Сказка для старших - Максим Солохин

— Ну, и правильно, — сказал Митька, пожав плечами. — И хороший результат. Антиномия.

Антон засмеялся.

— Конечно, брат. Очень хороший! Только я угробил на это всю жизнь. Это очень дорогая цена — жизнь.

Митька тоже был мыслителем. Его волновал спор между Монахом и Волшебником, в котором он был дипкурьером и одновременно яблоком раздора.

— А молитва? — спросил Митька у Волшебника. — Вы же говорили, что молитва действует сама по себе, независимо от веры. Значит, все же есть Бог, а не только вера в Бога.

— Есть люди, которые верят в Бога. Верят, что молитва действует сама по себе. По их вере она и действует.

— А сама по себе все-таки бесполезна? Без их веры.

— А куда без их веры? Все дело в вере. А иначе выходит черная магия. Заклинание.

— Значит, по-Вашему, тот батюшка говорил правильно.

— Конечно. А я с ним и не спорил.

Митька подумал. Он думал долго. Волшебник терпеливо ждал. Наконец, Митька сообразил, что возразить.

— А Вы же говорили, что черная магия слабее белой?

— Слабее.

— А тут выходит — сильнее.

Митька молчал, глядя Волшебнику в глаза.

— Во-он что, — произнес Волшебник, помолчав. — Вон что тебя привлекло. Ну, я понял. Ты поклонник силы, как и все мальчишки. Ты все-таки почуял, что в Имени Божием действительно есть Сила, Которая сокрушает любое сопротивление. И склонился перед Силой.

— Ну да. А Вы же сами говорили — стать маленьким. Вернуться в детство.

Волшебник молча задумчиво кивал головой, глядя на Митьку магическим взглядом, от которого почему-то захотелось плакать. А потом вдруг повернулся и неторопливо пошел вверх по дороге.

Митька постоял на месте, а потом погнался за Волшебником, потому что почувствовал, что тот может уйти навсегда. Они молча шли рядом.

— Я только человек, — сказал Волшебник. — Ма-аленький человек.

Митька молчал. Митька тоже был человек, и кажется, понимал.

— Я выбрал свой путь, — сказал Волшебник. — У меня есть своя мера. А ты хочешь Безмерного.

Митька молчал. Он действительно хотел чего-то такого. Безмерного.

— Может быть, это просто мальчишество. А может быть, это призвание.

— Мне не нравится слово "мальчишество", — сказал Митька немного брезгливо. — Я не понимаю, что оно означает.

— Это приходит с возрастом, — сказал Вошебник. — Может быть, просто приходит усталость. Просто начинаешь понимать, что у тебя есть своя мера. Я ведь тоже когда-то хотел стать монахом.

Митька молчал. То, что приходит с возрастом, либо надо принимать на веру… либо не принимать. Митька чувствовал, что ему не хочется этого принимать на веру.

— А потом понял, что я всего лишь человек, — сказал Волшебник устало. — Видишь, я уже совсем седой.

Митька молчал. Волшебник признавался в какой-то слабости, от которой, как чувствовал Митька, действительно ну никак не уйти.

— Я всего лишь человек, — повторил Волшебник. — А тебя привлекло нечеловеческое.

— Иисус Христос — тоже человек, — возразил Митька.

— Да, конечно, — сказал Волшебник печально. — Потому-то и был Ему — Крест.

Митька ощутил смутный страх.

— Если ты будешь искать Безмерного, тебе тоже будет Крест. Потому что ты тоже человек. Если ты хочешь быть Его учеником, тебе придется понести Крест. И кончится это Голгофой.

Митька молчал. Волшебник напугал его.

— А мой путь, — это путь Сказки, — сказал Волшебник. — В Сказке нет смерти. Я не смог быть монахом. Может быть, ты сможешь.

Митька молчал. Ему с новой силой захотелось стать волшебником.

— Но если не сможешь, помни! я жду тебя.

Кто-то посчитает мой сюжет некрасивым, оттого что он то и дело требует моего прямого вмешательства. Тут есть о чем поспорить. Мой сюжет неестественный — да! Но я не Мяо-Цзы. Сама моя мысль и заключается в том, что естественным порядком не достигнешь той цели, которую я поставил. Именно это-то я и хочу сказать. Потому-то мне и необходимо вмешиваться в естественный для моей сказки порядок вещей!

В эту ночь я взял, и приснился своим героям. Не всем, но сразу нескольким. Я собрал их в знаменитомљ старинном замке, за круглым столом. Я тут был за короля Артура и со мною за круглым столом сидели мои рыцари, мои вольные и невольные вассалы. Все они уснули, и увидели сон: Монах и игумен Феодор, задремавшие после воскресной полунощницы, Волшебник, Антон, митькин Папа, знаменитый батюшка и еще несколько лиц, не упоминавшихся в данном сюжете. У входа почтительно предстояли несколько безмолвных латников. У камина мирно спал поклонник естественности — Мяо Цзы. Ему я не приснился — он просто спал во сне, как бабочка у Чжуан-Цзы.

