Зарево над Аргуном - Александр Щелоков

- Поэт написал. Ярослав Смеляков.

- Будто про нас.

- Хорошая поэзия всегда про нас.

- Не скажи. У каждого времени свои чувства. Когда это написано?

- В сороковом году.

- Брось ты! Не может быть!

- Почему не может? В конце тридцатых годов он отмотал срок в сталинских лагерях. Умер в семьдесят втором.

- Баб-эль-Мандеб! - сказал Бритвин с восхищением. - И много у него стихов?

- Какая разница, - заметил Резванов, - много или мало? Можно написать одно настоящее стихотворение и считаться поэтом...

- Вернемся с дела, - произнес Таран задумчиво, - запишу это и выучу для души.

- Нет уж, - сказал Резванов, - коли учить, так сейчас и начинай.

- Если я заболею, - продекламировал Таран запомнившееся, - к врачам обращаться не стану... Потрясно. Особенно про Млечный Путь. Лучше не скажешь...

- Почему? - возразил Ярощук. - Был такой поэт Серей Орлов. Он ещё во время войны написал о солдате так:

- Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков...

- Все, мужики, вы меня добили, - сказал Таран обречено. - Сколько умников заставлял умолкнуть, когда болтали о поэзии... и вдруг... Ладно, давай дальше.

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой...

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей...

- Это тоже выучу, - сказал Таран, прерывая общее молчание. - А теперь ложитесь. Я подежурю. Все равно теперь не засну. Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат! Надо же, как в душу выстрел! Все, всем спать!

Утро обозначило свой приход появлением серой полосы за гребнями дальних гор. Но этого сигнала оказалось достаточным для пробуждения природы. Совсем рядом, но где именно, Бритвин не видел, задолбил, застучал клювом по гулкому дереву дятел. В кустах, перессорившись между собой, надрывались назойливым щебетом невидимые пичуги.

На небе ещё догорали наиболее яркие звезды, а с востока в долину вползал рассвет. Бритвин почесал колючку волос, которые быстро превращались в рыжую бороду, зябко повел плечами и пошел собирать ишаков. Умные животные, должно быть инстинктивно предполагали, что где-то рядом в этих горах могут бродить хищники и потому не уходили далеко от места, на котором люди расположили бивак. Ишаки бродили по росистому лугу рядом с опушкой леса, нисколько не прельщаясь буйными травами, которые росли на дальних склонах.

Бритвин, охотно принявший командование над вьючными животными, первым делом решил дать им всем клички. Долго думать не стал. Еще в вертолете он объявил о крестинах.

- Запоминайте, называю транспортную команду по месту в строю слева направо: Дудай, Басай, Хоттаб, Радуй.

- Отставить! - прервал его Полуян. - Ты бы этому транспорту сперва под хвосты заглянул. Сдается мне, что Хаттаб - девица.

Все дружно грохнули.

думать не стал

- Не спорю, - согласился Бритвин. - Пусть она будет Хаттабочкой.

Ишачья команда оказалась весьма своенравной. Темно-серый Радуй с большими хитрыми глазами терпеть не мог, когда его взнуздывали. Завидев в руках человека уздечку, он изо всех сил задирал башку вверх, прижимал уши, чтобы помешать накинуть налобный ремень и взбрыкивал задними ногами.

Бритвину, чтобы вложить удила в пасть животного приходилось разжимать строптивому ослу челюсти. Возясь с упрямцем, Бритвин приговаривал:

- Ну, Радуй! Погоди, отдам тебя контрактникам!

Хаттабочка, большеглазая мышастой масти ишачка, была трудолюбивой и покорной, однако мучилась приступами сексуальной озабоченности. Отдохнув после перехода и пожевав травки, она начинала приставать к кастрированному Басаю, напрыгивала на него сзади, будто показывала, каких действий от него ожидает. Однако Чубайс на такие провокации не поддавался и, помахивая ушами, продолжал пощипывать травку.

Прежде чем выйти из под полога леса Бритвин осмотрелся. Сперва оглядел местность невооруженным глазом. Не заметив ничего подозрительного, вторично осмотрел пространство в бинокль. Потом поднял с земли хворостину и пошел к пасшимся животным. На ходу повторял строки, которые прочно засели в памяти:

Не облатками желтыми путь наш усеян, а облаками.

Не больничным уйдем коридором, а Млечным путем...

* * *

Утром все поднялись чуть свет. После скорого завтрака Полуян оглядел свою команду. Крепкие люди с боевым опытом и готовностью к преодолению трудностей стояли перед ним полукругом. Но Полуян знал - все они не были людьми гор. Занятия в спортивных залах, накаченные мышцы, утренние пробежки по улицам, плаванье в бассейне - это далеко не гарантия того, что оказавшись на высоте среди скал, каждый будет чувствовать себя в своей тарелке.

