Гонщик - Б. Б. Истон

ЧТО Я ЕЩЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Я ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, ПАНК., ДАЖЕ ЕСЛИ БУДУ ВЕСТИ СЕБЯ КАК ДОЛБАНЫЙ КОЗЕЛ…

С ЛЮБОВЬЮ,

РЫЦАРЬ

Я смотрела на листок бумаги в руках, ожидая, какое чувство, какая мысль придут первыми. Но ничего не приходило. Откинувшись на изголовье кровати, я, моргая, глядела на психический почерк, на все заглавные буквы – на почерк, который каждый школьный день как-то оказывался у меня в кармане. Но все равно… Ничего. Я сломалась? Я была ужасной? Я столько испытала за короткое время, что у меня кончились все чувства?

Схватив с тумбочки пачку сигарет и зажигалку, я вытряхнула в ладонь сигарету. Закурив, снова и снова перечитала слова Рыцаря. Он любит меня. Скучает по мне. Просит прощения. Харли – кусок дерьма. И Рыцарь хочет, чтобы я хранила ему верность до конца жизни.

Может быть, я именно поэтому ничего не чувствовала. Потому что, ну, как можно чувствовать горе, вину, тоску и ярость одновременно? Мне надо было выбрать что-то одно, потому что мой шестнадцатилетний мозжечок не мог переработать столько противоречивых эмоций одновременно. Коробку передач просто заклинило. Сигналы не доходили.

Я вспомнила, как мама говорила, что записи помогут мне выразить свои чувства, поэтому сунула сигарету и зажигалку обратно в пачку и подняла с пола свою огромную пушистую сумку. Наверняка где-то там у меня есть ручка и листок бумаги. Я не собиралась писать Рыцарю ответ. Я просто хотела понять, что я чувствую насчет той херни, которую только что прочла.

Я нашла ручку и, что еще важнее, нашла бумагу. Много бумаги. Прямоугольные зеленые куски бумаги с портретами Бенджамина Франклина, чтоб быть точной. Пока я вытаскивала из глубин своей сумки горсть за горстью стодолларовые купюры, одна из эмоций наконец сумела вырваться из транспортной пробки в моем мозгу. Удовольствие. Головокружительное, безумное, волшебное удовольствие. Харли, засранец, снова засунул все выигранные деньги мне в сумку!

Я захихикала, заверещала и замолотила ногами, раскидывая по кровати кучу денег, как палые листья. Я обожала сюрпризы Харли. Они всегда были забавными, безумными и чрезмерными. Рыцарь тоже был полон сюрпризов. Сюрпризов, которые всегда кончались кровью или слезами.

Ощутив внезапный прилив вдохновения, я схватила одну из купюр и разгладила ее у себя на коленке. Сорвав зубами колпачок с ручки и запустив его через всю комнату, я написала собственными большими буквами прямо посередине: «РЫЦАРЬ, ИДИ НА ХРЕН».

И «Я ЛЮБЛЮ ХАРЛИ» – на другой стороне.

Глава 16

Август 1998

Когда я принимала решение перейти в одиннадцатом классе в местный общественный колледж, чтобы удвоить количество баллов, нужных для поступления в университет, и закончить школу на год раньше, это казалось отличной идеей. Когда я заполняла нужные документы и ходила на экскурсию по кампусу, это казалось новым и восхитительным. Я чувствовала себя совсем взрослой. Но, стоя посреди парковки Колледжа Восточной Атланты, так и сяк крутя перед собой карту с примерно пятнадцатью разными корпусами и пытаясь понять, где же находится Факультет Гуманитарных Наук, я начинала как-то сомневаться.

«Что такое вообще Гуманитарный Факультет? – думала я, шагая в, как мне казалось, нужную сторону. – Разве мы все не гуманоиды? Или кто-то более гуманен, чем другие? Надо ли, скажем, быть сверхчеловеком, чтобы туда войти? Они что, будут на входе брать кровь и проверять ДНК?»

Первое здание у меня на пути называлось Факультет Математики им. Джулиуса Уилкокса.

«Если бы моим первым уроком была математика, я бы уже пришла».

Но было слишком поздно менять расписание. Для начала, курсов, доступных старшеклассникам, вообще было мало, так что надо было брать то, что есть. А еще я, типа, заставила Джульет тоже записаться и вроде как выбрала ей все те же самые курсы, что и себе.

Когда я отыскала свою аудиторию 101 «Психология», то оказалась одной из последних входящих. Я сразу увидела Джульет – в самом конце аудитории, где я ее и ожидала увидеть. И она выглядела потрясающе. Волосы были заплетены в несколько десятков длинных косичек, как у Дженет Джексон, и ее фирменная подводка и подведенные брови снова украшали лицо. Джульет снова выглядела как раньше. Только еще лучше.

Взбежав по ступенькам, я села рядом с ней, на место, которое она заняла для меня. Радостно улыбаясь, я спросила:

– Как дела, детка?

Джульет оставила Ромео в детской комнате колледжа. В первый раз с самого его рождения три месяца назад. Я думала, что Джульет будет слегка нервничать. Но я не ожидала, что ее лицо буквально вспыхнет мегаваттной улыбкой.

– Блин, просто офигенно. Я снова как человек, Биби. Как настоящий человек, а не мерзкая, склизкая молочная ферма.

– И ты чувствуешь себя сверхчеловеком? – ухмыльнулась я, страшно радуясь, что ей так хорошо. – Я тут подумала – чтобы попасть на Гуманитарный Факультет, надо быть, типа, сверхгуманоидом.

– О да-а-а, – ответила Джульет со свойственным ей сарказмом. – Я све-е-ерх.

В эту минуту на последний свободный стул в нашем ряду села девочка примерно нашего возраста. Она казалась белой версией Джульет. Длинные черные волосы, густо подведенные глаза и алебастровая кожа, как будто девочка все лето не выходила на солнце. В коротеньком черном платье она была похожа на Уэнсдей Аддамс.

– Привет, – сказала эта Дева-Гот. Ее голос был настолько же невыразительным, насколько у Джульет – ехидным.

– Привет, – отозвалась я. – Я – Биби. А это Джульет.

Джульет слегка улыбнулась и кивнула одним подбородком, стараясь казаться крутой. Она очень плохо умела знакомиться с девочками. Да и с мальчиками, в общем, тоже.

– А я – Виктория, – сказала Дева-Гот.

– Ты из какой школы перевелась? – Я указала большим пальцем на нас с Джульет. – Мы из Старшей Персиковой. Еле вырвались из этой дыры.

– Из Центральной.

Мы с Джульет хором ахнули. Старшая Центральная считалась еще хуже, чем Старшая Персиковая. Говорили, что Центральную не заканчивают – оттуда выпускают по амнистии.

– Не знаете, у кого тут можно прикупить травки? – спросила Дева-Гот.

Она мне понравилась. Не пытается наводить тень