Украденное воскресенье - Наталья Александрова

Володя смачно сплюнул, сел обратно в машину и так громко хлопнул дверью, что старушка потом рассказывала соседям, что взрывов было два.

— Ну что, козлы, — заорал Володя на бандитов, — предупредили‑таки своего. Вот он вас и отблагодарил. Сейчас говорите, кто такой!

Бандит помоложе ослабел от пережитого стресса и хрипло шепнул:

— Это Шаман.

— Вон оно что, — поскучнел Володя, — тогда ладно. Ну и лопух же я! Заранее место встречи не проверил. Хотя, если это Шаман… все равно бы он выкрутился.

Запищал мобильник.

— Ну, Кирилл, все, что зависело от меня, я провалил, — покаянно проговорил Володя. — Эти идиоты его предупредили по телефону, очевидно, у них была придумана условная фраза. Так он подсунул в машину бомбу. Мы все целы, они тоже, хотя зря. Дураков надо учить. Но хитер, бестия. Тогда на вокзале с собачкой…

— Не он это, — перебил Кирилл.

— Что‑что?

— С собачкой был один, и шантажировал меня один, а грабил другой.

— А что, — задумчиво проговорил Володя, — похоже… И ты знаешь, кто это?

— Знаю, но доказать ничего не могу. Вот если бы его с поличным поймать! А как думаешь, он ведь не мог ничего знать про то, что ограбление не состоялось?

— Мог и не знать.

— Тогда он точно на меня должен выйти, он будет дальше меня шантажировать, ему от меня кое‑что нужно, по телефону долго объяснять, ты уж поверь. И если мы его сейчас не поймаем, то потом уже никогда мне его не у щучить.

— Так, тогда мы оборудуем твой телефон устройством громкой связи и возможностью записи разговоров на магнитофон. Я сейчас пришлю тебе с кем‑нибудь из ребят хороший аппарат. Сажать в твоей квартире постоянный пост нет смысла, но, как только он позвонит, связывайся со мной по контактному телефону и ни в коем случае не предпринимай никаких самостоятельных попыток его поймать — черт знает, что у него на уме!

— Хорошо, — ответил Кирилл, — вы — профессионалы, вам и карты в руки.

Погуляли мы здорово, разошлись часа в два ночи. После меня уже пришел в нашу компанию один непьющий человек, Славик, он и развозил нас всех домой на машине. Алена предлагала мне ночевать у них, но я вспомнила Кирилла и не осталась. Вообще от разговора с ним у меня остался какой‑то неприятный осадок. Наверное, надо собраться с духом, отбросить все личное и поговорить с ним по‑хорошему, откровенно. Ведь все это очень серьезно, ребенок у меня черт‑те где, не могут же они жить там всю зиму! Противный монотонный голос перестал мне звонить, но это не значит, что он оставил меня в покое. И есть ли новости про убийство Жени и Валентины, Кирилл должен знать, он ведь часто бывает у Марии Михайловны, да и самого его вызывали как человека, близкого к семье. Так, убедив себя, что мне просто необходимо еще раз встретиться с Кириллом, я заснула.

Не знаю, что повлияло, алкоголь или выкуренные сигареты, спала я хоть и крепко, но с кошмарами, и проснулась среди ночи от собственного крика. Я села, включила настольную лампу и попыталась вспомнить свой сон. Говорят, если хочешь запомнить свой сон, надо обязательно его кому‑нибудь рассказать. К сожалению, я свой сон могла рассказать только Аськиному игрушечному медведю, наутро от него было бы мало толку.

Итак, мне снился опять тот же подъезд на улице Некрасова, обшарпанная лестница, скульптура ангела в нише над окном, вот дверь. Я толкаю дверь и вхожу. Язычок замка утоплен, дверь мягко закрывается за мной. В квартире беспорядок, я осторожно вхожу в комнату, замечаю краем глаза на стуле в прихожей свою сумочку. Мне бы схватить ее и уйти, но какое‑то болезненное любопытство гонит меня в комнату. В комнате прямо напротив двери сидит привязанный к креслу человек. Это Вадим. Хоть лицо его искажено гримасой боли, его можно узнать. Ошеломленная, я останавливаюсь на пороге и вглядываюсь в его застывшее лицо. Вдруг мне кажется, что он еще жив, что ему можно помочь, я делаю шаг к креслу, спотыкаюсь обо что‑то и с размаху лечу вперед. Чтобы не упасть, я вынуждена ухватиться за кресло, мое лицо оказывается вровень с лицом Вадима, и тут я вижу маленькую аккуратную дырочку у него на лбу. Я понимаю, что Вадим явно и безнадежно мертв. Именно в этот момент меня и сфотографировали, потому что через две минуты я отскочила от кресла и больше к нему не подходила. Я кинулась к двери, нашла в прихожей свою сумочку, а дальше кто‑то стукнул меня больно чем‑то по затылку, и я потеряла сознание. Не память, а сознание.

— Это не сон, — сказала я медведю, — теперь я вспомнила, все так и было на самом деле.

Не знаю, может быть, повлияло количество выпитого, но я теперь точно помню, что, когда пришла в квартиру Вадима, он был уже мертв.

