Красные цепи - Константин Образцов

Алина молчала. Гронский продолжал смотреть на нее спокойным взглядом своих серых глаз.

— Ладно, — нехотя проговорила она. — Не обещаю, но попробую.

— Спасибо огромное, — Гронский улыбнулся так открыто и искренне, что Алине ничего не оставалось, как тоже выдавить в ответ улыбку. — Я буду ждать вашего звонка в любое время. Ну а теперь, коль скоро мы все обсудили, не могу более нарушать ваших планов на сегодняшний день и злоупотреблять вашим терпением.

Алина посмотрела на часы. Похоже, что планы на сегодняшний день уже ничто не спасет: у нее напрочь исчезло настроение ехать в гости или ужинать в ресторане. Впереди маячил серый долгий вечер с собственноручно приготовленным салатом из рукколы, бокалом вина и телевизором. На душе было как-то тревожно, в голове мелькали смутные, но малоприятные образы.

Гронский убрал со стола книгу и стал натягивать пальто.

— Послушайте, — сказала Алина. — А вы сами что собираетесь делать дальше? Я имею в виду, у вас ведь есть какие-то планы по продолжению расследования?

Гронский, поднявшийся было с дивана, снова сел.

— Когда я изучал книги по вампиризму, магии и алхимии, я выписывал имена всех, кто интересовался этими же изданиями за последние два года. Книги редкие, общий список имен получился не слишком пространным, и я легко выделил десяток фамилий, которые встречались мне во всех библиотечных карточках. После того как я вышел на «Красные цепи», мне показалось разумным предположить, что некто, столь же тщательно, как и я, изучавший первоисточники, скорее всего, воспользовался для чтения этой книги той же Академической Библиотекой, пусть и другим читальным залом. Я переписал все фамилии с формуляров всех трех имевшихся там экземпляров «Красных цепей», а потом сравнил с первым списком.

Гронский сделал паузу.

— И? — не выдержала Алина. — Давайте уже без драматических эффектов.

Гронский улыбнулся.

— В последний год этой книгой не интересовался вообще никто. Но за два года до этого на протяжении почти семи месяцев ее почти каждый день брал один и тот же человек. И его же имя встречается почти на всех формулярах редких книг, с которыми он работал примерно в тот же период.

Алина практически уже готова была услышать фамилию «Кобот», как бы это ни противоречило ее собственному мнению.

— Это некто Михаил Борисович Мейлах, — сказал Гронский. — Доцент, преподаватель кафедры истории зарубежных литератур университета — насколько я успел узнать, бывший преподаватель. Только он примерно полтора-два года назад предметно интересовался источниками по алхимии, а потом в течение семи месяцев изучал «Красные цепи», которые можно прочесть за день.

— Думаете, это он?..

Гронский с сомнением покачал головой.

— Преподаватель кафедры зарубежной литературы менее всего представляется мне в образе двухметрового гиганта с кривым тесаком. Но он может быть связан с другими звеньями этой цепи — а может быть, и сам является одним из них. Я планирую завтра навести о нем справки на кафедре, а потом созвониться и договориться о встрече. Пока это единственный практический след, который дали нам «Красные цепи».

— Ну что ж, — задумчиво сказала Алина. — Это разумно. Если учесть, что убийца наверняка читал книгу.

— Есть еще одна вероятность, — сказал Гронский. — Он ее написал.

Глава 6

Говорят, что глаза никогда не лгут. Что достаточно взглянуть человеку в глаза, чтобы распознать ложь. Это не совсем верно: единственное, что действительно лжет, — это сам человек, его сознательная часть. Все остальное — глаза, тело, мимические мышцы, голос — он может только с большим или меньшим успехом контролировать, чтобы скрыть правду. Особенно голос.

Я умею различать в человеческой речи полутона, четверти и даже, наверное, одну восьмую тона. Умею слышать в голосе тончайшие ноты лжи, неуверенности, сомнений, скрытой враждебности. Но сейчас эти навыки мне не нужны: страх в голосе моего собеседника слышен так отчетливо, что его различил бы и самый тугоухий представитель человеческого рода.

