Дикарь из глубинки или курс выживания для мажорки - Алекс Коваль

И черт возьми, я хочу, чтобы именно девчонка была в нем. Желательно на голое тело. Но с этим мы еще разберемся.

– Где Мила? – спрашиваю.

– Откуда мне знать, где эта городская фифа, – выдает резка Татьяна и отворачивается, снова что-то помешивая на плите.

– В смысле, не знаешь? – не понимаю.

– А вот так. Видимо, уехала? – говорит небрежно, а у меня от этих слов сердце стопорит. Как это уехала?

– С чего ты взяла, что она уехала?

– Так машины ее нет на улице, – говорит, а я уже направляюсь к окну.

– Угнали что ли? – не хочу допускать и мысли, что девчонка сбежала.

– Да кому нужна такая машина? И не машина вовсе. По нашим-то дорогам…

В словах Татьяны правда есть. Да и некому угонять у нас такие тачки. Кабриолет уж очень приметный. Баловаться никто не будет. Так что же это получается, уехала?

Я возвращаюсь в комнату и только сейчас понимаю, что вещей ее нет. Выхожу на улицу. На крыльце встречает Арчи. Не обращая на него внимания, иду к забору. Чтобы убедиться, что тачки действительно нет.

А ее и нет. Ощущение опустошенности накрывает с головой. Напугал? Обидел? Что у нее в голове? Когда она уехала, что я не слышал?

Бью ногой по забору. Мудак твое второе имя, Михаил Русланович.

Возвращаюсь в дом. Злость медленно поднимается по венам. Возвращаюсь в кухню. Таня разлила по кружкам чай и сидит за столом.

– Давай завтракать, – смотрит на меня невинным взглядом.

– Тань, я кажется, тебе все тогда сказал.

– Миш, давай оставим все как есть? Я больше не буду лезть к тебе со скандалами. Да и девка эта уехала. Все будет, как раньше, – заверяет меня.

– Да не будет ни хрена как раньше, – повышаю голос и бью кулаком по столу.

– А вы чего орете? – в кухню входит Дима и, стрельнув взглядом в Таню, проплывает к раковине, наливает себе воды. – А где Милкивэй? – спрашивает, посмотрев на меня.

– Уехала, – отвечает Таня.

– Значит, сработало, – натягивает улыбку парнишка, не понимая еще моего настроения. – Знатно я вчера сыпанул перца.

Еще как знатно. Качаю головой. С ним я еще поговорю. Зря лыбится. Вчера высказал, но сегодня последует наказание. Пусть не радуется своей победе. Я тут сам виноват.

– Чего сработало? – спрашивает его Таня.

– Дима, бегом в свою комнату. Я зайду к тебе через десять минут, – прорычал я.

Пацану два раза говорить не нужно. Улыбка вмиг слетает с губ, и он быстренько ретируется восвояси.

– Тань, ты тоже, уходишь уже.

– Но…

– Уходишь. С последнего нашего разговора у нас с тобой чисто рабочие отношения. На этом все!

Молчит, сверлит меня взглядом.

– И чем же она тебя так зацепила? – поднимается из-за стола.

– Тебя это не касается. И если надумаешь пакостничать, вылетишь с работы. Как ты будешь потом зарабатывать на жизнь, меня не интересует. На этом все.

Отхожу в сторону, пропуская женщину. Та с гордо поднятой головой проходит мимо и покидает дом, хлопнув дверью.

Я же выдыхаю с облегчением. Ненавижу истерики и скандалы.

А вот теперь пора разобраться с сыночком. И, не медля ни секунды, направляюсь к нему в комнату.

Зайдя к нему в спальню, ничего нового не вижу. Все та же картина. Дима в наушниках, тычется в джойстик и пялится в экран телевизора.

Срываю наушники с его головы и вырубаю плойку.

– Эй, – вопит.

– Сел, – приказываю.

Слушается. Да, я умею быть убедительным.

– С сегодняшнего дня помогаешь на ферме.

– Да пап, блин! – дует губы.

– Катя тебе все покажет и расскажет, – продолжаю.

– Эта та рыжая? – морщится.

– Не рыжая, а Катя. Девчонка трудолюбивая уже в свои двенадцать. Так что будешь помогать, а не глаза ломать со своими игрушками, понял меня? Иначе выпру отсюда, вернешься к матери и ее хахалю.

– Да хоть бы и так, – делает вызов. – Один черт, у тебя тут как в тюрьме. Никакой развлекухи.

– Ах, тебе развлекуху подавай? – все, держите меня семеро.

Подхожу к нему, схватив за ухо, и тяну за собой.

– Ай-ай, пап, пап, мне больно, – пищит отпрыск.

– Я тебе покажу развлекухи, – спускаемся с лестницы.

– Ты совсем озверел без своей Милки, – вопит пацан.

В этот момент в дверь раздается стук. Не выпуская уха сына, открываю дверь. На пороге стоит Катюша.

– Ой, я помешала воспитательному процессу? – с улыбкой смотрит на меня и Димку.

– Именно. И ты его продолжишь, как договорились, да? – спрашиваю.

Девчонка с готовностью кивает. А я выпускаю сына. Димка хватается за ухо. Весь красный, но реветь не собирается. При девчонке западло. Понимаю.

– Катю слушаться, все выполнять. Только узнаю, что обижаешь, бандеролью отправлю к матери, – проговорил и оставил их разбираться дальше. А сам вернулся в кухню.

Еще предстоит понять, что делать и как быть дальше. Мне бы радоваться, что Милка сама уехала. Но на душе как-то не по себе, тяжело. От одной мысли, что я ее могу больше не увидеть, удавиться хочется. Зацепила она меня, и не отвертишься от этого.

Глава 24. Наивная малолетка

Мила

– Значит, вернулась одна, – не спрашивает, а констатирует Андрей Петрович. – Без внука, – смотрит волком из-под полукружий своих дорогих очков и хмурит морщинистый лоб. – Провалила мое задание.

Я гордо задираю подбородок, и не думая чувствовать себя виноватой. Не думаю ведь? А чего тогда руки до боли стискивают ежедневник? Это нервное. Точно! Потрепала меня сельская жизнь. Утром даже глаз дергался! Пришлось прибегнуть к помощи валерьянки и ромашкового чая, заботливо приготовленного мамой.

А что? Я сделала все, что в моих силах. Уговаривала, увещевала, упрашивала и умоляла. И даже чуточку больше… Чуточку того, от чего начинают краснеть щеки и тарабанить сердце.

Я не всемогущая. Да и исправление их с Люсиндой Михайловной ошибок прошлого точно не в моей компетенции. Поэтому я киваю и говорю:

– Да. Одна.

И пока генеральный директор не начал выливать на меня потоки своего возмущения, торопливо добавляю:

– Ваш внук на редкость упрямый мужчина.

– Моя порода!

– Его устраивает жизнь