Дело возбуждено... (сборник) - Октем Эминов

— Вам в какую гостиницу? — спросил Мегерем.

— А какую посоветуете?

— Поехали в «Каспий», будете морем любоваться… «Люкс» для вас обязательно найдется.

— Ошибаетесь, если думаете, что милиционер, приезжая в командировку, может жить в «люксе». В нем слишком мягко для меня, боюсь — разучусь работать…

Почему после этих слов Мегерем сделал мне неожиданное предложение? Из вежливости?

— Не хотите у меня остановиться? Приглашаю… Только лачуга неказиста и еду готовить придется самому.

— Спасибо, мне лучше в гостинице. Я пробуду здесь дня два-три, возможно, нам с вами придется встретиться. Оставьте свой адрес… Как-никак десять лет дышали в Чарджоу одним воздухом. А может, бывали вместе на одном тое, может, на похоронах шли за одним и тем же гробом, а то и несли его вместе, а?

— Едва ли. Мы разные люди, общих друзей у нас нет… Может, теперь будут?.. Запишите адрес, рад буду вас встретить.

Адрес я записал, хотя он у меня уже был… Ищет дружбы с милицией Мегерем. Ах, бестия, волк в овечьей шкуре!

Дорога шла круто вверх по узким улочкам — выше и выше. Открылся прекрасный вид на город, в котором тесно сплелись древнее и новое, природа и цивилизация. Махачкала — город очаровательный и своеобразный… Потом дорога пошла вниз, раздвоилась, одна улица повернула, другая вывела нас к входу шестиэтажной гостиницы, торец которой, казалось, уже полоскался в Каспийском море. До скорой встречи, Мегерем.

ЧАРДЖОУ

Состояние Хаиткулы в последнее время было таким неважным, что он совсем потерял покой. Как это можно назвать? Что происходит?

За обедом, сидя в кругу родных, он спросил:

— Мама, на кого я сейчас похож?

Мать ласково ответила:

— Ты похож на моего единственного и любимого сына.

Сидевшая напротив Хаиткулы, слегка встревоженная его вопросом Марал наморщила лоб:

— Ты похож на должника, который назанимал столько у разных людей, что не знает, с кем первым расплачиваться…

Хаиткулы рассмеялся. С облегчением вздохнула и Марал, как будто эти слова объяснили состояние мужа и ее самой. Улыбнулась мать.

«Да! Я — должник, — думал Хаиткулы. — Должник родителей подпаска, должник своего дела, профессии, своей совести и хлеба, который я ем. Даже Каландарову я должен — не могу назвать ему преступников, и неизвестно еще, когда смогу назвать. Я — должник своей жены, которую редко балую лаской, теплым словом. Должник своей дочери, с которой не успеваю проводить времени столько, сколько требуется ребенку. Должник матери, с которой не могу посидеть рядом, чтобы спокойно поговорить о ее здоровье, о нашей семейной жизни, послушать ее рассказы о молодости, не могу повезти ее туда, куда она давно хочет поехать, — в места ее юности. Ежедневно, ежечасно она волнуется за меня, и жизнь ее, наверно, сокращается от этого еще быстрей. Я — не должник, я — виновник ее печали…»

Так думал Хаиткулы и находил все больше и больше причин, чтобы объяснить нынешнее свое состояние, вспоминал и других «кредиторов», с которыми ему все труднее расплачиваться, — это и друзья, которых он забросил, и однокашники, и педагоги, которых он больше не поздравлял с праздниками… Горькие мысли лезли в голову!

Нагруженный ими, Хаиткулы отправился на работу и нос к носу столкнулся с Каландаровым. Пошли рядом. Хаиткулы не стал скрывать перед другом своего состояния, рассказал ему о словах, сказанных Марал. Каландаров тоже рассмеялся.

— Глубина любой оценки, товарищ Мовлямбердыев, заключается не только в ее истинности, но и в своевременности ее вынесения! Слова твоей жены я понимаю прежде всего так: ты должен в первую очередь рассчитаться с нами.

Он опять весело рассмеялся. «Первый кредитор попался на моем пути, — подумал Хаиткулы, — и сразу же требует свой долг…»

Войдя в кабинет, сел за стол, обхватил голову руками. Телефон не дал разгуляться мрачным думам.

Один из дружинников установил адрес некоего Темирова, который в тот роковой день вернулся самолетом из Ташкента в Чарджоу. Сейчас этот Темиров дома, можно застать. Хаиткулы пулей вылетел из кабинета, сел в дежурную машину, назвал шоферу адрес.

Там он постучал в приоткрытую дверь. Чей-то голос ответил: «Войдите». Хаиткулы вошел, снял в прихожей ботинки. Никто его не встречал. Столовая тоже была пуста, зато в спальне на кровати лежал человек. Окна были завешены, но сквозь полумрак Хаиткулы разглядел этого человека: лицо страдальческое, голова обвязана полотенцем. Приподнявшись на локте, он показал Хаиткулы на кресло:

— Садитесь. Простите, что лежу, — ужасная мигрень. Сейчас отпустила… Но я вас не знаю.

