Дело возбуждено... (сборник) - Октем Эминов

Жаль, что в протокол нельзя занести то, что к делу не относится прямо… Я договорился с этим стариком, что суть его слов будет изложена на бумаге, и попросил его утром прийти в поссовет.

Мы заночевали в ауле, решив, что спозаранку можно пойти навестить нашего джейрана.

ЧАРДЖОУ

Вернувшийся из аула Дашгуйы Талхат рассказывал Хаиткулы:

— …Я шел обратно и мыслями был уже далеко от Сарана. Вдруг слышу, гонится кто-то за мной. Инстинктивно опустил руку в карман за оружием, оглянулся: собака… нет, тигр… нет, сам дьявол был передо мной. Глаза как плошки, пылают злым огнем. Никому не пожелаю такой встречи! Руку не успел выдернуть из кармана, прошептал только: «Эх, Саран…» — и тут грохнули два его выстрела. Одна пуля просвистела рядом, другая настигла волкодава. Собака взвизгнула, мордой ткнулась оземь, покатилась по песку…

— Дальше?

— Дальше? Пошел, куда и собирался.

— А Саран?

— Остался за барханом.

Едва только он закончил доклад, Хаиткулы позвонил в горком народного контроля и попросил выяснить, есть ли в республиканском комитете такие сотрудники — Уруссамов и Ходжакгаев. Затем стали подытоживать…

Как относились друг к другу подпасок и Саран? Прекрасно. Отношения между их семьями тоже ничем не были омрачены за долгие годы. Саран не мог нахвалиться своим подпаском: дескать, готов в любую минуту отдать ему свою чабанскую палку и будет спокоен за овец, за весь свой кош. Подпасок о чабане тоже говорил только хорошее: Саран-ага пуще глаза бережет народное добро, всех должностных лиц, приезжающих к нему, угощает за свой счет, даже выделяемого колхозом ежемесячного «законного» барана никогда не режет. Акы все говорил и о доброте чабана: треть ежегодной премии (исчисляемой в овцах и ягнятах) тот всегда отдает ему.

Но что же произошло потом? В кош кто-то приезжает и вызывает большое волнение подпаска. Тот бежит в соседний кош к своему другу и сообщает, что намерен кого-то разоблачить… Кого же? Сарана или приехавшего гостя — предположительно из Министерства внутренних дел, то есть из Ашхабада. Впрочем, из министерства или из Комитета народного контроля? Когда речь заходит об имени этого человека, то память начинает изменять Сарану, хотя он запомнил фамилии тех, кто приезжал раньше. Возможно ли такое? Хаиткулы говорит, возможно. Талхат уверяет, что не может быть.

Хаиткулы считает, что последний приезжий — действительно существующее лицо. У гостя спрашивают документы? Нет. Можно убедить тех, кто живет в коше, что он приехал с проверкой поступившего в министерство сигнала? Можно. Какой бездельник действительно поедет зимой в пустыню просто так?..

Талхат считает все эти разговоры умело построенными увертками. Но с какой целью нужны эти увертки, он пока не берется объяснить.

Вот к каким соображениям в конце концов они пришли:

а) Если последний контролер был на самом деле, то чабан мог испугаться какого-то разоблачения, связанного с непорядками в коше, и пробовал подкупить приезжего. Подпасок при каких-то обстоятельствах узнает об этом, разочаровывается в хваленой честности Сарана и решает его разоблачить.

б) Все видели гостя Сарана, приехавшего в его кош самым последним. Но Саран никого не знакомит с ним. Может быть, он находится с этим человеком в постоянной связи с взаимовыгодным интересом. В чем этот интерес — в утаивании лишней отары или в торговле смушками?

в) Гибель подпаска связана с его намерением разоблачить Сарана и приехавшего контролера. Вероятнее всего, один из двух приезжавших немного раньше «контролеров» был и последним. Оба являются теми, кто ускользнул от милиции в Ташкенте (студент, купивший у них билеты на самолет, назвал их фамилии — Аташгиров и Бегов).

г) Следует очень тщательно изучить биографию Сарана.

д) Кто украсил рисунками двери в Чарджоу? Имеют ли к ним отношение доктор и его любовница? Кто курил у нее?

е) Аташгиров и Бегов не настоящие фамилии преступников. Под какими именами и с чьими паспортами они укрываются сейчас? Откуда эти люди?

К концу этих прений между Хаиткулы и Талхатом собрались и другие работники угрозыска. Беседа, таким образом, переросла в оперативное совещание. Выросло и количество вопросов, подлежащих немедленному решению.

