Невеста с миллионами - Адольф Мютцельбург

А Эдмон уже сидел с Ламотом и креолом в столовой. Из уважения к дону Луису разговор, правда, шел по преимуществу по-испански, но поскольку молодой француз владел этим языком не так хорошо, как родным, он нередко, особенно когда горячился, переходил на французский. Но на каком бы языке и что бы он ни говорил, он неизменно оставался приветливым, благожелательным и весьма рассудительным. Вскоре владелец гасиенды уже проникся симпатией к Эдмону.

Когда Марион принесла десерт, Ламот представил офицеру свою дочь. Эдмон сделал ей несколько общепринятых комплиментов и спросил, не украсит ли она своим присутствием их мужскую компанию. Покраснев от смущения, чего за ней никогда прежде не водилось, девушка что-то пролепетала в ответ и предложила перейти на балкон пить кофе. Мужчины согласились. А дон Луис не упускал случая, чтобы украдкой бросить взгляд на Марион, хотя та, казалось, не замечала его.

Между тем все встали из-за стола и отправились на балкон, устроенный, как мы помним, на самом краю ущелья. И хозяева, и гости наслаждались прекрасным кофе, курили и беседовали на разнообразные темы. Марион не могла отвести глаз от Эдмона. Ламот попросил его рассказать о теперешней жизни в Париже и принялся сопоставлять услышанное со своими воспоминаниями о столице. По просьбе Марион молодой офицер описал парижские театры, балы и званые вечера, и все это в самой непринужденной, веселой манере. Извинившись перед доном Луисом, он полностью перешел теперь на французский, поскольку ему было легче изъясняться на родном языке, и доставил тем самым большое удовольствие и хозяину гасиенды, и его дочери.

Разумеется, дону Луису сделалось скучно. Он бросил взгляд на Марион и удалился. Присутствие Эдмона было ему явно не по душе.

Какой ревностью наполнилось бы его сердце, если бы он узнал, что творится с его возлюбленной! Наконец-то она встретила мужчину, которого ждала! Что значили и дон Луис и Альфонсо по сравнению с этим веселым, этим благородным офицером, ее соотечественником! Именно открытая, чуждая всякой нарочитости натура Эдмона, чье сердце было настолько заполнено любовью к Инес, что там не оставалось места для других женщин, покорила своенравную, ветреную Марион. Эдмон казался ей тем самым идеалом, о котором она грезила: она всегда мечтала о французском офицере, богатом, красивом, храбром, кумире аристократических парижских салонов. Она узнала в нем героя, словно сошедшего со страниц романов, которыми она неизменно зачитывалась.

Наступил вечер. Марион пришлось вернуться в дом. Необходимо было убедиться, что французы получили все то, в чем испытывали нужду. Уходила она с явной неохотой.

Оставшись одни, мужчины снова заговорили об отце Эдмона.

— Если мне не изменяет память, — заметил Ламот, — ваша семья была необыкновенно дружна с семейством неких Толедо.

— Совершенно верно! — подтвердил Эдмон и рассказал об отношениях, связывавших тех и других, а также о том, что минувшей осенью дочь дона Толедо приезжала в Париж.

— В таком случае вам будет, пожалуй, небезынтересно узнать, что Альфонсо, старший сын дона Толедо, живет совсем близко отсюда и очень часто наведывается к нам, — сообщил Ламот.

Эдмона чрезвычайно обрадовало это известие. Оказывается, брат его Инес совсем рядом! Было решено, что завтра же как можно раньше Эдмон пошлет в Мирадор нарочного с письмом к дону Альфонсо.

— Какое счастье, что случай привел меня именно сюда! — воскликнул молодой офицер.

Хозяин и гость отправились в гостиную, где к ним снова присоединился дон Луис. Эдмон предложил поиграть в карты, пригласив принять участие в игре и хозяйскую дочь. Марион пришла в восторг от этой затеи. Она сидела рядом с Эдмоном, весело и непринужденно объяснившим ей правила игры, помогавшим ей советом, дававшим выигрывать — одним словом, державшим себя точно так же, как привык во время семейной карточной игры в родительском доме на Елисейских Полях. Марион было не узнать: она совершенно преобразилась. Щеки у нее горели, в глазах появилось выражение мягкости, нежности…

Если раньше она, не задумываясь, отпускала ироничное, язвительное словечко в адрес даже дона Альфонсо, то сейчас была воплощением кротости, преданности и очарования.

Ничего этого Эдмон не замечал. Ему даже в голову не приходило, что он сделался предметом подлинного обожания и для исполнения любого желания ему достаточно сказать всего одно слово. Хорошо еще, что он оставался таким простым и естественным, предвкушая удовольствие увидеть завтра дона Альфонсо и вволю наговориться с ним об Инес, иначе пребывание на гасиенде превратилось бы для него в мучительную неловкость. Иногда молодой человек замечал, правда, сияющие глаза Марион, однако он привык к таким взглядам и никогда не умел их читать. Заметил он и беспокойство дона Луиса, однако тот сослался на головную боль.

Прежде чем идти спать, Эдмон еще раз осмотрел двор и проверил выставленные посты. Ворота были крепко заперты. Возле них стояли двое солдат с заряженными карабинами. Французы находились во вражеской стране, и какой-нибудь мексиканской герилье могло быть давно известно, что на гасиенде Ламота расквартировано небольшое вражеское подразделение.

Вернувшись после осмотра в дом, Эдмон увидел у стенного шкафа Марион. С лампой в руке она стояла перед раскрытой дверцей, делая вид, что занята поисками чего-то крайне ей необходимого.

— Доброй ночи, мадемуазель Ламот! — приветливо сказал капитан.

— Одну минуту, сударь! — отозвалась девушка, поспешно приблизившись к офицеру. — Если дон Луис будет плохо обо мне отзываться, не верьте его словам, потому что я отвергла домогательства этого человека. Доброй ночи, господин капитан!

Взгляд, каким она сопроводила свои слова, был в одно и то же время и строгим, и молящим. Однако попрощалась она с любезной улыбкой. Прежде чем Эдмон, ошарашенный услышанным, успел ответить, Марион уже исчезла в комнате напротив. Эдмон отыскал свою спальню. Слова девушки заставили его задуматься. До сих пор дон Луис ничем не опорочил Марион. Напротив, он всячески превозносил ее красоту и довольно прозрачно намекал, что очень хотел бы видеть гасиенду Ламота местом пребывания небольшого отряда французов.

Гасиенда была не слишком просторной, и креол с французским капитаном не могли получить в свое распоряжение по отдельной комнате, поэтому им пришлось довольствоваться одной. Когда Эдмон вошел туда, дон Гуарато уже спал. Капитан тоже падал от усталости и не замедлил последовать его примеру.

Ночь прошла спокойно. Рано утром Эдмон отправил в Мирадор нарочного с письмом к дону Альфонсо. Он напомнил ему о дружбе детских лет, о связи обоих семейств, восстановившейся благодаря его встрече с Инес, и просил Альфонсо навестить его на гасиенде господина Ламота.