— Понимаешь, Кирилл, это значительно меняет дело. — Я внимательно посмотрела на медведя.

Его подарили Аське Галка с Серегой на прошлый день рождения. Медведь был большой, светло‑бежевый, в клетчатых штанишках. Аське медведь очень нравился, но мы никак не могли подобрать ему имя. А сейчас, мне кажется, я нашла подходящий вариант — по‑моему, медведю очень понравилось имя Кирилл. Я почесала его за ухом и щелкнула по носу.

— Так вот, завтра прямо с утра я пойду к твоему тезке и скажу ему, что если он мне не расскажет немедленно и подробно, чем он занимается, то я иду в милицию и полностью раскалываюсь. Вадима я не убивала, а на детальное мне плевать. Пускай они защищают меня и моего ребенка, им, в конце концов, за это деньги платят.

С этими мыслями я заснула, выгнав медведя с дивана, теперь мне почему‑то показалось неприличным спать с ним в одной постели.

Я встала очень рано, по звонку будильника, привела себя в порядок, надела черный свитер и брюки, потому что на улице было пасмурно и ветрено, утепленную куртку, чтобы не застудить шею, и отправилась прямо к Кириллу, собранная и решительная. Однако дома его не оказалось, во всяком случае, на звонок мне никто не открыл. Спит он или дома не ночует? Я грохнула в дверь кулаком.

— А он уже ушел! — ехидно высказалась выходящая из парадной нахалка лет двенадцати с ранцем.

Похоже, в этом доме, как в деревне, от людей ничего не скроешь. Куда его понесло в такую рань, ведь еще только полдевятого! То целыми днями дома, то с утра пораньше куда‑то усвистал. Странный тип!

Я вышла на Зверинскую и посмотрела по сторонам. Вдалеке у зоопарка мелькнул черный пушистый хвост. Что‑то знакомое, да это же Цезарь собственной персоной! Его роскошная шуба и меланхолический вид. А рядом с ним, конечно, Кирилл. Я уже хотела было ускорить шаг и окликнуть Кирилла, как вдруг заметила, как чуть поодаль, примерно между мной и Кириллом, по улице идет маленький старичок, естественно Карамазов, кому же еще и быть. Как только я иду к Кириллу, так он тут как тут. Однако Карамазов вел себя как‑то странно. Кирилла и Цезаря он, конечно, видел, но не подходил к ним, держался поодаль и даже делал все, чтобы Кирилл его не заметил. Со стороны не было заметно, что Карамазов за ними следит, но я‑то шла сзади и видела, как он замедляет шаг и даже один раз спрятался за водосточную трубу, когда Кирилл случайно обернулся. Неужели этот охламон Цезарь не чувствует слежки, ведь он хорошо знает Карамазова! Куда там, выступает медленно с выражением глубочайшего презрения на морде. Правда, морду я его не видела, но не сомневалась, что это так. На Кронверкском Кирилл потянул Цезаря к дому Марии Михайловны, а я заколебалась. Если сейчас побежать за Кириллом, то увидит Карамазов, мне почему‑то этого не хотелось. С другой стороны, зачем он следит за ними? Я быстро обогнула дом, забежала вперед и выскочила на улицу прямо перед Карамазовым. Мы столкнулись с ним нос к носу, и это было для него так неожиданно, что он еле‑еле успел придать своему лицу приветливое выражение, а до этого выражение у него было озабоченное.

— Здравствуйте, милая Танечка! — громко обрадовался Карамазов. — Какими судьбами в наш район?

— Да вот, искала Кирилла, думала, что он с собакой гуляет, да не нашла. А вы его не видели?

— Нет, сегодня не встречал, уж простите, — поспешно ответил Карамазов.

Врет и не краснеет! Но только зачем ему это нужно? Я посмотрела на него повнимательнее и вдруг увидела его другими глазами, как будто его осветил яркий беспощадный свет. Он был весь не такой, каким хотел казаться, он весь был насквозь фальшивый. Он старался выглядеть беспомощным глубоким стариком, однако я не раз замечала, как легко и быстро он ходит, как свободно двигается. Его старомодные обороты речи производили впечатление театральных реплик. Они звучали искусственно, как сценические монологи старых актеров, воспитанных по системе Станиславского.

И все было в нем таким же нарочитым: его детский костюмчик, его маленькие ручки, выглядывающие из крахмальных манжет, его палочка — небольшая деревянная резная трость с надетой внизу маленькой резиновой галошкой.

Да начать даже с его профессии. Он постоянно повторял: «У нас в Эрмитаже, у нас в Эрмитаже…», так что у собеседника возникало впечатление, что он, как минимум, научный сотрудник музея, но я‑то теперь знала, кем он там работает. Может быть, именно из‑за противоречия между его постоянными упоминаниями Эрмитажа и вульгарностью его истинной профессии у меня сложилось ощущение его фальшивости? Спору нет, у нас всякая профессия нужна, но все же тут было все не просто… Нет, я видела Карамазова как бы со стороны и не сомневалась: он не тот, кем хочет казаться. Вовсе он не скромный непрактичный интеллигентный старичок, а жесткий, умный, циничный, прекрасно знающий, чего он хочет, и на все готовый ради осуществления своих целей человек. Такой человек ничего не делает случайно…