Афганский кегельбан - Леонид Влодавец

— Ладно, — не стал вступать в пререкания Луговой. — Могу допустить, что он тебя тоже кинул. Но за это, Алеша-сан, придется наплюсовать тебе еще двести.

— И всех ребят освободите?

— А кто же мне показания против тебя давать будет? — ухмыльнулся Трудомирыч. — Ладно, за ребят, гамузом — еще сто.

— А если я вам еще пол-«лимона» отстегну, вы мне этого Микутавичуса отдадите?

— Отдам. Только с тем условием, чтоб он нигде и никогда не всплыл… И упаси тебя бог, Алеша, припрятать его в каком-нибудь загашнике, чтоб потом ежа голой жопой пугать! Тут уж и двумя «лимонами» не отделаешься…

— Классный из вас рэкетмен получился бы! — позавидовал господин Сенин.

— Таковы они, волчьи законы капитализма! — печально вздохнул Луговой. — А мы, как известно, люди служивые: с волками живем — по-волчьи воем…

ПОЛУСТАНОК

Как ни странно, в баке «Чероки» оказалось достаточно горючего, чтоб проехать около тридцати километров по путаной системе просек и проселков и добраться до никем не регулируемого и не охраняемого переезда через железную дорогу. Галя в течение всего пути помалкивала и время от времени начинала хлюпать носом. Как видно, сильно переживала из-за приемного отца. Очевидно, по этой же причине она не стала задавать никаких вопросов Сухареву, хотя, наверно, могла бы спросить, как он смог заставить Жиртреста стрелять по своим приятелям и каким образом этот тип смог ходить с перебитой ногой. Возможно, конечно, что Галя не стала задавать вопросов из опасения узнать что-нибудь лишнее.

Вряд ли Станислав Аркадьевич специально выбрал такую дорогу, тем более что «Атлас автомобильных дорог СССР», изданный в тыща девятьсот лохматом году, даже в момент издания не очень соответствовал реалиям. Тем не менее он не только выехал к этому переезду, но даже сумел пересечь пути. Мотор заглох только после того, как джип удалился от переезда метров на двадцать.

— Все, — сказал Сухарев, — дальше придется по шпалам…

— По-моему, — заметила Галя, — по шпалам идти опасно, можно попасть под поезд.

— Это так говорится, «идти по шпалам», — пояснил Станислав Аркадьевич, — на самом деле мы пойдем вдоль путей.

— Направо или налево? — поинтересовалась американка.

— Наверно, налево, — наскоро сориентировался Сухарев по сторонам света.

Дальше почти с километр шли молча. Сухарев время от времени озабоченно поглядывал на свою одежду. Нет, повезло, нигде в крови не измарался, и Галя тоже, только чуть-чуть глиной попачкалась, когда через болото шли.

— Дядя Стас, — спросила Галя наконец-то. — Вы все-таки кто?

— Я же сказал: НКВД на общественных началах.

— Это шутка, а трупы — нет. И дэдди нет.

— Могло бы и нас с тобой не быть. Очень даже запросто.

— Это да. Но что вы сделали с этим толстым? Он стал как зомби!

— Загипнотизировал, — лаконично ответил Станислав Аркадьевич. — Тебе достаточно? Слышала такую русскую поговорку: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!»?

— Слышала. Еще когда с папой и мамой жила. Лидка спросила как-то: «Папа, а за что у тебя орден?», а он ей как раз про Варвару сказал.

— Значит, не такой уж он у тебя «бэстард», — заметил Станислав Аркадьевич. — Ордена в Афгане не всем давали…

— Вы там были? — спросила Галя.

— Нет, — покачал головой Сухарев, — к сожалению, не сподобился. Но хочу верить, что твой отец был хорошим человеком.

— Мне лучше знать, какой он был. Пьяница и дурак!

— Он что, бил вас?

— Нет, не бил. Но когда пил, то сперва пел, хохотал, песни пел всякие неприятным голосом, а потом очень много ворчал и нудно говорил маме, как он ее любит. А ей это было противно. Потому что мама была красивая и высокая, а он — маленький и сморщенный. Он столько раз обещал, что не будет пить, а потом — все сызнова. Мама даже несколько раз его сковородкой била!

— А он что?

— А он только закрывался и прятался от нее. Трус!

— Что, было б лучше, если б он твоей маме сдачи дал?! Я лично, если б меня баба начала сковородкой охаживать, не сдержался бы…

— Я же говорю: трус он. И вор к тому же. Его посадили за то, что из своей части что-то украл и продал.

— И много украл?

— Не знаю, — пожала плечами Галя, — я тогда очень маленькая была. Лидка говорила, что его на два года посадили, наверно, не очень много. Она тогда уже более-менее соображала, в третий класс ходила. А мне еще четырех лет не было. Когда мама за дядю Михаила вышла, мне он сперва понравился. Но потом тоже пить начал. Мама его урезонивать, а он ее по лицу! И ногами тоже!

