Прыжок кита - Марк Гальперин

Через несколько недель, увидев вернувшегося после отдыха водителя, я рассказал, как над нами издевалась милиция. И тут, хлопнув себя по лбу, он с возмущением и в подробностях рассказал мне всю историю. Подавив желание расхохотаться, я нахмурил брови, молча достал из сейфа литровую бутылку спирта и приказал водителю срочно отправиться в ГАИ для мирных переговоров и до победы домой не возвращаться. Поздно вечером он разбудил меня и, еле стоя на ногах, доложил, что ответственное задание он выполнил достойно.

Первый день Староса в Лиепае запомнился мне на всю жизнь. Свою работу он начал с того, что тихо обошёл все рабочие места. Поговорил со всеми – инженерами, программистами, монтажницами, а также с офицерами и, конечно, с командиром лодки. После этого тихонечко ушёл, пообещав вернуться через два часа.

Вернулся Филипп Георгиевич в сопровождении своего водителя, который нёс огромный ворох рулонов бумаги, карандаши, кисточки и прочие аксессуары канцелярского быта. С этим багажом Старос уединился в каморке, которую и делил до конца испытаний с работниками первого отдела. Когда требовалось работать с документами, Старос деликатно уходил в общую комнату. Остальное время работал там с сотрудниками, которых вызывал сам или у которых были какие-либо вопросы. Каждое утро начиналось с оперативки, где отчитывались заместители Главного конструктора – Жуков, Кузнецов, Панкин, Никитин и я.

Но в первый день всё было не так. Старос пригласил в свою каморку заместителей и сказал нам по-отечески:

«Ребята, я посмотрел, как вы тут устроились. Больше так не будет никогда. Вы работаете в хлеву, интеллигентный человек не должен так жить и создавать такие условия для своих подчинённых.

Я вам купил декоративную бумагу. Украсьте ею корзины для мусора и рабочие места. Наведите порядок. Если не справитесь сами, я готов приехать и помочь». С этими словами он уехал.

Мы были в состоянии шока. Мне до сих пор стыдно вспоминать об этой истории, зато на другой день у нас лаборатория стала чище, светлее и жизнерадостнее.

Мои воспоминания продолжает Ю. Маслеников:

Приезд Ф. Староса окончательно привел уровень напряжённости работы к необходимому. Проблем было много, и их структурирование, определение путей и порядка решения требовало его инженерного авторитета и административных возможностей. На первый план были выведены задачи обеспечения устойчивой работы ЦВК и отладки программ. И если вторая задача упиралась в лобовое решение по ускорению перемотки модулей из-за отсутствия каких-либо средств предварительной автономной отладки (не ездить же в Ленинград за проверкой каждого изменения), то первая была не столь однозначной.

Лето в Лиепае в 1969 году выдалось на загляденье. Устойчивая жаркая погода на фоне почти европейского по нашим тогдашним меркам быта сравнительно молодого коллектива в 60–80 человек, не отягощённых присутствием семей, стали незабываемым контрастом трёхсменной работе на лодке, вентиляция отсеков в которой производилась, как нам казалось, достаточно редко. Но хуже всего было аппаратуре. Постоянные поиски неисправностей в ЦВК, подстройка режимов работы оперативной и постоянной памяти, поиск замыканий в модулях прошивки постоянной памяти, доводка систем питания и термостатирования – всё это происходило при открытых крышках приборов ЦВК. В условиях высокой температуры и влажности это многократно сокращало время устойчивой работы аппаратуры».

Оперативная память не имела излишних запасов устойчивости работы при изменении окружающей температуры. То и дело от нашего родного 16-го причала торопился кто-нибудь из разработчиков блоков оперативной памяти со специальным ящиком в руках, чтобы на стенде в лаборатории в очередном блоке немного «подвинуть строб».

Самым уязвимым местом были блоки постоянной памяти, где были записаны программы вычислений и управления. В состав этих блоков входили модули, состоявшие из малогабаритных ферритовых колечек с внутренним диаметром всего 2 миллиметра.

С помощью простой иглы, вручную, специально подобранные и обученные монтажницы осуществляли «прошивку» программ тончайшим медным проводом с эмалевой изоляцией. Многие годы эксплуатации такой памяти доказали её высочайшую надёжность. Однако это касалось модулей, в которых информация прошита один раз, в крайнем случае, внесено ограниченное количество исправлений обнаруженных ошибок.