- У нас четыре дня, - сказал Полуян и задумчиво потер подбородок. - Вы можете костить меня, я не боюсь крепких слов. Но учтите, с этого момента я постараюсь вымотать вас до предела. Чтобы каждый понял сам, а я узнал кто на что способен.

- Кто кого, - ухмыляясь сказал Бритвин. И не без гордости добавил. Как никак - десантура.

- Отлично, - согласился Полуян. - Сколько раз ты прыгал?

Сто двадцать?

- Командир! - Бритвин вложил в голос обиду. - У меня пятьсот соскоков.

- Это пока ничего не значит, - пресек попытку сопротивления Полуян. Потому как падать с высоты пяти тысяч метров, имея за плечами парашют, совсем не то, что подняться на три тысячи с вещмешком за спиной. А упасть с грузом на горбе с десяти метров ещё неприятней.

- Я знаю, - подтвердил Столяров, стоявший рядом. - В Средней Азии говорят: упадешь с верблюда - намнешь бока. Упадешь с ишака - свернешь шею.

- Это почему? - не понял Таран.

- Ишак не высокий, и если упал с него, то шмякнешься башкой о землю. Пока летишь с верблюда можно собраться...

- Все, - сказал Полуян, - Теперь, за мной!

Сразу от тропы, на которой они стояли, начинался крутой подъем на склон горы. Издали он казался живописным и на фотографии несомненно выглядел бы удивительно красиво. Но сейчас, когда по этому склону предстояло подниматься к вершине, то каждому сразу стала ясна сложность предстоявшей задачи. Кусты кизила росли удивительно тесно, ко всему их переплели гибкие стебли лиан, делая заросли непроходимыми. Значит, чтобы подняться к водоразделу, следовало расчистить дорогу вверх.

- Начнем рубить кусты? - спросил Бритвин.

- И установим указатель, чтобы было видно куда мы двинулись. Так?

Теперь Полуян уже не сомневался, что в группе только он один до конца представляет себе, что такое горы. Всем остальным это предстояло понять на собственном опыте. К человеку, который не знает гор, они не бывают доброжелательными. Крутизна склонов потребует от отряда максимальных физических усилий, поскольку по мере того, как ни станут подниматься все выше и выше разрежение воздуха будет увеличиваться и утомление может оказаться неодолимым.

Место для подъема они нашли пройдя по тропе почти два километра. Здесь кусты расступились, открыв свободное пространство.

Солнце уже выползло из-за дальнего хребта на востоке и тени, лежавшие в глубоких складках гор растворились в жарком свете дня.

Полуян, не переходя на бег, ускоренным шагом двинулся вверх по склону. Под ногами зашуршала щебенка, а там, где росла трава, не просохшая от росы, подметки скользили по ней, сбивая с темпа.

Уже через десять минут Полуян почувствовал, как между лопаток по спине скользнула первая струйка пота. Хотелось обернуться и посмотреть, как держатся его партнеры, но он не позволил себе этого сделать.

Путь к водоразделу занял у них более часа. На гребне, откуда открывался вид во все стороны, Полуян остановился, глубоко вдохнул и вдруг ощутил, что земля под ногами качнулась, словно палуба корабля. Он инстинктивно расставил ноги. "А ведь я думал, что сохраняю отличную форму", с раздражением отметил он.

- Отдых, - сказал он и дал отмашку рукой.

Ярощук опустился на землю, лег на спину, но тут же снова сел. Ему было явно не по себе. Он посмотрел на Полуяна смущенно.

- Должно быть утром съел что-то не то. - Он коснулся рукой горла. Тошнит и кружится голова. Похоже отравился.

Таран обычно сдержанный рассмеялся.

- А я в порядке. Завтрак был нормальный.

Полуян положил ему руку на плечо.

- Не надо, лучше приляг.

- Зачем? - Таран опять засмеялся. - Да я ещё столько же отмотаю.

- Я сказал: лечь!

Неожиданно лицо Тарана посерело, и он стал оседать. Полуян успел подхватить его и опустил на камни. Тот, посидев немного, быстро вскочил, отошел в сторону, оперся рукой о камень, поросший сизым лишайником, опустил голову и застонал. Его тошнило. Желудок был пуст, но спазмы сотрясали человека, словно его внутренности стремились вырваться наружу.

Через некоторое время обессиленный Таран вернулся на место, где до того сидел, опустился на землю и лег на спину.