот увидите. Она испортит любой сад, который возделал король демонов. Это, конечно, метафора, но попомните мои слова. Она вернется к нам. Если кто-то и может сбежать оттуда, так это Финли. Эта женщина вдохнула жизнь в наше разрушенное королевство.

Господин остановился перед своей дверью. Он держал спину прямо, но плечи слегка ссутулились. Я остановился позади него, не зная, чего ожидать. Так далеко я еще не заходил. Конечно, выступал с ободряющими речами, но никогда с таким пылом.

С другой стороны, раньше господин не упоминал о том, что собирается себя обменять.

– Дам ей еще два месяца. Если она не вернется к тому времени, я призову короля демонов и возьму все в свои руки.

– Еще четыре месяца, – сказал я, не уверенный, что кто-нибудь из нас выдержит еще четыре месяца этой пытки. Наверное, Финли могла бы. Она была сильнее всех нас. – Дайте ей еще четыре месяца. К тому времени она что-нибудь придумает, я уверен. Ей просто нужно время. Я это чувствую.

Он слегка повернул голову, как будто хотел оглянуться назад.

– Три. Еще три месяца. Не больше.

Я открыл рот, собираясь спорить, умолять или даже – чем черт не шутит! – просто заплакать, но господин переступил порог и захлопнул дверь у меня перед носом.

– Мать твою! – Я повернулся и побежал трусцой по коридору. – Стоп, почему я бегу? Мне некуда торопиться. Куда, черт возьми, я вообще направляюсь?

Я замедлил шаг и увидел, что навстречу, выпятив грудь, выпрямив спину и излучая высокомерную важность, идет камердинер господина. На нем был сшитый на заказ костюм с белым жилетом и белым галстуком-бабочкой в стиле старой школы. Это был настоящий камердинер принца, и его не убили и не похитили лишь потому, что он каждую ночь прятался в замке или в лесу и умел оставаться незаметным. Я восхищался мужественностью этого парня.

– Господину нужна подбадривающая речь, – сказал я ему, когда он проходил мимо. – Его терзают безумные идеи.

Камердинер даже не взглянул в мою сторону. Не то чтобы я удивился. Он не желал тратить время на людей, которые плохо выполняют свою работу, а на данный момент это касалось почти всех слуг в замке. Однако я знал, что лучше не подниматься выше уровня посредственности. Даже думать об этом было смерти подобно.

– Ты идешь сегодня на вечеринку? – спросила Максин, стоя у подножия лестницы. В правой руке она сжимала вышивку, явно покончив со своим любимым хобби на сегодня.

– Богиня дай мне пощечину, Максин, сейчас есть проблемы поважнее, чем вечеринки! – возмутился я, совершенно теряя самообладание теперь, когда господин не мог услышать. Нет, я не должен был срываться на ней, но, с другой стороны, однажды она подсыпала соль мне в чай, а у меня была хорошая память. – Кроме того, в замке по-прежнему бродят лишь два слабых демона, и у них недостаточно силы, чтобы поднять мой член. Остается трахаться только с вами, ублюдки, и не хочу показаться мудаком, но мне надоело трахать вас всех. Честно говоря, я устал трахаться, как жеребец.

– Ты хочешь потрахаться с жеребцом? Что?! – в ужасе спросила она.

Я начал подниматься по лестнице, но остановился, держась рукой за перила, и обернулся, чтобы посмотреть, не шутит ли она.

Нет, удивление, отвращение и любопытство, написанные на ее лице, говорили о том, что именно это она и вынесла