Мы же были вынуждены вносить огромное количество изменений в процессе всех этапов испытаний. При этом даже сверхнадёжные монтажницы не могли исключить появление микротрещин в эмалевой изоляции, и как результат – появление коротких замыканий между обмотками. Хорошо ещё, если в результате в программе считывался 0 вместо 1 или наоборот. Такой случай легко диагностировался и исправлялся. Самое страшное, если эти замыкания были «плавающими», то есть проявлялись не как отказы, а как случайные ошибки – самое страшное, что можно придумать. Опасность увеличивалась многократно за счёт того, что температура в отсеках лодки приближалась к 40 градусам при влажности 100 процентов!

Поэтому после ряда попыток найти какой-то компромисс между необходимостью постоянно «копаться» в аппаратуре и несоответствия окружающих условий её штатным требованиям, которые можно было обеспечить лишь при достаточно герметичном ЦБК, Ф. Старос совместно с И. Бергом приняли решение закрыть все крышки и перевести работу ЦБК в штатный климатический режим. Внутри приборов, как и предусматривалось документацией, были установлены кассеты с влагопоглотителем. После длительной работы с открытыми крышками кассеты заменялись на свежие, прошедшие просушку в термостатах при высокой температуре. Это хотя и прибавило хлопот специалистам по ЦВК и термостатированию при поиске и устранении неисправностей, но резко увеличило интервалы времени устойчивой работы аппаратуры. Однако я бы отметил, что ситуация из катастрофической превратилась в просто плохую. Нужно было ещё что-то предпринимать.

Без остановки работ на системе поочерёдно все блоки прошли паспортизацию по количеству сделанных исправлений в каждом модуле, был составлен график их постепенной перемотки и замены. Это тоже помогло. Но было понятно, что эволюционный процесс требует времени, которого у нас было крайне мало. Далее же события получили поистине драматическое развитие.

В борьбу с короткими замыканиями совершенно неожиданно включился главный инженер Берг. Несколько дней он просидел за микроскопом, разглядывая те модули, которые были сняты в связи с крайне неустойчивой работой. Не привлекая ничьего внимания, он подзывал поочерёдно самых опытных разработчиков эти блоков и монтажниц, о чём-то шептался с ними. Делал какие-то измерения. Затем прятал модули во включённый термостат, выдерживал их там и снова что-то измерял.

А потом Йозеф Вениаминович собрал руководителей работ и руководителей военной группы и со свойственным акцентом и совершенно несвойственной ему безапелляционностью проинформировал, что он намерен на сутки приостановить все работы на системе, а всю бригаду в полном составе отправить на пляж, да не просто на ближайший пляж, а в поселок Бернаты. Устроить там пикник с шашлыком. На лодке оставить только специалистов по системе охлаждения (у них было прозвище «водяные»).

«Им поручается установить внутри герметичных корпусов измерители температуры, перекрыть водяную систему отвода тепла. Проверить сохранность теплоизоляции, которой были покрыты внутренние стенки приборов. Оставить включёнными внутренние вентиляторы, которые «перемешивали» воздух в приборах и выравнивали температурное поле. И главное – включить питание для разогрева и держать температуру внутри прибора на уровне, который я вам не намерен сообщать, жалея вашу нервную систему. К полуночи – отключить принудительный разогрев. Включить штатную систему охлаждения, дождаться достижения внутри стабильной температуры, предусмотренной в документации, и включить тестовый режим системы».

Реакция присутствующих была неоднозначной, но Берга это не интересовало. Я знал, что если он что-то придумал и уверен в своей правоте, то переубедить его невозможно. Тем не менее, я категорически возразил против такой варварской меры, но все возражения были оставлены без внимания. Случилось невероятное: Берг не стал втягиваться в спор, он заявил, что это его окончательное решение как Главного инженера, и он берёт всю ответственность на себя.

Мне эта затея представлялась в виде раскалённой духовки, в которую хозяева поместили роскошного рождественского гуся, а сами сели пить водку. Про гуся вспомнили, когда сильно запахло дымом, и из духовки вместо птицы достали лишь обуглившиеся косточки. Я был совершенно уверен, что эксперимент закончится катастрофой. Испытания будут отложены на несколько месяцев, что приведёт к страшному скандалу и закрытию работы. Я отказался принять участие в поездке на пикник, заявив, что это пир во время чумы. Не помню уже, где я провёл эти ужасные сутки, помню только, что пересчитал все имеющиеся в запасе электронные блоки. Узнал по телефону, в каком состоянии в производстве находятся те блоки, которых в Лиепае не оказалось. Дело в том, что к моменту начала ходовых испытаний запасные блоки должны были быть готовы в полном комплекте. Другими словами, я думал о том, как спастись от гибели в случае, если в процессе такого необычного «ремонта» блоки просто обуглятся.