Когда последний пункт дальнейшего следствия был определен, зазвонил телефон. Это был звонок, которого Хаиткулы ждал с нетерпением. Выслушав, что ему сказали, он положил трубку и обратился сразу ко всем:

— Друзья, мы совершенно напрасно недооцениваем себя. Мы хоть и не гениальные мыслители, но, по крайней мере, сегодня каждый из нас может сказать себе: «Я — проницательный милиционер». Разумеется, не вслух…

Ответом стал общий смех. Когда он стих, Хаиткулы довел до сведения собравшихся услышанное только что:

— Можем возле пункта «б» поставить галочку. Ни в министерстве, ни в Комитете народного контроля Уруссамова и Ходжакгаева нет и никогда не было. В кош Сарана никого не направляли…

Талхат буквально сорвался со своего места:

— Значит, последний гость Сарана не мог быть причиной гибели подпаска. Все дело в тех двоих. Саран с ними в сговоре, надо его как следует проверить или сразу же принять в отношении его серьезные меры…

Посыпались самые разные предложения. Хаиткулы снова взял слово:

— Вывод напрашивается сам собой: последний гость Сарана был одним из тех двоих. Сарану сейчас деваться некуда, едва ли он предпримет какие-то чрезвычайные шаги. К тому же за ним оставлено наблюдение. Талхат Хасянов выполнил задание на «отлично». Возможно, что приезд Бекназара Хайдарова даст дополнительный материал, пока же нам усиленно следует продолжать розыски обоих преступников.

Все разошлись.

Дежурный милиционер сказал, что явились художники. «Очень кстати, — подумал Хаиткулы. — Трафарет — недостающее звено, которое надо восстановить как можно быстрее».

Маленькое звено, оказалось, доставил тот самый, вчера небритый, а сегодня побрившийся и от этого помолодевший товарищ Ярмамеда, резчик.

— Я привык работу делать досрочно, товарищ под… ох, товарищ майор. — Он улыбнулся, его черные глаза лукаво смотрели на Хаиткулы. Вынул из внутреннего кармана лист бумаги и протянул майору. — Вот он!

Это был рисунок, изображавший того типа, что заказал ему трафарет. На Хаиткулы смотрел человек в ушанке, сдвинутой на левое ухо. Горло туго обмотано шарфом. Лицо продолговатое, но с очень широким ртом, портящим его.

Хаиткулы так прокомментировал рисунок:

— Пьяница. Наверное, неженатый, а если женатый, то давно измучивший свою семью. Лет тридцать ему. У этих типов в кармане всегда пусто. Трафарет заказал, конечно, не для себя, и деньги были не его. А если он так свободно ими распоряжался, значит, десяток было не две, а гораздо больше. В глазах одно выражение: «Наконец напьюсь в стельку». Того, кто обещает снабдить их спиртным, такие люди не спрашивают, кто он и на что их толкает, — плати, и все!..

Ярмамед смотрел на Хаиткулы пораженно, а его товарищ раскинул руки в стороны, как мулла в молитве, выражая свое восхищение. Глаза он поднял к потолку, губы его шевелились. Хаиткулы, сам всегда склонный к шутке, посмеивался театральной позе резчика: «Сейчас он, наверное, про себя произносит такой монолог: „О аллах, если я до сих пор думал, что я знаю людей, то это ложь. Ты дал всем людям ум, не обделив и меня. Ты дал им проницательность, не забыв и про меня. Я тебе за это очень благодарен. Но скажи на милость, из чего ты сотворил ум и глаза этого человека?!“»

— Дорогой друг! Что вы там бормочете, глядя в потолок? Я все слышу. Хотите, повторю? — Хаиткулы произнес вслух то, что придумал про себя за художника. Ярмамед молчал, не зная, что сказать на это, а резчик, вытаращив глаза, смотрел на майора:

— Неужели я все это произнес так громко, вы повторили мою молитву слово в слово?.. Или вы читаете мысли на расстоянии, товарищ подпол… майор? У вас интуиция человека творческого труда. Мне лично было бы интересно встречаться с вами почаще.

Хаиткулы смеялся. Рассмеялись и они.

Когда они ушли, Хаиткулы отнес рисунок в фотолабораторию. Здесь его переснимут и размножат, чтобы потом раздать участковым. А те сначала обойдут все домоуправления, а если там не вспомнят такого жителя, то они будут многократно из конца в конец обходить свои участки, вглядываясь в прохожих, чтобы рано или поздно сказать: «Это он!» Один или двое инспекторов по заданию Хаиткулы обойдут городские подстанции и конторы связи, а он сам с резчиком в воскресенье прогуляется по рынку и другим оживленным местам.

МАХАЧКАЛА

Никогда не думал, что придется вести свои записи в таком не приспособленном для этого занятия месте. То ли было в гостинице «Каспий» — мягкое кресло, просторный стол, шум прибоя и морская ширь перед глазами! Нет, больница, как бы ни была она комфортабельна, для этого не приспособлена.