На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

Опять мы ехали по мёртвому лесу. Впереди, над Лос-Рейес, кончалась граница пепельных туч. За ними светило солнце. Его яркие косые лучи неестественным светом освещали полузасыпанный лес».

Экспрессивная лексика, напряжённая ситуация. Однако повествование Тарасова-Василевского грешит неточностями. Во-первых, исходная дата «зарождения» вулкана Паракутин – 20 февраля 1943 года. И произошло это не в штате Халиско, а в штате Мичиокан. В окрестностях Паракутина не было городка Лос-Рейес и деревеньки Миль Кумбрес, «Тысяча вершин». Так мексиканцы называют обширный горный район западной Сьерра-Мадре. Что касается прямых «жертв вулкана», то их не было, за исключением двух-трёх инфарктов из-за стресса. События развивались постепенно, и жители Паракутина имели время для эвакуации, хотя большую часть домашней живности спасти не удалось. Церковь селения Паракутин частично пострадала от лавы и пепла, но её главная башня с крестом уцелела, сохранился алтарь, который до сих пор периодически используется для богослужений.

Автор в рассказе о поездке странным образом умолчал о поведении Уманского и его реакции на всё увиденное. А ведь по характеру посол не мог быть безмолвным статистом. Поэтому трудно поверить в правдоподобность этой истории, особенно эпизода с шалашом, в котором дипломаты коротали ночь в опасном соседстве «с грохочущим вулканом», с «трясущейся землёй» под ногами и «неглубокой лощиной, куда стекала лава»…

Напрашивается вопрос: для чего Василевский сочинил эту захватывающую историю? Чтобы поразить читателя? Чтобы поиграть словом, продемонстрировать свои литературные способности? Или этот рассказ отражал запоздалое сожаление Василевского, что работа, обязанности и заботы помешали ему по-настоящему сблизиться с Уманским?

Разумеется, «здоровое» соперничество Тарасова с Уманским по добыванию информации существовало, но конфликтным не было. Много лет спустя Василевский-Тарасов не без восхищения вспоминал о методах, к которым прибегал Уманский, чтобы получить сведения по запросам МИДа: «Часто по утрам в парке Чапультепек советского посла можно было видеть верхом на строевой лошади в обществе начальника Генерального штаба мексиканской армии. Он смело брал барьеры, прыгал через канавы, наполненные водой, и даже занимался вольтижировкой. Человеку, не ездившему ранее верхом, совсем непросто было заниматься конным спортом. В этом тоже проявлялся характер и сильная воля Уманского».

Существует другая, беллетризированная версия увлечения Уманского конным спортом. Только «объектом» этой дипломатической комбинации посла известный разведчик-латиноамериканист Николай Леонов назвал не начальника Генштаба, а президента Авилу Камачо: «Было известно, что президент страны, будучи по своей армейской профессии кавалеристом, каждое утро совершал конные прогулки по лесопарку Чапультепек, находившемуся в те времена на окраине столицы. Не так далеко от места прогулок было расположено и советское посольство, занимавшее старинный особняк. Посол, не очень молодой человек, купил себе лошадь, сбрую и начал также совершать конные утренние моционы, чем и обратил на себя внимание президента-кавалериста. Вскоре они стали выезжать вместе, их прогулки стали регулярными. Поскольку президента всегда сопровождал адъютант, то посол сделал очередной «ход конём»: стал брать с собой очаровательную девушку, работавшую у него заведующей канцелярией. Включение амазонки в кавалькаду придало всей группе особый шарм. Сейчас трудно восстановить, о чём говорили между собой посол и президент, какие телеграммы уходили из Мехико в Москву. Но, наверное, у Уманского не было никаких трудностей, если учесть, что когда, например, он однажды пожаловался на головную боль от бессонной ночи по причине грохотавших трамваев на улице, то президент тут же предложил перенести трамвайную линию на другую улицу».

Бернардо Клараваль, бывший член ЦК комсомола Мексики, описал в своих мемуарах приём 7 ноября 1943 года в посольстве. Лично ему побывать на нём не удалось, поэтому он использовал публикацию в газете «Новедадес»:

«По случаю очередной годовщины Октябрьской революции посол Уманский даёт свой первый приём в представительном здании русского посольства в Такубайя в 8 часов вечера. Были накрыты столы в восьми помещениях старинного Дома де ла Кондеса, превращённого в роскошнейшее дипломатическое представительство пролетарского СССР. В них был накрыт «замечательный и изобильнейший» ужин. Конечно, были икра, водка и самые дорогие вина, подавали жареных индеек. Были куриные грудки, рыба, мясные блюда, фуа-гра, фруктовые салаты, пирожные, фланы и так далее. Было всё, чтобы утолить аппетит двух тысяч персон. Когда ужин подошёл к концу, гостей (первое место занимали среди них дипломаты, видные чиновники, писатели, артисты «из левых», все со своими богато наряженными жёнами) порадовали концертом русской музыки».

Клараваль не удержался от упрёка: мол, всё это происходило на фоне «голода, в котором живут низшие слои среднего класса и бедняков Мексики, и полного равнодушия правительства к тяжким условиям нашей повседневной жизни».

Праздничные приёмы в крупных посольствах часто имеют пропагандистский характер, поэтому возмущение Клараваля было наигранным.

Приём 1944 года по случаю годовщины Великой Октябрьской революции и приготовление к нему подробно описала в своих мемуарах Н.И. Алексеева, супруга торгпреда. Книга[40] была написана и издана за границей после того, как семья Алексеевых, закончив командировку в Мексике, не вернулась на родину. Приготовление угощения для гостей поручалось двум-трём ресторанам, там же напрокат брали столы, стулья, посуду, бокалы. Посольские женщины привлекались к «лепке» пирожков и изготовлению сладкого фигурного печенья. Самые важные гости принимались в роскошно меблированной «малой столовой». Основная масса гостей концентрировалась в просторной столовой на втором этаже, на балюстраде, на большой террасе и в саду. Ещё за две недели до приёма Уманский дал распоряжение бухгалтеру «не экономить на мелочах»: «Празднование 7 ноября в нашем посольстве должно запомниться всем. Ещё несколько месяцев, и мы нанесём сокрушительное поражение злобному и жестокому врагу. Наше торжественное застолье станет доказательством уверенности Советского Союза в победе».

К работе над списком гостей привлекались все ответственные сотрудники, это был серьёзный политический вопрос. Нельзя было обойти вниманием членов мексиканского правительства, представителей общественно-политической жизни страны, деятелей культуры и искусства. Плюс к этому – дипломатический корпус, в первую очередь союзники СССР по антигитлеровской коалиции. Важным персонам курьеры развозили приглашения на хорошей бумаге с тиснёным гербом СССР, всем другим – здесь счёт шёл на сотни человек – рассылали по почте.

В процессе отбора гостей приоритетное значение имели политические и идеологические моменты, и, конечно, вопросы безопасности: «Списки тщательно проверялись послом и затем окончательно отшлифовывались Тарасовым, который безжалостно вычеркивал имена: – Этому сукину сыну здесь делать нечего. Этого на пушечный выстрел не следует подпускать к посольству… – работал он по спискам красным карандашом. Доставалось и спискам Уманского: – Нет, Константин Александрович, будьте осторожны в подборе ваших друзей… Х. – американский шпион. У. – английский, а этот работает на тех и на других. Положитесь на меня! Уманский пытался возражать, но безуспешно».

Всем другим тем более приходилось сражаться с Тарасовым за своих «кандидатов». Компромиссов он не допускал, и можно было услышать, как Тарасов