Впрочем, и латники, и Мяо Цзы были простыми воинами. Они не имели здесь права голоса. Но и рыцари молчали, говорил лишь я. Все знали, кто я. Как это бывает во сне. Все внимали, я держал речь.

— Друзья! Позвольте мне сказать Вам несколько слов. Некоторые из вас знают друг друга, а кому-то только еще предстоит встреча и знакомство. Когда-нибудь вы соберетесь в одном месте — не со сне, а наяву, и расскажете друг другу этот сон.

И тогда у вас отпадут последние сомнения в том, что я — это действительно я.

Волшебник был непроницаем. Монах закрыл глаза — наверное, вспомнил о молитве. Антон, напротив, не сводил с меня взгляд.

— Единственный из вас, кто искал встречи со мной, — продолжал я, — единственный, у кого есть ко мне вопросы — это Антон. На его вопросы я и отвечу. Сразу на все. Все, что Вы, Антон, хотели от меня узнать, сводится к одному: для чего существует зло?

Антон подумал и кивнул.

— Все здесь присутствующие являются воинами Христа Бога, все предстанут на Его суд и дадут Ему отчет в своих делах. Но никто из нас не сталкивался со злом так сильно как Антон. Никому не приходилось бороться со злом такими жестокими средствами. Ваш вопрос, Антон — веский, он вытекает из жизни.

Антон кивнул.

— Не мог ли всемогущий Бог сделать так, чтобы Его творение обошлось без страданий? Очевидно, мог. Тогда почему Он допустил, чтобы все было так, как есть? Для Вас, Антон, это особенно важно и потому, что Вы сами причиняли другим страдания.

Антон не отвел взгляд. Да, он причинял большие страдания.

— Вы для себя поставили вопрос так: блудный сын из притчи настрадался, наголодался и пошел домой. А вот если бы он прожил долгую и счастливую жизнь, если бы у него впереди было безмятежная вечность, если бы он познал все радости жизни, и все-таки сказал: а у Отца моего лучше! И Вы хотели спросить меня, как Автора вашей жизни, как человека, который принял на себя ответственность за то, что с Вами было все, что было: разве не больше мы с вами прославили бы Бога, если бы Вы вернулись к Богу сами, без насилия, не проходя круги ада?

Антон кивнул.

— Ответ на этот вопрос находится за этим столом, — я указал на Волшебника. — Вот человек, о котором я как автор позаботился сверх всякой меры. Вот человек, который представляет собой вполне счастливого, хотя и блудного, сына. Его жизнь прекрасна во всех отношениях, и становится с каждым годом все лучше. Я прав, не так ли?

Лицо Волшебника было непроницаемым, будто я обратился не к нему, а к кому-то другому и будто говорил не о нем, а о ком-то другом.

— Это могучий маг. Именно он является главным героем моей сказки, вокруг него вертится сюжет. И что же? С каждым годом он все меньше молится: у него все меньше нужды молиться. И это понятно. Разве не может Всемогущий Бог сделать так, что его герой будет вполне счастлив сам по себе, без Бога? Разве совершенный Творец не может создать совершенное творение? Конечно, может! Во всяком случае вот мой герой, к примеру, почти совершенен. А чего ему недостает, то он со временем получает. Вот сейчас ему недостает тайны вечной молодости. Его занимает вопрос о бессмертии.

Волшебник не реагировал.

— Когда-то в молодости его волновала проблема всемогущества. Но с годами он понял, что в сущности человеку нужно не всемогущество, а вещи гораздо более практичные. И вот, наш друг становится учеником еще более счастливого героя, которому не место за этим столом.

Я поглядел на Антона и объяснил:

— Здесь сидят только молящиеся люди. Наш Волшебник — молится. Еще молится. Он не всегда был таким счастливым, как сегодня. И в прежние годы он молился еще больше. Но у меня есть еще один герой, удел которого — быть счастливым изначально. Он вполне самодостаточен и ему вообще нечего просить у Бога. Ему — не место за этим столом.

Я обвел глазами сидящих.

— И что мне, как автору, подобает сделать в такой ситуации? Позволить моему Волшебнику стать вполне совершенным, совершенно самодостаточным? Дать ему конституцию? Сделать его камнем, который уже невозможно будет поднять?

Все молчали.

— Вот мое авторитетное решение, — сказал я, обращаясь к Волшебнику. — Проблему старости и смерти Вам решить не удастся. И в этом — Ваш шанс, как блудного сына.