Баронесса Настя - Иван Дроздов

— Приведите Фёдора! — сказал Ацер офицеру.

Вскоре в сопровождении часового в зал вошёл мужчина лет сорока, в помятом шерстяном костюме, в белой рубашке с небрежно повязанным галстуком.

«Фёдор? Почему Фёдор? — думала Кейда — У него же есть фамилия»

Майор с часовым удалились. Фёдор сидел напротив Кейды и спокойно разглядывал её.

Ацер повернулся к Кейде:

— Скажите ему: мне не нравится его вид, — я просил капитана Фёдора одеваться красиво и чисто.

Кейда перевела, на что капитан неопределенно и лениво повёл плечом.

Ацер продолжал:

— Спросите его: чем он занимался в Горьком?

Капитан хотя и не сразу — он с минуту снисходительно смотрел на Ацера, — но заговорил. В голосе его слышалось безразличие:

— Проектировал подводные лодки.

— Вы изобрели «лягушку».

— Магнитную мину я не изобретал.

— Кто её изобрел? Ваш главный инженер?

— Да, кажется.

— Его фамилия?

— Демьянович Николай Павлович.

— Он сейчас переведён в Челябинск?

— Да.

— Он и там главный инженер?

— Да, на танковом заводе.

— У него жена еврейка?

— Кажется.

— Не кажется, а точно. Вы её хорошо знали. И волочились за ней.

— Что это — «волочились»?

— Не валяйте дурака! Вы отлично знаете смысл этого слова.

— У нас на заводе есть волочильный стан…

— Хватит скоморошничать! Лучше скажите: устройство магнитной мины знаете?

Последний вопрос Кейда задала на чистейшем русском языке, и капитан сдвинул брови, пытливо посмотрел на неё. С лиц его слетело лениво–благодушное настроение.

— Нет, не знаю.

Он ждал новых вопросов, и Кейда почувствовала его обострёный интерес к себе.

— Мне известно; вас разыскивают по распоряжению самого Сталина, вас хотят включить в группу физика Курчатова. Так ли это?

— Я не физик.

— Вы — артист, но роль вам плохо удаётся. Пользуетесь моей благосклонностью, знаете, что мы вас ценим, на вас надеемся и ничто вам не грозит. Не хотите работать на Германию — ваша воля, принуждать не станем. Мы сохраним вас для человечества. Да, фюрер идёт и на это. Он думает не только о судьбе Германии, его великая душа объемлет мир. А теперь скажите: не нужно ли вам чего?

— Нам нужен зубной врач.

— Будет врач. Идите.

— Пойдёмте и мы. Нас ожидает катер, — повернулся к Кейде Ацер.

Подошёл толстяк майор.

— Господин полковник, офицеры будут рады угостить вас.

— Благодарю, мы не можем. Мою даму смущает общество незнакомых молодых людей.

Майор только теперь разглядел на груди Кейды белый, усыпанный бриллиантами крест. И вытянулся в струнку.

— Хайль Гитлер!

Кейду словно оса ужалила, — она щелкнула каблуками, швырнула перед собой руку:

— Хайль!

Сидевшая в углу овчарка испуганно гавкнула.

Акр шёл сзади, низко опустив голову. Этот истерический выкрик вмиг развеял всё обаяние Кейды. Лишь немногие догадывались, что Ацер походил на двуликого Януса; у всех на виду был нацист и полковник германской армии, второго же лица его никто не видел, но именно оно было стержнем его существа, — лицо с едва уловимыми чертами полукровки, затаившего глухую, неизбывную обиду на гитлеровских правителей, вознамерившихся окончательно решить еврейский вопрос. Школьником он не испытывал к нацистам лютой ненависти, да и в юные годы ещё осознавал себя немцем и сам был готов уничтожать врагов рейха. Но с возрастом Ацер все больше задумывался о своем происхождении, как бы прислушивался к току крови в его венах, и ему становилось неуютно, он уже без былой сердечности общался с друзьями — «чистыми арийцами» и искал среди них ребят, похожих внешними чертами на себя. Если же он слышал и от них: «Бабушка была гречанкой» или: «Все мои предки — чистые арийцы», то охладевал к новым друзьям. С течением времени зов крови становился сильнее, а речи — скупее, ко всему добавился страх перед раскрытием его родовых корней. Он перестал упоминать имя своей матери, а потом и в мыслях вспоминал её всё реже. Второе, тайное его лицо не принадлежало ни к какой национальности, а было отмечено печатью гражданина мира. Две черты в людях он ненавидел люто: немецкий патриотизм и нелюбовь к евреям. Первую черту он уже видел в Кейде и считал её нацистский дух наносной дурью, болезнью молодости. Но вот если она к тому же и ненавидит евреев…

Они шли к машине, и он, глядя себе под ноги, молчал. Он знал, что рано или поздно заговорит с Кейдой о евреях, знал и страшился открыть в ней вторую черту, так часто встречающуюся в нацистах.

На катере они прошли на носовую палубу, где в шахматном порядке стояли четыре кресла из дерева цвета карельской березы. Кейда опустилась на переднее кресло, сидела прямо, недвижно, словно королева. Её головка, длинная шея и развёрнутые как у балерины плечи резко и рельефно рисовались на фоне бегущей под катер воды. Она вглядывалась в очертания берега, уже различая вкрапленные в дрожащую синеву леса белые домики и над ними, на холме, тёмные линии громадного сооружения, — видимо, замка.

Ацер сидел сзади и тоже смотрел вперёд, но помимо своей воли всё чаще обращал взор на Кейду. «Неужели?.. — повторял он почти с ужасом один и тот же вопрос, — неужели вот она — незнакомая, непонятная и далекая — будет моей судьбой?..»

Оживали мечты, — полузабытые, почти юношеские, — о той, которая вдруг явится и затопит сердце сладкой истомой, наполнит жизнь радостью… Ему сорок лет, у него в лагере был целый гарем из русских пленниц, но разве он любил хоть одну из них? А эта? Девушка бедная, малоразвитая, кроме того, фанатичка, почти сумасшедшая. Разве нормальный мужчина может полюбить такую? Её храбрость! Она тоже граничит с безумием. Ну, скажите на милость: мог бы нормальный человек добровольно подставить свой лоб за другого? Ну вот, а ты смотришь на неё как на икону. Опомнись! Очнись, пока не поздно!..

Однако, увидев на берету сработанный по его заказу в Америке «Линкольн», он загорелся желанием как можно скорее подвести к нему Кейду, поразить её блеском внешней и внутренней отделки автомобиля, покатить к замку, равного которому нет во всей Швейцарии да и на всём юго–западе Германии.

Настю между тем занимали мысли иного рода: она неодолимо хотела знать, что за человек Фёдор, почему он так интересует Ацера, что за птица такая сам Ацер и, наконец, что представляет собой объект, над которым он начальствует.

Она понимала, что чем меньше будет проявлять интереса к этому объекту, тем быстрее проникнет в его тайну.

Необходимо было продолжать играть выбранную роль.

«Линкольн», обогнув огромную клумбу с роскошными цветами, мягко, бесшумно остановился у подъезда. Ацер выходил из машины, всем своим видом демонстрируя важность, значительность своей персоны. И почти не обращал внимания на старого слугу, открывшего дверцу автомобиля, на двух офицеров тайной полиции, стоявших поодаль. Кейде он подал руку и церемонно показал на мраморные ступеньки, ведущие к дубовым с золочёными ручками дверям. «Артист! — подумала Кейда, пряча улыбку. — Генерал, его дядя, проще».