— Кто вы? — спрашивает он меня уже в третий раз, и его голос в телефонной трубке явно дрожит.

— Я — ваш коллега, работаю в университете штата Иллинойс, занимаюсь культурологией Западной Европы средневекового периода, — еще раз терпеливо объясняю я. — Сейчас работаю над большой статьей для университетского ежегодника «Феноменологические аспекты европейской алхимии», и меня чрезвычайно заинтересовали ваши исследования в этой области.

Он мне не верит. И не потому, что моя легенда недостаточно убедительна, просто он боится верить кому бы то ни было.

— Откуда вы про меня узнали? — спрашивает он.

— Ваш телефон мне дали на кафедре в университете, — говорю я, и это чистая правда. — Михаил Борисович, я был бы очень признателен вам за возможность встретиться и поговорить о вашей работе. Поверьте, я сделаю все для того, чтобы вы не пожалели о потраченном времени.

Я понимал, что этот разговор может быть непростым, и в принципе был готов к любой неадекватной реакции, но такого ярко выраженного страха встретить не ожидал.

С получением сведений о Михаиле Борисовиче Мейлахе на кафедре зарубежной литературы у меня не возникло проблем. Люди вообще очень легкомысленно относятся к информации, которой владеют, и, если их правильно попросить, выкладывают ее с удивительной готовностью. А с особым удовольствием говорят о чужих несчастьях: тут самый косноязычный собеседник превращается в умелого рассказчика и с плохо скрываемым наслаждением повествует о бедах ближнего, словно радуясь, что его самого они обошли стороной. Интеллигентного вида дама, преподаватель античной литературы, даже порозовела и как будто бы ожила, когда рассказывала мне о судьбе своего несчастного коллеги, так что через тридцать минут я уже знал все нужные и ненужные мне подробности последних лет жизни Мейлаха.

По ее словам, два года назад он увлекся разработкой чрезвычайно странной для него темы, связанной с изучением средневековых алхимических трактатов. До этого Мейлах считался лучшим специалистом в стране, а может быть и в мире, по малым прозаическим формам художественной литературы Средних веков, и его неожиданное увлечение поначалу воспринимали как причуду. Затем его интерес переключился на «весьма сомнительную», по словам моей собеседницы, книжку «Красные цепи». «Вы же понимаете, — доверительно говорила мне она, — видный ученый, доцент, доктор наук, автор множества работ — и вдруг такое. С тем же успехом он мог бы начать изучать „Практическую магию“ Папюса: ну кто, скажите на милость, может всерьез относиться к таким вещам?» Мейлах сделал несколько сообщений на научном совете кафедры, что-то о связи «Красных цепей» с какими-то произведениями ранней средневековой литературы, но все это показалось неубедительным и не представляющим научной ценности. Ему пытались сначала намеками, а затем и прямо дать понять, что лучше бы переключить свои силы и внимание на более достойные предметы, но Мейлах стал словно одержим этой работой. Чем дальше, тем ситуация становилась все печальнее: он попытался опубликовать в университетском сборнике статью, но ее содержание показалось редакционному совету настолько диким, что в публикации было отказано. Мейлах принялся рассказывать о своих идеях на всех лекциях, в ущерб, конечно же, изучению основного материала, и в итоге объем его преподавательской работы сократился до одного спецсеминара, на который записались только те студенты, которых больше интересовала возможность легкого получения зачета, чем знаний. Но на этом злоключения несчастного доцента только начинались: полтора года назад от внезапно развившегося рака груди у него умерла жена, а почти год назад Мейлах потерял сына. «Там вообще была странная история, — с удовольствием поделилась со мной античная дама, — вроде бы он ушел из дома, пропал, а потом через два дня нашли труп где-то на чердаке. И ведь был такой приличный молодой человек, работал в фирме, и вот такое случилось. Кошмар!»