Эмигрант - Шиму Киа

такое задание. Поэтому я так надеялся, что ты больше не заглянешь в эту комнату… Сейчас я понимаю, что это был наихудший выбор. Наверно, во мне все еще живет театр, поэтому для достойного конца нужна была жертва. Поверь, мне очень стыдно за свой поступок…

Солнце уже находилось в предзакатном состоянии. Вот уже розоватые полоски появлялись в голубизне, и в чьих-то квартирах уже зажигались огни.

— Надеюсь, ты не винишь меня, — сказал почтальон.

— Я должен быть благодарен тебе, — человек улыбнулся. — Ты пытался спасти меня, хотя я отнял у тебя счастье. Ты единственный, кто понимал, каково мое положение, и кто протянул мне руку, пускай и с пистолетом. Пускай все было и так… Но спасибо. Спасибо тебе большое!

Человек протянул руку. Почтальон посмотрел на нее и не решался ее жать. Его глаза слезились. Он не слишком верил своим ушам и молча пытался осознать сказанные слова. Когда же чахлая и хрупкая рука одинокого мужчины в синем комбинезоне коснулась мягкой и крепкой ладони человека, слеза упала на пол.

В мертвом молчании дверь в курительную комнату захлопнулась. Все здание оказалось пустым. В каждом мусорном ведре валялись письма. В воздухе еще летал запах крепкого табака. Закатные лучи освещали заглохшие мониторы. Вызвав лифт, человек с нисходящей улыбкой стоял и смотрел куда-то за пределами обыкновенной стены. Он еще не полностью осознавал, какое великое счастье ему досталось. Теперь он никогда не будет одинок.

Глава XVII

Весенняя слякоть превратила сельскую дорогу в непроходимое болото. Кое-как старый грузовичок перемещался из одной избы в другую, везя на своем кузове немногочисленных жителей заброшенного поселения. Одна улица и пять маленьких тупиков. Вокруг этого короткого отрезка непроходимых болот расположились бревенчатые избы с разваливающимися заборами. Лишь одна дорожка во всем поселения была положена камнями: она вела к небольшой станции, к железнодорожным путям, по которым ежедневно перемещаются множество товарных и грузовых составов. Поэтому тишину здешних мест прерывает звонкое гудение металлических колес. Но когда последний вагон скрывается за лесными стенами, снова наступает тишь. Безмолвие природы, в котором из звуков только пение птиц, дуновение ветра и крики диких животных, проносится сквозь большое поле, замкнутое внутри густого и необъятного леса, до маленькой, но бурной речушки, спрятанной за чащей вечно темно-зеленых елок. И пройдя по истерзанной четырьмя колесами и немногочисленными парами ног дороге, разрезающей поле на две неравные части, человек в старой одежде видит перед собой небольшое кладбище, огражденное невысоким, по колено, чугунным заборчиком. В этом месте отчего-то сильнее становилось дуновение ветра, которое бурно раскачивало кроны раскидистых елей, имеющих темный, почти черный оттенок зеленого. Будто все грехи умерших впитывались в стволы этих вечно спящих многовековых деревьев. Первыми выстраивались в ровные ряды сосновые кресты с пожелтевшими табличками, словно они являли собой торжественный парад, а уже за ними такими же четкими колоннами стояли каменные могилки. Тени высоких елей укрывали здешнее кладбище от любых непогод, но, невзирая на столь надежную и вечнозеленую крышу, сюда обязательно попадали или снежинки холодной зимой, или дожди цветущей весной, или пыль душным летом, или опавшие оранжево-коричневые иголки серой осенью.

Человек ухаживал за каждой могилкой, за каждым крестом. Он неспешно подметал протоптанные дорожки, сухой тряпкой вытирал таблички, вырывал сорняки и особенно бережно каждый день подрисовывал несмываемыми чернилами истертые буквы в именах усопших. В этой деревне мертвых уже давным-давно стало больше, чем живых. И целых полдня человек аккуратно, бережно и с уважением облагораживал каждую могилку. Когда же он доходил до двух надгробий на самом краю кладбища- одна могилка была старой, а другая совсем недавней- особенно тщательно вытирал имена на еще не успевших пожелтеть табличках, брал топор, всегда стоящий в углу, под кроной небольшой елочки, и сворачивал в еле заметную совсем уж узенькую тропинку, которая вела в чащу. Не доходя пару шагов до берега речушки, можно ненароком споткнуться на совсем незаметный холмик, покрытый старым, уже покрывшимся маленькими растеньицами, пледом. Под пледом находилась еще одна одинокая могилка. Имя выцарапано бережно на камне. Человек всегда садился около надгробия, обедал, ухаживал за могилкой, и уходил в лес. Стоит еще немного пройти дальше по тропинке, и можно увидеть небольшие посадки яблонь. А еще дальше все чаще попадались молодые, недавно посаженные, ели, которые очень контрастировали с их многовековыми родителями. В этих местах можно услышать мерный звук топора. Человек, ухаживающий за могилками, тащит на своем гробу тяжелые стволы деревьев, и приносит их к месту рядом с кладбищем. Так, до самого заката он и работает, а затем идет обратно и поздно ночью заходит в свою избушку, где-то на краю деревни. И изо дня в день человек встает, идет на кладбище, в лес, и обратно. Все же жизнь замкнулась в спираль, но теперь у каждой секунды существовала цель, великая и благая. Совсем скоро трудами одних рук возле забытого всеми кладбища будет построена часовня. Ее крест, над искусно сделанным куполом, будет отражать лучи солнца прямо на спрятанные под тенью елей могилки. И никто из покинувших этот свет не останется одиноким, ведь найдется человек, любящий не только все живое, но и все ушедшее.