А порою очень грустны - Джеффри Евгенидис

Вопрос. Кто говорит, что молиться возможно всегда, даже во время приготовления еды?

Ответ. Святой Иоанн Златоуст (род. ок. 400 г. н. э.) говорит, что молиться возможно всегда, даже во время приготовления еды.

Так и тянулись летние дни. Митчелл работал по семь смен в неделю — убирал со столов, счищал с тарелок недоеденное, кости и жир, салфетки, в которые высморкались, сваливал все в огромный мусорный бак с полиэтиленовым пакетом внутри, добавлял жирные тарелки к вечной горе, рядом с которой судомой из Йемена (единственный, у которого работа была еще хуже) казался карликом, — пока не заработал денег на билет до Парижа плюс $3280 в дорожных чеках «Американ-экспресс». На той же неделе он уехал, сначала в Нью-Йорк, а потом, три дня спустя, в Париж, где теперь оказался без крыши над головой и шагал под дождем по авеню Рапп.

Из водостоков лило. Капли дождя шлепались ему на голову, пробирались под воротник. Бригада ночных рабочих раскладывала вдоль улицы тюки, чтобы вода стекала в канаву. Митчелл прошел еще три улицы и наконец увидел на противоположном углу отель. Нырнув под козырек, он обнаружил, что место уже занято другим незадачливым туристом, парнем с рюкзаком, в дождевике, у которого вода капала с кончика длинного носа.

— На весь Париж ни одного свободного номера, — сказал парень. — Я уже все отели обошел.

— Ты в дверь звонил?

— Уже три раза.

Им пришлось позвонить еще дважды. Наконец появилась консьержка, полностью одетая, причесанная. Она окинула их холодным взглядом и сказала что-то по-французски.

— У нее только один номер, — перевел парень. — Спрашивает, согласны ли мы вдвоем ночевать.

— Ты первый пришел, — великодушно сказал Митчелл.

— Если на двоих, будет дешевле.

Консьержка провела их на четвертый этаж. Отперев дверь, она отступила в сторону, чтобы дать им осмотреть комнату.

Кровать там стояла только одна.

— C’est bien?[20] — спросила женщина.

— Спрашивает, нормально? — объяснил парень Митчеллу.

— Выбирать не приходится.

— C’est bien, — сказал парень.

— Bonne nuit.[21] — С этими словами консьержка удалилась.

Они сняли рюкзаки, поставили на пол, залив все водой.

— Меня Клайд зовут, — сказал парень.

— Митчелл.

Пока Клайд умывался в крохотной раковине, Митчелл взял гостиничное полотенце и отправился по коридору в туалет. Пописав, он потянул за цепь, чувствуя себя машинистом поезда. Вернувшись в комнату, он с облегчением увидел, что Клайд уже лежит в постели лицом к стене. Митчелл разделся до трусов.

Проблема была в том, что делать с бумажником.

Митчелл не хотел носить поясную сумку, как у туристов, но складывать все ценные вещи в рюкзак тоже не хотел, поэтому купил себе кошелек, какими пользуются рыболовы. Он был водонепроницаемый, с рисунком — форель в прыжке, на укрепленной молнии. У бумажника имелись эластичные петли, так что его можно было вешать на ремень. Но ходить с бумажником на ремне было все равно что ходить с поясной сумкой, поэтому Митчелл веревочкой привязал кошелек к ремню и сунул его внутрь джинсов. Там он был в безопасности. Но теперь, оказавшись в одной комнате с незнакомцем, надо было придумать, куда положить его на ночь.

Кроме дорожных чеков, в кошельке лежали паспорт Митчелла, записи о сделанных прививках, пятьсот франков, на которые он накануне обменял семьдесят долларов, и недавно активированная кредитная карта «Мастер-кард». Поняв, что им не удастся отговорить Митчелла от поездки в Индию, Дин с Лилиан настояли на том, чтобы он взял с собою что-нибудь на экстренный случай. Однако Митчеллу было ясно, что начать пользоваться кредитной картой означает записаться в вечные должники, причем этот сыновний долг ему придется выплачивать ежемесячными или еженедельными звонками домой. «Мастер-кард» была чем-то вроде прибора слежения. Митчелл целый месяц не уступал давлению со стороны Дина, но потом сдался и карту взял, решив ею никогда не пользоваться.

Повернувшись спиной к кровати, он отвязал кошелек от шлевки ремня. Подумал, не спрятать ли его под комодом или за зеркалом, но в конце концов дошел до кровати, сунул его под подушку, забрался в постель и выключил свет.

Клайд продолжал лежать лицом к стене.

Они долго молчали, наконец Митчелл спросил:

— Ты «Моби Дика» читал когда-нибудь?

— Давно.

