Разговоры с мёртвыми - Денис Ядров

– Проходи.

– Да вы чё? – возмущается Рыжий.

– Ничё, – подталкивает его Жека.

Иваныч торопится в комнату, из которой гремит музыка.

– Руки убери, – требует Рыжий.

– Ща я тебе так уберу, – отвечает Жека. – В комнату заходи, – он тянет Рыжего за локоть.

– Никуда я не пойду, – вырывается пацан. – Не трогай меня, – он скидывает Жекину руку.

Иваныч что-то объясняет в комнате. За музыкой я не могу разобрать слов.

– Чё надо? – спрашивает Рыжий.

Губы его трясутся, на глаза накатывается влажная пелена.

– Иди. Кому сказал?

Рыжий вжался в стену.

– Иди, я говорю, – Жека тянет к пацану руки.

В комнате грохочет.

– А-а! – кто-то громко кричит.

Рыжий прерывисто дышит, борясь с Жекой.

Грохочет танцевальная музыка.

– Ты не всекаешь? – Жека размахивается для удара.

Юнец сглатывает воздух и кричит:

– Пацаны!

Кулак врезается в рыжие губы. По ним течёт кровь. Пацан ударяется о стену и тянет руки к голове, закрываясь ладонями.

– Не понял? – переспрашивает Жека и пинает Рыжего. Он съезжает по обоям, прикрывая голову.

– Чё молчишь?

Я иду в комнату.

За прямоугольником дверного проёма в свете лампы горбится перевёрнутый стол. Водка и закуска на полу. Огурцы расползлись вокруг стола, рядом устроился салат, белые крошки варёных яиц и жёлтые шарики кукурузы. Вокруг ломти хлеба, облитые водкой. Середину лежащей бутылки пересекает прозрачная жидкость.

Иваныч пинает ногами парня в красной спортивной куртке, скрюченного на полу. Два пацана, словно бандерлоги из мультфильма про Маугли, смотрят на Иваныча. Стоят и наблюдают за избиением своего товарища.

– Гандон! – кричит Иваныч. – Вставай, гандонище! Кто третий был?!

Парень на полу свернулся калачиком. Согнутые ноги притянул к груди, ладони прижал к лицу.

– Кто третий был, я тебя спрашиваю?!

Гремит музыка. Быстрый танцевальный ритм.

– Что, дар речи потерял?! А когда калеку убивал, что?!

Иваныч молотит лежащего ногами.

– Вставай!

Тот не двигается.

Появляется Жека. Он волочит за шкирку Рыжего.

– Вставай! Кому сказал?!

Бандерлоги застыли, как изваяния.

– Не говорит, – обращается Иваныч к Жеке. – Или я вырубил его.

Иваныч прекращает избиение, наклоняется над оппонентом.

Жека бросает Рыжего к скрюченному товарищу. Падая, Рыжий ударяется головой о бок Красной Мастерки. Рот у рыжего пацана в крови.

– Вырубился гандон, – констатирует Иваныч.

– А этот? – Жека показывает на Рыжего. – Или они, – показывает на бандерлогов.

Те создают вид, что дело их не касается. Они сами по себе и здесь случайно.

– Пацаны, – обращается Иваныч к бандерлогам. Он покраснел и дышит как паровоз. Куртка расстегнута нараспашку. – Кто третий Архипа бил? Хромого такого, знаете? Из вашего дома.

Бандерлоги молчат.

– Вы что – борзянки наелись?! – орёт Жека. – Спрашивают – отвечайте! – Движется в их сторону.

Один из бандерлогов, тот, что поменьше ростом, открывает рот:

– Не надо. Я скажу.

– Скажешь, да? – Жека идёт на него.

– Да. Это Лёха Седов. Он рядом тут живёт.

– Рядом, говоришь? – переспрашивает Иваныч. Он оставляет в покое лежащих на полу. – Это хорошо, что рядом. Молчун, бери этого, и пойдём, – Иваныч показывает на Маленького Бандерлога.

Тот перепуган.

– Вы чего? Может, не надо?

Трясётся мелкой дрожью.

– Я тут при чём? Я ничего не делал. Честное слово.

Нижняя губа выплясывает танец маленьких утят.

Второй бандерлог замер и, кажется, перестал дышать.

