Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

Мартин в шоке уставился на валявшийся на земле отрубленный палец, затем — на рану, открывшую кость, которую в ту же секунду залило кровью. Без большого пальца рука его уже не походила на руку: скорее, она напоминала переднюю лапу какого-нибудь животного. Скорчившегося от боли Мартина стошнило; но перед тем как потерять сознание, парень успел прикрыть рану мотком сотканной пауками паутины и наложить повязку — всё это он приготовил заранее.

Когда Мартин пришел в сознание, вокруг него стояли bucellarii, один из которых тряс его за плечо. Затем его провели в помещение, где, помимо управляющего, находились еще трое солдат в повседневных, ничем не украшенных туниках с круглыми нашивками цвета индиго на рукавах и плечах. Судя по их высокому росту и соломенным волосам, то были германцы, вряд ли кого-то в этих местах знавшие. Мартин заметил, как управляющий передал их circitor, главному, набитую монетами бурсу.

Когда юноша продемонстрировал свою правую руку, circitor лишь пожал плечами и усмехнулся.

— Еще один murcus, — ни малейшего намека на враждебность в его голосе не прозвучало. — Зря ты отрубил себе палец, парень. Новый приказ: брать всех, даже калек. Два murci приравниваются к одному здоровому рекруту.

Он показал пальцем на Мартина, затем — на бурсу в своей руке.

По пути в город, где остановились сопровождавшие Мартина германцы, они проезжали по мосту через один из быстрых притоков реки Мозеллы. Улучив момент, Мартин сиганул через парапет. Его тут же унесло течением, но примерно через милю юноше все же удалось выбраться на берег.

Отхаркнув воду из легких, Мартин определил свое местоположение — по солнцу. Полагаясь скорее на инстинкт, нежели на какой-то план, он двинулся на запад. Вернуться в имение Мартин уже не мог, — ведь для того чтобы избавиться от него и не поставлять второго — здорового — рекрута, землевладелец заплатил хорошие деньги. Кроме того, именно там бы в первую очередь его и стали искать вербовщики. Мартин слышал, что где-то на западе — как далеко, он не знал — есть такой край, который зовется Арморикой. Люди там равны и свободны, там нет ни землевладельцев, ни coloni, ни законов, привязывающих людей к сельскохозяйственной работе. Вопрос был лишь в том, могли ли там найти убежище люди бедные и отчаявшиеся, изгои? Ответа на него Мартин не знал, но решил рискнуть.

После того как все задолженности были собраны и Марцеллу удалось подвести итог налоговых поступлений, он, как старший декурион, созвал срочное собрание всех советников Аугуста-Треверора; пройти оно должно было в городской базилике. В этом году они собрали меньше половины от того, что требовало правительство, и то был самый плачевный результат за последние несколько индикций.

— Ну и что будем делать? — спросил Марцелл, поставив изумленных членов курии перед фактом. — Сидеть и ждать манны небесной мы не можем, необходимо что-то решать. Готов выслушать любые предложения.

Убедившись в том, что все осознали важность проблемы, он почувствовал себя намного спокойней.

— Но как — как такое могло случиться? — воскликнул новый член совета, полный молодой мужчина; он был бледен и заметно волновался.

— Полагаю, к этому давно все шло, — спокойно ответил Марцелл. — Просто мы не желали смотреть правде в глаза. В этом же году мы столкнулись с целым рядом неприятных обстоятельств, каждое из которых в отдельности могло вызвать серьезные проблемы. Вместе же они привели к катастрофе. Ничтожный урожай, разорительные налёты варваров, армия, которая не может помочь, так как находится в Аквитании и Италии: все это не могло не сказаться на налогоплательщиках, и без того обремененных уплатой повинностей. Как результат — и предсказать его было не трудно — массовые бегства в Арморику или к землевладельцам с огромными имениями. В последнем случае, практически отдавая себя в рабство, люди хотя бы имеют возможность обезопасить себя от варваров и алчных сборщиков налогов.

— Это просто бесчестно! — вскочил на ноги один из старожилов курии. — Они должны быть возвращены назад, побитые и клейменые позором. Иначе куда движется империя, хотел бы я знать?

— Не думаю, что мы должны последовать вашему совету, − резко ответил Марцелл. — Послушайте, я понимаю, что правительству нужны эти налоговые поступления, — деньги идут на содержание армии. Но то, что все налоговое бремя ложится на плечи бедняков, вряд ли справедливо. Если б государство нашло способ заставить богачей платить суммы, пропорциональные их состоянию, то мы быстро искоренили бы коррупцию, процветающую среди сборщиков налогов, а это наполовину решило бы нашу проблему.

— В этом никто и не сомневается, — прозвучал чей-то усталый голос. — Но в январе нас ожидает засуха. Кроме того, нам еще надо восполнить дефицит бюджета. А достав недостающую сумму из собственных бурс, мы и сами окажемся в безвыходном положении.

