Это не орлы – это чайки - Артем Каренович Галустов

светло-зеленые дома. Они были похожи на четырёхэтажные усадьбы с белыми наличниками и пилястрами. Рота управления располагалась на первом этаже. Когда Алексей постучал в дверь, ее открыл дневальный, приставил руку к кепке и набрался наглости при офицере открыть свой рот. Вместо нужной команды он сказал: «Ура, слоны, мы вас все утро ждём». Солдаты прошли на взлетку. Алексей им приказал строиться и ждать командира. Из спального расположения потихоньку стали высыпаться деды с похожими возгласами, как и у дневального. Они хамски смеялись. Совсем не стеснялись Алексея. Были мерзкие на лицо. Озверевшие. Хотели самоутвердиться. Всем своим видом показывали, что это теперь их молодые.

Дежурный всё же вышел, и Алексей велел ему, чтобы он доложил командиру о новом пополнении. Он мог и сам подойти к капитану, но Алексей его терпеть не мог и не представлял, чтобы он стоял перед ним и что-то докладывал. Когда Алексей и Слава были такими же молодыми ребятами, они натерпелись немало от Рыбина. Поэтому, чтобы не видеть своего ненавистника, Алексей прошёл сквозь строй и ушёл в своей кабинет, который располагался за спиной строя.

Зайдя, он сел на своё рабочее место и стал вслушиваться, что происходит за дверью. И без того была ясна вся атмосфера бардака, царящая в роте, ему было страшно представить, что произошло с полком. Он слышал тяжёлые шаги Рыбина. И тут же крик. Он начал возникать, почему они, черносливы (это было его любимое обращение), строятся не по взводно, а как им попало. Справедливости ради нужно сказать, что солдаты не знали в каком они взводе, это им должны были сообщить на этом самом построении. Но было поздно. «Падай, отставить не резко. Падай». Были слышны пыхтения на протяжении десяти минут. Ребята то отжимались, то приседали, то ловили бабочек (это когда с положения сидя, выпрямляясь, прыгаешь вверх и хлопаешь у себя над головой), после Алексей услышал команду «полтора» (это когда ты сгибаешь ноги и как будто сидишь на стуле, в таком положении солдат заставляют стоять часами, вытянув вперёд руки). Нельзя ни подниматься, ни горбиться, ни опускать руки. Это атрофирует все мышцы. Своего рода пытка, которую совершают над собой по приказу старшего, что ещё больше калечит чувство собственного достоинства. Эта была лишь основа. С этим положением можно было придумать много всего интересного. Нацепить на человека несколько бронежилетов, заставить держать табуретку за края ножек, одеть в противохимический костюм и запереть в сушилке с наколенным градусом.

Абсолютно все изощрения Алексей перемалывал в своей голове, слыша пыхтения ребят за дверью, а также насмешки дедов, которые упивались новой игрушкой. Через все эти звуки он расслышал, как Рыбин спрашивал о нем, и старослужащие сказали, что Алексей у себя. Шаги стали приближаться к его двери. Без стука. Бесцеремонно. Нагло. Рыбин зашёл в кабинет к Алексею. Это был обрюзгший, сорокалетний мужик с глупыми глазами, с противной родинкой на щеке. Было во всем его виде что-то грязное и сартирное.

— Слышь, хуй, я не понял, какого хрена ты не докладываешь, что приехал. — говорил он, положив руки в карман.

На нем не было кителя. Он стоял в нателке. Нога как-то неестественно вместе со ртом дергалась.

— Я вам докладывать ничего не должен. Вы мне не командир. — спокойно ответил Алексей.

— С хуяли…

— Играли на рояле, — передразнил его Алексей, не удержавшись, — я больше не числюсь в роте управления. Я переведён в управление полка.

— Слышь, мне абсолютно похуй, ты находишься в моей роте, а значит, делаешь то, что я тебя говорю. Сейчас будет построение на плацу, чтобы вышел вместе со всеми.

— У меня приказ подполковника Каразина идти сейчас к нему.

— Ты меня плохо слышишь. — он стал давить взглядом, и Алексей поднялся. Алексей был выше Рыбина.

— Нет, это ты меня не понял, если за этой дверью, когда я нахожусь в роте, будет происходить то, что происходит сейчас в данный момент, я лично постараюсь, чтобы ты оказался за решеткой. — Рыбин чувствовал всю его власть, но он не мог даже на секунду этого показать, так как перед ним стоял человек, которым он не так давно командовал. — Мне долго ждать, пока команда «полтора» отменится.

— Чтобы был на построении. — впустую сказал Рыбин и вышел за дверь. Алексей услышал его крик «отставить» и «строиться на выход». Сам он сел обратно на своё место, а в груди у него всё никак не мог уняться кураж и желание заехать ему по морде.

Пока полк строился на улице, Алексей тихонько прошёл мимо и оказался во второй части военного городка, который выглядел более мирно. Малый плац, офицерская столовая, семейное общежитие, штаб, много деревьев и клумб, клуб, дежурная часть, спортивная площадка. Алексей был рад, что теперь он будет работать здесь. Но впереди его ждала ещё одна встреча.

Штаб был на шестом этаже. Ему ответил домофон. Алексей назвал свою фамилию и цель прибытия. Дежурный быстро открыл дверь, и Алексей зашёл. Сержант и посыльные из роты управления оказали ему воинское приветствие. Управление полка не потеряло своей Семёновской дисциплины. Он заметил, что первый и второй батальон, которые жили поблизости были более дисциплинированы, чем другая часть городка.

Дежурный по штабу вошёл в кабинет службы войск. Когда дверь открылась, в двух шагах от неё стояла ещё одна в личный кабинет начальника. Сержант постучался и доложил, что пришёл Стародубцев. Алексей услышал, как Каразин сказал, чтобы он подождал.

Алексей стучал каблуками по паркету, расхаживая по своему будущему кабинету. В четырёх углах стояли компьютеры. Алексей прошёл к окнам. Отодвинул жалюзи и увидел перед собой дома, а вдалеке небоскребы «Москва-Сити».

Вдруг послышался щелчок. Это был магнитный замок у двери Каразина, который размагничивался, когда нажимаешь кнопку. Алексей сломя голову побежал к двери. Кабинет начальника намного меньше. Места почти не было. Посреди помещения длинный стол, который отнимал уже большую часть пространства. Сбоку большой стеклянный шкаф со всякой футбольной атрибутикой: кубки, медали, шарфы, мячи и прочее. Сам Каразин сидел, уставившись в телевизор. Его голова была повёрнута на бок. Алексей стоял на пороге и ждал, что тот на него посмотрит, но Каразин сидел со своей енотской улыбкой