Петровские чтения - Сергей Соловьев

Призывая народ к тяжкому труду, к лишениям и пожертвованиям, сберегая сам каждую копейку, Петр слышал общие глухие жалобы, что деньги, сбираемые с народа, идут не на общее дело, а по частным карманам, что народу недостает одной из главных потребностей общественной жизни — суда правого и скорого.

Загремели указы, что государю известно умножение великих неправд и грабительств государственной казны, отчего многие всяких чинов люди, особенно крестьяне, приходят в разорение и бедность; указы грозили смертною казнию плутам, которые стараются только о том, как бы подводить эти мины под всякое доброе дело и несытость свою наполнять. В указах были выставлены средства, какими обыкновенно подводились эти мины, вследствие чего никто не мог отговариваться: прежде это делалось, позволялось, я не знал, что это нехорошо, запрещено теперь. Но всуе указы писать, если их не исполнять; тех, которые в их неисполнении находили выгоду, было очень много; общество не выработало нравственных средств для наблюдения за этими людьми и для их сдерживания; государство должно было взять это на себя, действовать своими средствами, единственно для него доступными при бессилии общества, при беспомощности государства с этой стороны. Учредив Сенат и поручая ему прежде всего суд иметь нелицемерный, преследовать судей неправедных и ябедников, Петр велел ему выбрать обер-фискала, человека умного и доброго, из какого бы чина ни было, который над всеми делами должен был тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, про сбор казны и, узнавши про неправое дело, звать виновного пред, Сенат, какого бы важного места преступник ни занимал. В ведении обер-фискала должны быть провинциальные фискалы и фискалы при каждой отрасли управления. И здесь, как везде, Петр поступал по своему правилу: у Сената все в руках, пусть же он выбирает обер-фискала, и выбор не стеснен, пусть выбирают из всех состояний, изо всего народа, лишь был бы человек умный и добрый; Сенат отвечал, если бы человек, получивший такую важную обязанность, оказался не умным и не добрым. Сенат не мог жаловаться, если обер-фискал обвинял самих сенаторов, и обвинял, по их мнению, несправедливо: сами они его выбрали из целого народа как человека умного и доброго. Фискалы начинают действовать, подают в Сенат свои доношения, сенаторы встречают их бранью, обзывают антихристами и плутами, на их доношения не обращается никакого внимания. Тогда фискалы обращаются к царю, вскрывают злоупотребления самих сенаторов.

Особенною деятельностию становится знаменит обер-фискал Нестеров. Издавна чрезвычайною разнузданностию отличались правители отдаленных областей, именно Сибири; теперь фискал начал дело, по которому вскрылись злоупотребления сибирского губернатора князя Гагарина, и Гагарин был казнен. Вскрылись злоупотребления по всем окраинам, в Астрахани и в новозавоеванном Ревеле, вскрылись повсюду и внутри государственной области мины, подводимые под добрые дела. Тяжелые минуты переживал Петр, когда, возвращаясь из заграничных походов в Россию, вместо отдохновения, т.е. спокойного труда по внутренним делам в кругу людей близких, доверенных, любимых, должен был испытывать сильное раздражение, получая известия о противозаконных поступках этих самых людей. Тяжелые минуты переживал Петр, когда он узнавал о незаконных поступках самого близкого к себе человека, того, кого он возвысил и обогатил больше всех, кто, следовательно, не имел уже ни в чьих глазах ни малейшего оправдания в своей алчности к обогащению, когда он узнавал о противозаконных поступках знаменитого Данилыча, Меншикова.

Меншиков по своим способностям бесспорно занимал первое место между сотрудниками Петра; особенно был он дорог преобразователю своею энергиею, своею находчивостию в затруднительных обстоятельствах, исполнительностию там, где другие колебались, тратили время в рассуждениях и перебранках или посылали за указом. Но сила развивается, не встречая препятствий, и известно, что может позволить себе человек сильный в обществе, которое не выработало сдержек для всякой силы. Необыкновенное и быстрое возвышение, любовь и доверие царя разнуздали Меншикова, он не знал пределов своим честолюбивым помыслам и своим захватам. Общество не выработало сдержек для сильного человека, он мог найти эти сдержки только в царе, и отсюда печальные столкновения Петра с человеком. которого он называл дитятею своего сердца. Первое столкновение произошло в 1711 году вследствие жалоб на поведение Меншикова в Польше во время прохода его с войском чрез эту страну. Петр проезжал через Польшу, отправляясь в турецкий поход, печальный и больной, и тут-то к усилению печали и болезни узнал о злоупотреблениях своего любимца; он писал к Меншикову: «Зело прошу, чтоб вы такими малыми прибытками не потеряли своей славы и кредиту. Прошу вас не оскорбиться о том, ибо первая брань лучше последней; а мне, будучи в таких печалях, уже пришло до себя, и не буду жалеть никого».