— Зато не трус, должно быть! — усмехнулся Сухарев.

— Еще какой! — презрительно хмыкнула Галя. — Один раз пришел в гости какой-то здоровенный мужик, типа вас или еще крупнее. И, когда напился, прямо за столом стал маму щупать. Так он, Михаил этот, сидел и глазки в сторону отворачивал. А потом сделал вид, что заснул, и этот дядька увел маму в спальню. Мы с Лидкой все слышали, и Лидка мне объяснила, что они там делают. Потом, когда этот дядька ушел, отчим начал маму бить и обзывать. Противно вспоминать…

— Это ты сама вспомнила, — заметил Станислав Аркадьевич, — за язык тебя не тянули. В общем, на этом основании ты сделала вывод, что все русские сволочи?

— А разве нет?! Бандиты дэдди убили — я даже не знаю, за что. Милиция помогает бандитам — так нагло, в открытую! Нет, если мне отсюда выбраться удастся — я сюда больше никогда и ни за что.

— Хорошая мысль! — вздохнул Сухарев. — Только выбираться будет туговато…

Они прошли вдоль путей километров пять, а то и десять, прежде чем вышли к большой прогалине, на которой стояло маленькое зданьице из белого кирпича с черно-белой вывеской: «СЖД Нямжа». Рядом с этим «вокзалом», больше подходящим под понятие «будка», стояло несколько деревянных одноэтажных домов-бараков, где проживал, должно быть, персонал этого полустанка или разъезда, а также всяких сараюшек и курятников. Размокшая дорога уводила куда-то в лес.

— «Унылая пора, очей очарованье…» — печально процитировал Станислав Аркадьевич. — Интересно, тут хоть что-нибудь останавливается?

— Да уж, — поморщилась Галя. — Что-то сомнительно…

— «Поезд идет — на Чаттанугу — чу-чу!» — пропел Сухарев строчку из песенки, которая небось была популярна в дни его юности. Галя не отреагировала, поскольку у себя в Америке эту песенку не слышала, и вообще ей было не до Чаттануги. Она сейчас бога молила, чтоб сюда подкатил самый дрюшлый поезд, который подвез бы ее до Москвы, откуда, как ей казалось, уже рукой подать до Америки.

Как раз в тот момент, когда они подошли к вокзалу-будке, на крылечко вышла толстая тетка в зеленой телогрейке — в таких когда-то Берлин брали! — черной железнодорожной юбке, в резиновых сапогах и с алым беретом на голове. Дежурная по станции, стало быть. Вышла и закурила «Беломор», а затем, пустив дым из ноздрей малинового носа, произнесла довольно приветливым, хотя и хрипатым голосом:

— Здравствуйте, граждане!

— Здравствуйте, девушка! — вежливо кивнул Сухарев, для которого эта дама, явно перевалившая сороковник, возможно, и смотрелась, как девушка. — Как отсюда в Москву попасть, не подскажете?

— Если пешком, — дежурная кокетливо пустила изо рта кольцо беломорного дыма и изобразила кривую усмешечку, — то правильно идете. Глядишь, через недельку-другую доберетесь…

— А если на поезде? — Станислав Аркадьевич поглядел «девушке» в глаза.

— Это смотря на каком, — неспешно выпустив струю дыма в направлении облаков, сказала дежурная. — На купе СВ наберете?

— Наверно, наберем, — кивнул Сухарев, — пару тыщонок хватит?

— Хватит. На скором поедете, через пару часов.

Галя хотела было уточнить цену на билеты, но вовремя сообразила, что здесь, судя по всему, никакие скорые не останавливаются. Однако дежурная может на пару минут притормозить поезд и подсадить их какой-нибудь знакомой проводнице. Господи, да ей бы хоть с какой переплатой — лишь бы уехать! Правда, все переговоры с теткой-дежурной взял на себя «дядя Стас», он же и деньги платил. Дежурная, разумеется, увидев американский паспорт, широко распахнула свои запухшие глазки, но вслух ничего не сказала.

Два часа, которые они просидели в будке у дежурной, Галя провела, будто приговоренный к смерти, которому сообщили, что, возможно, придет ответ на ходатайство о помиловании. А вот какой ответ — фиг его знает. В том смысле, что могут и помиловать, но могут и отклонить. Сказать, что Галя просто маялась, значит ничего не сказать.

Но скорый пришел почти вовремя, и дежурная — выяснилось, что ее тетя Саша зовут — даже сопроводила пассажиров на шлаковый низенький перрон, точно к месту остановки СВ. И проводница особо выпендриваться не стала, впустила в вагон без проблем.