– Не бойся, – говорит Иваныч Маленькому Бандерлогу. – Тебя не тронем.

Во рту бригадира блестит железо.

– Пойдём, покажешь этого гандона, а мы сами разберёмся.

– Да он меня убьёт, – хлюпает носом пацан и часто моргает глазами.

– Не убьёт, – успокаивает Иваныч. – Молчун, бери его.

Жека напоследок с размаху пинает Рыжего, и мы покидаем квартиру. Перед тем как выйти из комнаты, Иваныч говорит второму бандерлогу:

– Если что – тебе конец. Понял?

Бандерлог делает кукольный жест головой.

В подъезде Жека отключает в электрощите автоматы на квартиру и обрывает телефонный провод.

Спускаемся по лестнице.

Глава 14

Нас ещё отличит от мёртвых

Иней, тающий на ресницах…

Елена Скульская

В прошлой моей жизни случалось так, что отключали электричество.

Это делали или днём, и непременно когда я находился дома, или вечером, когда на улице темно, а оконные стёкла чёрные и блестящие.

Если свет гасили днём, я сразу включал телевизор, магнитофон и радиоприёмник на всю катушку, чтобы при появлении электричества сразу об этом узнать. Тогда не было телевизоров с пультом дистанционного управления. Звук у нашего «Горизонта» регулировался вручную прямоугольником, скользящим вдоль прочерченной полосы.

К моему удивлению, радио орало как полоумное даже без света.

Я делал звук потише и лез в холодильник в поисках еды, которую не надо подогревать или готовить. Готовить, конечно, – громко сказано. Я делал так: бросал на сковородку что попало и заливал мешанину из сыра, сала, хлеба и чего угодно яйцами. В моём «фирменном» блюде было только одно условие – желток не должен повредиться.

Без электроэнергии страшно хотелось есть. Или хотя бы выпить чая.

В кухонном столе хранилось сухое горючее. Белые шершавые кругляшки напоминали шайбы уменьшенных размеров. Только настоящие шайбы чёрные. У меня их было несколько штук, и мы играли ими в хоккей на дороге возле дома.

В темноте мама клала на плитку белую шайбу и поджигала её. Сверху она водружала маленькую кастрюлю с водой. Стенки у кастрюли были жёлтые, а внутри она была белой. Снизу от огня на ней запечатлелся нагар.

Вода закипала быстро. Быстрей, чем на печке или в самоваре.

Единственное, что плохо, – кастрюлю приходилось держать на весу.

А потом мы сидели на кухне при свечах. Дом затихал. Не надрывался телевизор за перегородкой стены, не хлопали дверью в подъезде, не стучали каблуками на лестнице, не прыгали, сотрясая люстру, дети этажом выше. Эта тишина была не той, что в первый раз поразила меня на кладбище. Тишина мёртвых несла вечное спокойствие. А здесь было понятно, что спокойствие – временное. И фонари светили на улице, как светлячки, пойманные в спичечный коробок.

Мама с соседкой, тётей Верой, вели взрослые разговоры. Почему-то шёпотом. А я представлял, что нахожусь в недрах огромного животного. Оно спит, отключив свои органы, а я перехитрил его, подогрел воду и пью горячий чай рядом с мамой и её подружкой.

Тётя Вера была безобидной женщиной, но так смешно ругалась, когда её злили. Мальчишки с нашего двора, в том числе и я, знали об этом и не теряли возможности повеселиться. Тётя Вера жила на первом этаже в квартире прямо, и нам нравилось открывать дверь подъезда и с улицы кидать снежки в направлении тёти Веры. Где-то на пятом снежке она вылетала из квартиры и визжала высоким голосом. Если кто-то попадал ей под руку, она могла отлупить его хлопушкой.

Однажды мы с Мишкой возвращались с футбола. Футбольный мяч носить в руках не полагалось, его надо обязательно пинать. Мы открыли дверь в подъезд, и я с размаху заехал по мячу. Он так удачно полетел, что с громким стуком ударился в дверь тёти Веры. Она даже содрогнулась.

Предполагая, что будет дальше, мы взлетели на третий этаж, оставили мяч там, а сами, как ни в чём ни бывало, развернулись и стали спускаться по лестнице.

Разъярённая тётя Вера с хлопушкой в руках, заметив нас, завизжала:

– С ума что ли сошли?! Сейчас