Светлейший князь позволил себе возразить, что не велика важность, если какая безделица и взята у поляков. Петр отвечал: «Что ваша милость пишете о сих грабежах, что безделица, и то не есть безделица, ибо интерес тем теряется в озлоблении жителей». Петр указал своему любимцу и на другой страшный вред: от привычки к грабежу исчезла дисциплина в русском войске, и надобно было восстановлять ее строгостями.

Первая брань, к несчастию, не была последнею. Она, как видно, переменила уже взгляд Петра на Меншикова, царь был осторожнее, внимательнее относительно его; возвратясь из Прутского похода, во время которого Меншиков оставался в Петербурге в звании губернатора, Петр нашел злоупотребления и, отправляя потом Меншикова против шведов в Померанию, говорил ему: «Ты мне представляешь плутов честными людьми, а честных людей — плутами. Говорю тебе последний раз: перемени поведение, если не хочешь большей беды. Теперь ты пойдешь в Померанию: не мечтай, что ты будешь там вести себя, как в Польше; ты мне ответишь головою при малейшей жалобе на тебя». Меншиков не ответил головою за Померанию, но злоупотребления его по внутреннему управлению вскрывались все более и более, и прежние дружеские отношения между ним и царем исчезли навсегда; прежний шутливый, свободный, товарищеский тон писем Данилыча сменился униженным тоном провинившегося подданного пред грозным государем. Меншиков должен был выплатить огромный начет.

Но делом Меншикова не ограничивались скорбные для Петра дела, выказывавшие такое неудовлетворительное состояние народной нравственности. Один из самых даровитых и видных сотрудников преобразователя, вице-канцлер и сенатор Шафиров, был осужден на смерть, снят с плахи, сослан в ссылку за то, что в Сенате позволил себе неприличные поступки, брань с товарищами и обер-прокурором, нарушение указов, старание, чтоб брату его было выдано лишнее жалованье.

По поводу этого дела Петр опять высказался в указе, что подобное поведение хуже измены, потому что ведет к уничтожению всякой дисциплины в подчиненных, к разорению людей, к падению государства. Определены были наказания за нарушение приличия в присутственных местах, за неучтивое обращение с челобитчиками.

Знаменитый прибыльщик Курбатов обвинен был в злоупотреблениях и умер под судом; знаменитый фискал Нестеров, открывший столько чужих злоупотреблений, сам попался в злоупотреблениях и был казнен смертию; не перечисляем дел, ведшихся по злоупотреблениям других, менее известных лиц, или дел по менее значительным злоупотреблениям очень известных лиц. Эту тяжелую борьбу Петра с страшною болезнию взяточничества и казнокрадства очень хорошо характеризует следующий анекдот; историк не поручится, чтоб действительно был такой разговор между означенными в анекдоте лицами, но анекдот все же остается важен как выражение сознания современников о величине зла. Петр, слушая в Сенате дела о казнокрадстве, сильно рассердился и сказал генерал-прокурору Ягужинскому: «Напиши указ, что если кто и настолько украдет, что можно купить веревку, то будет повешен».

«Государь, — отвечал Ягужинский, — неужели вы хотите остаться императором без служителей и подданных? Мы все воруем с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой».

Ничто так не раздражает, не выводит из себя человека сильного, как сознание, что всякая сила бессильна против тупой силы закоренелого зла. Пример кровавой борьбы Петра со взяточничеством и казнокрадством, с неуважением к обязательной одинаково для всех силе закона показывает все затруднительное положение правительства, не встречающего пособия в обществе, когда правительство самое сильное и благонамеренное связано какою-нибудь неправильностию в общественном развитии, встречает около себя немой заговор: все, по-видимому, слушается, преклоняется, трепещет, а на деле делается свое, наставления, угрозы, наказания пропадают даром. Для силы нет ничего тягостнее, как сознание бессилия, что никакими средствами нельзя ничего сделать, надобно ждать, предоставить времени лечение болезни. Понятно, что на Петра находили черные тучи, но самая черная туча нашла на него по семейному делу, по делу царевича Алексея.