— Я из уголовного розыска. Майор Мовлямбердыев. А вы ведь Шерип Темиров, верно?

Хаиткулы был в штатском, поэтому Темирова он застал врасплох. Больной заволновался:

— Склад ограбили?

— Нет. Склад никто не ограбил, я бы знал об этом. Совсем по другой причине разыскиваем вас со вчерашнего дня.

— Еще вчера искали? Что я сделал?.. Да, да, сегодня уже приходили, спрашивали, ездил я в Ташкент или нет. Ездил… Мигрень, наверное, от этого разыгралась. Приходят, ничего не говорят, а только спрашивают… Какая-то неразбериха вокруг.

Хаиткулы надо было его успокоить, чтобы новый приступ мигрени не помешал их разговору:

— Шерип-ага, мы разыскиваем других людей, а вы нам можете помочь. Они, по-видимому, летели на том же самолете…

— Вот как? — Больной откинулся на подушку. — А я-то, по правде говоря, испугался, хотя мне нечего бояться. И все же заведующий складом — нелегкая должность, согласитесь! Мало ли что может произойти. Сторож есть, а все равно, как спать ложусь, все мысли в голове о складе. Жена давно не дает покоя, брось его, говорит. А как его бросить? Привык к нему за столько лет.

Хаиткулы ерзал от нетерпения, Темиров это заметил.

— Из Ташкента в Чарджоу с вами летели еще четверо местных. Знакомые были среди них?

— Нет.

Помолчав секунду, добавил:

— В самолете с двумя студентами познакомился.

— Как их звали?

— Одного Омаркулы, другого не то Аллакулы, не то Аллаберды.

— Местные?

— Один точно городской — Омаркулы. Кажется, сказал, что живет напротив автопарка… Ребята хорошие, не из этих шалопаев, которых столько развелось.

— Напротив какого автопарка, он не сказал?

— Нет. Может быть, против пассажирского парка? Городской сказал, что у него дядя таксист.

…Эти обрывочные сведения вывели Хаиткулы точно к тому, кого он поехал искать. Первая же дверь, в которую постучал майор, открылась, и на пороге стоял Омаркулы собственной персоной. Хаиткулы коротко изложил суть дела. Омаркулы рассказал:

— Последний экзамен мы сдали досрочно, решили пораньше вернуться. Договорились ехать в аэропорт: если будут билеты, полетим, а если не будет — поедем вечерним поездом. Билетов никаких не было, но нам повезло, купили с рук у кассы возврата два билета.

— Кто сдавал билеты? Вы их раньше видели?

— Нет, первый раз.

— Описать сможете?

Омаркулы задумался.

— Смогу. Один среднего роста, полноватый, старый. Другой помоложе, высокий… Больше ничего не знаю.

— Вспомните другие подробности, все до мелочей. Это важно!

Студент почесал в затылке:

— Хм… как это все тогда было? Да, да, билеты нам продавал молодой, высокий. У нас были две купюры по двадцать пять рублей, а мы им должны были заплатить тридцать два рубля. У него не было сдачи, и он пошел к старику… Ага, вспоминаю. Когда он к старику подошел, тот сильно кашлял и никак не мог залезть в карман за деньгами, просто бился в приступе. Я им показал на часы: мол, опоздаем. Яшулы, сердитый, видимо, человек, махнул рукой в нашу сторону и что-то сказал высокому. Тот вернулся к нам, отдал одну купюру, сказал: идите, а то отстанете.

— На какие фамилии были выписаны билеты?

— Мой на Аташгирова, а приятеля — не помню… Бегов.

— Не боялись, что не пустят в самолет, в ваших паспортах другие фамилии стоят?

— Немного боялись, но на регистрации в паспорта не посмотрели.

Следующим этапом маршрута Хаиткулы была мастерская Союза художников.

Его встретил худой и бледный молодой человек — руководитель мастерской. Хаиткулы вынул конверт с пачкой фотографий тех самых изображений, которыми кто-то разукрасил его двери и двери его коллег. Художник перебрал всю кипу, сунул обратно в конверт:

— Это не наше художество.

— А как вы считаете, один человек нарисовал это или не один?

— Не знаю… Может быть, и один. Любой пацан их нарисует.

Нелюбезный прием возмутил Хаиткулы. Но он не подал вида, а сделал другой заход:

— Рисунки имеют отношение к тяжелому преступлению, поэтому надо попытаться найти этих, как вы выразились, любых пацанов.

Руководитель мастерской был, пожалуй, не только равнодушный, но и капризный человек. То, как он небрежно открыл пакет, как раскидал фотографии по столу и как разглядывал каждую из них — презрительно выпячивая губы, поворачивая голову то налево, то направо, а вместо слов издавал стонущие гадливые звуки, — должно было значить, что его не особенно-то волнуют милицейские заботы и что он даже удивлен дилетантизмом работника милиции, принимающего в расчет такую мелочь, как эти рисунки.