— Помнишь, там в начале Измаил ложится спать на постоялом дворе. Зажигает спичку и видит, там этот индеец, весь в татуировках, рядом с ним спит.

Клайд помолчал, обдумывая услышанное.

— Кто же из нас индеец?

— Зови меня Измаил, — сказал в темноте Митчелл.

Он проснулся рано, по привычному времени. Еще не рассвело, но дождь кончился. Митчеллу слышно было ночное дыхание Клайда. Ему удалось снова заснуть, а когда он опять проснулся, было уже совсем светло, Клайда и след простыл. Заглянув под подушку, он обнаружил, что кошелек с деньгами пропал.

Он вскочил с постели в приступе паники. Пока он срывал покрывала и простыни, щупал под матрасом, ему пришла в голову мысль. Дорожные чеки позволяют путешествовать без тревог. В случае потери или кражи надо сообщить номера чеков в «Американ-экспресс», и компания выдаст взамен новые. Но это значит, что серийные номера чеков не менее важны, чем сами чеки. Если у тебя украли чеки, а номеров не осталось, плохи твои дела. Поскольку на чеках стояло предупреждение о том, чтобы не носить их в багаже, следовательно, и серийные номера в багаже носить не следовало. А где же еще их носить? Митчелл решил, что единственное надежное место — непромокаемый бумажник, рядом с самими чеками. Туда-то Митчелл их и засунул до той поры, пока не придумает что-нибудь получше.

Основной прокол в этой логике был ясен и прежде, но до этого момента казалось, что его можно как-то обойти.

Ему представилось во всех отвратительных подробностях, как он, униженный, возвращается домой через два дня после начала своего кругосветного путешествия. Но тут он заглянул за кровать и увидел кошелек на полу.

Когда он выходил из отеля, его остановила консьержка. Говорила она быстро и по-французски, но суть ее слов Митчелл уловил: Клайд заплатил за номер половину; с Митчелла причиталось остальное.

Курс обмена был чуть больше семи франков за доллар. Доля Митчелла за номер составляла 280 франков, то есть около $40. Если он хочет оставить номер за собой еще на одну ночь, заплатить придется $80. Он надеялся, что в Европе можно будет жить на $10 в день, так что $120 по его расчетам должно было хватить почти на две недели. Митчелл подавил соблазн сдаться и заплатить за отель кредиткой. Мысль о том, как его родители получат по почте счет с названием отеля, где он остановился в первую же ночь за границей, придала ему сил. Он вынул 280 франков из кошелька и отдал их консьержке. Сказав ей, что на другую ночь не останется, он вернулся в номер, взял рюкзак и отправился искать что-нибудь подешевле.

По дороге до первого же угла ему попались две кондитерские. В витринах красовались пестрые пирожные в гофрированных бумажках, словно аристократы в воротниках. У него оставалось 220 франков, около 30 долларов, а он твердо решил не менять денег до завтрашнего дня. Перейдя авеню Рапп, он вошел в парк и отыскал металлическую скамью, где можно было сидеть в тени и не тратить денег.

На улице потеплело, после дождя открылось голубое небо. Митчелл, как и накануне, восхищался тем, как красиво все вокруг — парковые насаждения, дорожки. Когда до него доносилась иностранная речь, Митчелл представлял себе, будто все эти люди ведут умные беседы, даже та лысеющая женщина, похожая на Муссолини. Он взглянул на часы. Было полдесятого. С Ларри они договорились встретиться только в пять.

Митчелл попросил (проявив, как ему казалось, хитрость), чтобы дорожные чеки ему выписали на двадцать долларов каждый. Небольшие суммы призваны были способствовать экономии в промежутках между посещениями конторы «Ам-экс». С другой стороны, сто шестьдесят четыре отдельных двадцатидолларовых чека составляли толстую пачку. Эти чеки, вместе с паспортом и другими документами, плотно набили рыболовный бумажник, и в штанах образовалась заметная выпуклость. Если сдвинуть бумажник к бедру, он меньше напоминал ракушку, какие носят спортсмены, зато становился похожим на калоприемник.

Из булочной на той стороне улицы доносился божественный запах свежего хлеба. Митчелл, задрав нос, по-собачьи понюхал воздух. В своем путеводителе «Поехали! Европа» он нашел адрес молодежного общежития в районе Пигаль, неподалеку от Сакре-Кер. Дорога туда была неблизкая; пока добрался, он вспотел и обессилел. Мужчина за стойкой, с рябыми щеками и в авиаторских очках с затемненными стеклами, сказал Митчеллу, что все места заняты, и отправил его в дешевый пансион на той же улице. Там комната стоила 330 франков за ночь, или $50, но Митчелл уже не знал, что делать дальше. Поменяв деньги в банке, он снял комнату, оставил рюкзак и вышел — не пропадать же дню совсем.