В конце концов Марцелл призвал всех к порядку.

— Господа! — его властный голос заставил собравшихся замолчать. — Позвольте и мне внести предложение. Почему бы нам не просить правительство облегчить повинности тем провинциям, которые пострадали от набегов варваров? К примеру, в девятнадцатый год правления нашего императора Гонория налоги в субурбикарных провинциях Италии были уменьшены на одну пятую. Я сегодня же напишу правителю нашей провинции письмо, где тщательно обосную наше тяжелое положение и попрошу вынести проблему на рассмотрение в равеннской консистории. Полагаю, ответ мы получим не ранее чем через месяц — сами знаете, как работает имперская почта. Предлагаю тогда и собраться. Вдруг что-то изменится?

Но еще до того, как последний декурион покинул базилику, Марцелл для себя решил, что на следующем собрании его не будет. Вряд ли Равенна ответит. На реформирование системы сбора налогов либо же смягчение финансового давления на пострадавшие от налетов области правительству Валентиниана не хватит ни воли, ни компетенции. А продолжать служить государству, готовому выжать последнее из бедняков лишь для того, чтобы сохранить свой статус, он не желал. «Сегодня же отправлюсь в Арморику и начну новую жизнь среди багаудов», — решил Марцелл. (Вдовца, чьи дети уже давно покинули дом, ничто не держало.) Рим, которому едва хватало средств для сохранения контроля над Галлией, давно уже отказался от претензий на управление тем, что все еще официально называлось Третьей Лугдунской провинцией.

Иллюзий Марцелл не питал. Ему, человеку пожилому и состоятельному, отказ от прежней жизни дастся нелегко, да и общество изгоев и невежественных крестьян вряд ли окажется приятным. «Что ж, — подумал он, — посмотрю, чего я стою». Странно, но, возвращаясь домой по улицам, которые еще сохраняли следы последнего, случившегося двадцать лет назад, нападения варваров, он вдруг почувствовал какой-то душевный подъем, словно если бы с плеч его свалилась тягостная ноша.

…Когда последний из беглецов, Мартин, закончил свой рассказ, всех троих попросили выйти из хижины, для того чтобы старейшины могли прийти к какому-либо решению.

— Декурион пусть остается, — сказал глава старейшин. — Он стар для работы на полях, но честен и мудр и принесет много пользы в управлении нашей общиной. Предлагаю оставить и портного. Возможно, дух его и подорван, но профессиональные навыки нам пригодятся — от такого мастера грех отказываться. Согласны?

По хижине пронесся одобрительный ропот, и он продолжил.

— Хорошо. Теперь — паренек. Он молод и силен, но увечье ограничивает сферы деятельности, в которых он может быть полезен. К тому же то, что пацан готов был отрубить себе палец, лишь бы избежать службы в армии, явно говорит о его моральной распущенности.

— Так что, прогоним его? − спросил один из старейшин.

— Это было бы неразумно. Парень — обуза, как для себя, так и для нас. Если мы его отпустим, он вполне может навести на нас римлян. Придется от него избавиться.

Вожак замолчал, ожидая возражений, но их не последовало.

— Что ж, решено. — Он кивнул самому дородному члену совета. — Займись этим. Убедись, что тебя никто не видел, и хорошенько спрячь тело. Найти его не должны.

Глава 22

Среди этого ограбляются бедняки, стонут вдовы, затаптываются сироты настолько, что многие из них, имея нетемное происхождение и благородное воспитание, убегают к врагам, чтобы не умереть от мучения общественного преследования, т. е. ища у варваров римской человечности, так как у римлян они не могут сносить варварской бесчеловечности.

Тибато поднял руки, и в полуразрушенном, до отказа заполненном людьми со всех уголков Северо-западной Галлии, от Лигера до Секваны, амфитеатре водворилась тишина. Тот, кто попытался бы описать всю эту огромную толпу одним словом, вероятно, назвал бы ее разнородной. Большую ее половину составляли coloni, крестьяне или мелкие землевладельцы, одетые в потрепанные, с неровно пришитыми заплатами, туники; встречались здесь и такие, чьи некогда превосходные далматики свидетельствовали о декурионском статусе их обладателей; многие носили на руке клеймо раба или рекрута. У некоторых из пришедших на подбородках виднелись мозоли — следы от ремней шлема; то тут, то там можно было заметить широкоплечего сапожника или портного, мускулистого кузнеца. Несмотря на столь разное происхождение, было у этих людей и общее: все они принадлежали теперь к огромному и быстро растущему классу, нареченному властями perditi, проще говоря, все они являлись преступниками и изгоями, которых следовало выследить и беспощадно искоренить.