Роман на крыше - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

себе о нем определенное мнение. Что вы с ней сделаете?

– Все это кажется мне чрезвычайно интересным. Что вы намереваетесь предпринять?

– Джордж поехал на вокзал, чтобы перехватить по дороге эту самую мисс Стобс и попытаться образумить ее.

– Как? Мисс Стобс?

– Да, ее так зовут. И, между прочим, она ваша землячка, родом из Ист-Гилеада. Вы случайно не знаете ее?

– Имя как будто знакомое. Итак, Джордж поехал встречать ее, надеясь образумить ее?

– Да. Но, конечно, не может быть сомнения в том, что она будет настаивать на своем.

– Очень скверно!

Гамильтон Бимиш загадочно улыбнулся.

– Не так скверно, как вам кажется, – сказал он. Я, видите ли, уделил этому делу некоторое внимание и могу смело сказать, что теперь оно у меня в руках. Я уже все устроил.

– Все устроили?

– Абсолютно все!

– Вы, наверное, ужасно умный?

– О, что вы! – скромно сказал Гамильтон Бимиш.

– Но, конечно, вы должны быть умницей, если вы могли написать столько знаменитых руководств. Нет ли у вас сигареты?

– Пожалуйста!

Мадам Юлали взяла сигарету из его портсигара и закурила ее. Гамильтон Бимиш не дал ей кинуть спичку. Взяв обгорелый кусочек дерева из рук девушки, он благоговейно спрятал его в жилетный карман.

– Итак, продолжайте, – сказала мадам Юлали.

– Да, так вот, – начал Гамильтон Бимиш, очнувшись от глубоких дум. – Мы говорили, если я не ошибаюсь, о Джордже. Получается так, что у Джорджа перед его отъездом из Ист-Гилеада был, как он выражается, сговор с какой-то девушкой, по имени Мэй Стобс. Насколько я понимаю, разницы между сговором и помолвкой нет никакой. Но, во всяком случае, Мэй Стобс – это весьма неприятное имя.

– Кошмарное! Будь у меня такое имя, я поспешила бы переменить его.

– А потом Джордж вдруг разбогател, уехал в Нью-Йорк и забыл даже о существовании этой девушки.

– Но она не забыла его, не так ли?

– Очевидно, нет. Я себе великолепно рисую ее, эту маленькую толстушку (вы должны знать, что все эти провинциалки ужасные толстушки), у которой нет никаких шансов найти другого жениха. А потому она крепко цепляется за свою единственную возможность. По-видимому, она рассчитывает, что, приехав сюда вовремя, она сумеет принудить Джорджа Финча жениться на ней.

– Но вы, будучи умницей, естественно, этого не допустите, не правда ли?

– Совершенно верно!

– О, какой вы очаровательный!

– Это очень мило с вашей стороны так отзываться обо мне, – сказал Гамильтон Бимиш, выпрямляясь и застегивая пиджак на все пуговицы.

– Расскажите мне, как вы все устроили?

– Все затруднение, изволите ли видеть, заключается в том, что Джордж оказался в положении человека, нарушившего свое слово. А потому я стремлюсь к тому, чтобы эта Мэй Стобс, по прибытии сюда, отказалась от Джорджа по своей доброй воле.

– Как же вам это удастся?

– Очень просто. Можно, я думаю, заранее с уверенностью сказать, что она типичная провинциальная добродетельная особа. И вот мне пришло в голову инсценировать маленькую драму, в которой Джордж будет выведен в роли прощелыги и ловеласа.

– Джордж?

– Эта девушка будет так шокирована и возмущена, что немедленно порвет всякие сношения с ним.

– Я начинаю понимать. И вы все это сами придумали?

– Абсолютно без посторонней помощи.

– Право же, вы слишком умны для одного человека. Вам следовало бы организовать из вашего мозга акционерное общество.

Гамильтону Бимишу казалось, что настало время открыто и без всяких уловок излить в красивых словах любовь, которая бурлила в его сердце и, точно свежие дрожжи, росла и росла с того самого момента, когда он извлек пылинку из глаза мадам Юлали на ступеньках дома номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице. Гамильтон Бимиш уже открыл было рот и готовился начать, но вдруг заметил, что мадам Юлали смотрит совсем в другую сторону. И в тот же миг он услышал, что она смеется.

– Да ведь это Джордж! – воскликнула она.

Гамильтон Бимиш круто повернулся, доведенный до отчаяния. Каждый раз, когда он намеревался говорить о своей любви, непременно случалась какая-нибудь помеха, вынуждавшая его прервать объяснение. Накануне это был какой-то противный Чарли, помешавший ему говорить по телефону, а теперь, извольте радоваться, Джордж Финч.

Джордж стоял в дверях, сильно раскрасневшийся, по всей вероятности, от быстрой ходьбы. Он смотрел на мадам Юлали с таким выражением, которое ни в коем случае не могло понравиться Гамильтону Бимишу. Чтобы выразить свое недовольство, последний громко кашлянул. Но Джордж не обратил на него ни малейшего внимания. Он по-прежнему не сводил глаз с мадам Юлали.

– Ну, как же вы поживаете, Джорджи? Вы даже не подозреваете, какую интересную историю я сейчас слышала!

– Мэй! – произнес, наконец, Джордж Финч, запуская палец за крахмальный воротничок, очевидно с целью немного высвободиться из его тисков. – Мэй! Я… Я только что с вокзала… Я надеялся встретить вас там.

– А я приехала на автомобиле.

– Мэй? – с ужасом повторил Гамильтон Бимиш, и жуткая мысль пронизала его мозг.

Мадам Юлали весело повернулась к нему.

– Ну, да! Это я и есть маленькая толстушка.

– Но вы отнюдь не маленькая толстушка, – сказал Гамильтон Бимиш, который, в силу своего логичного мышления, счел первым долгом опровергнуть столь ошибочное заявление.

– Но я была маленькой толстушкой, когда Джордж знал меня.

– Но ведь вас зовут мадам Юлали.

– Это мое профессиональное имя. Не находите ли вы, что человек, которого судьба наградила таким именем, как Мэй Стобс, пожелает возможно скорее переменить его?

– И это вы, действительно, Мэй Стобс?

– Я самая.

Гамильтон Бимиш закусил губы. Затем он повернулся к своему другу и холодно смерил его с ног до головы.

– Поздравляю вас, Джордж. Вы помолвлены с двумя очаровательными девушками.

– Спасибо за комплимент, Джимми – сказала мадам Юлали.

Лицо Джорджа Финча было искажено от конвульсий.

– Но право же, Мэй… Помилуйте, Мэй… Неужели вы и впрямь считаете, что мы с вами помолвлены?

– А почему бы нет?

– Ho… …. Я был уверен, что вы давно уже успели забыть обо мне.

– Что вы, Джордж! Забыть вас, после тех изумительных писем, которые вы мне писали?

– Но ведь это была чисто ребяческая шутка, – лепетал Джордж.

– Вы так думаете, сэр?

– Но, послушайте, Мэй…

Гамильтон Бимиш прислушивался к этому разговору, и температура его крови быстро поднималась. Сердце его бешено колотилось, и грудь бурно вздымалась. Никто не опускается так быстро до уровня первобытного человека, попав в сети любви, как тот, кто всю свою жизнь провел в царстве логики и последовательного, разумного мышления. В течение двадцати с лишним лет Гамильтон Бимиш твердо верил, что он стоит выше грубых страстей ординарного человека. Но теперь, когда любовь захватила